Гусев и Демьянов впали в очередь рядом. Через несколько человек после них стоял со своей кружкой Зим-скин. Первым к баку подошел Гусев. Выпив полкружки теплой, невкусной воды,' он только больше почувствовал жажду. Выругавшись про себя, он медленно пошел к койке, слыша за спиной шаги. Мельком оглянувшись, о» увидел Демьянова, который, зажав обеими руками кружку с драгоценной влагой, тоже шел к своему месту. I I вновь Гусев вспомнил тот новый, словно просветленный взгляд Демьянова, и опять сердце толкнула злоба, в которой он не мог дать себе отчета, но вспышки которой чувствовал последнее время постоянно.

Внезапно и резко повернувшись, он столкнулся с Демьяновым, и выбитая из рук кружка с жалобным звоном запрыгала по полу. Небольшой лужицей растеклась дневная порция воды. Демьянов застыл с расширенными от испуга глазами, наблюдая, как утекает в щели так мучительно желаемая влага. Гусев поспешил с извинениями:

— Ты... прости, пожалуйста... Вот, черт! Нечаянно я... Неудачно как получилось!..

Демьянов не отвечал, еще не придя в себя после случившегося. Гусев бросил взгляд на бак —его уже перевернули кверху дном, сливая последние капли в кружку последнего человека. Вокруг установилась тишина — все понимали, что значит лишиться сейчас этих нескольких, ожидаемых чуть ли не весь день глотков!

— Что ж это, ребята? Что он, без воды останется, что ли? — разводил Гусев руками, обращаясь то к одному, то к другому, всем своим видом ища поддержки.

— Меньше бы вертелся! Если и останется, то из-за тебя! — хмуро проговорил кто-то.

— К Евсееву надо идти! Пусть еще даст! — посоветовал другой голос.

Зимскии успел сделать всего пару глотков, когда Демьянов остался без воды. Только долю секунды колебался он. С трудом оторвав свою кружку от потрескавшихся губ, он решительно, быстрыми шагами подошел к Демьянову и протянул ее опешившему матросу:

— На, допей!

Демьянов все еше не шевелился, словно нс веря в возможность такого поступка.

— Допей! — повторил Алексеи и почти насильно всунул ему кружку в руки.

И тогда, словно очнувшись. Демьянов быстро схватил ее и залпом, будто боясь, что может что-нибудь случиться вновь, жадно выпил оставшуюся воду.

— Ну, вот! — хлопнул Зимскии его по плечу. — И не надо к Евсееву идти — у него и без этого забот хватает...

— Спасибо тебе... — еле слышно проговорил Демьянов, и было похоже, что на его глазах навернулись слезы.

Зимскии только махнул рукой и, повернувшись, быстро пошел к выходу из кубрика сквозь толпу с уважением расступающихся матросов.

Даже Гусев, пораженный самоотречением Зимского, решил на этот раз смолчать. Так, молча, он и пошел вслед за Демьяновым и остановился только у его койки. Оба присели на самый краешек. Разговор не начинался. Демьянов совсем не утолил жажды. Наоборот, теплая, с грязными осадками вода еше больше разбередила желание припасть к обжигающей холодком влаге и пить, не отрываясь, пока не заболят скулы. Будто прочитав его мысли, Гусев заговорил:

— Ну. и житуха... Разве ж это вода? Вот я помню в деревне был у тетки, так у нее в сенях стояло ведро и такой деревянный ковшик. Детом — жара, а там всегда прохлада, и вода как лед! Наберешь ее в этот ковшик, а

она, как хрустальная и серебряная каемочка по краям! Приложишь, значит, ковшик к губам...

— Брось трепаться! — с необычной для него злостью оборвал Демьянов, по Гусев, который теперь мстил за тот новый, возвышенный блеск в глазах, делавший Демьянова чужим, чем-то похожим на Зимского и его компанию, и нс думал останавливаться:

— Трепаться, говоришь? Пет, дудки! Ишь ты обрадовался, что пуля его не задела! А что тапку? Все равно, не от пули, так без поды подохнем! Знмский каждый день делиться с тобой не будет. Он и сегодня это сделал, чтобы лишний авторитет заработать!

— Ну, это ты врешь! — горячо возразил Демьянов. — Он от сердца оторвал! Небось ты бы пожалел свое отдать...

Гусев вскочил с конки резко и сердито, заговорил с нескрываемой досадой:

— Ну, хватит об этом! Поговорили! Ты, я вижу, втюрился в Алешку не меньше, чем он в Ланскую! А я еще хотел с тобой об одном деле посоветоваться...

— Каком таком деле? — насторожился Демьянов.

— Нет уж! Теперь уволь. А то еше побежишь с Зим-ским поделиться! Ложись-ка лучше спать. Может, завтра наберешься ума, тогда поговорим.

— Завтра... — вздохнул Демьянов. Он вновь вдруг вспомнил, что завтрашний день может оказаться для неге последним, и установившееся было приподнятое настроение вновь пошатнулось, потускнело, уступив место прежним сомнениям и раздумьям.

Гусев ушел, в кубрике включили ночное освещение, кое-кто уже храпел на своей койке в полном обмундировании — по приказанию Евсеева спали не раздеваясь. Прилег и Демьянов, положив руки под голову. Через несколько минут в кубрике установилась полнейшая тишина...

Чутким и тревожным сном спал равелин в эту первую в окружении врага ночь. Наблюдатели не снимали паль-(цев со спусковых крючков автоматов, до слез в глазах вглядывались в черный, непроглядный мрак. Там, со стороны Балаклавы, все приближался, нарастал, артиллерийский гул. Здесь, на Северной, и в городе стояла напряженная, неверная тишина. Чувствовалось, что в этой тишине войска обеих армий притаились, точно два огромных зверя, зализывая раны, готовясь к последней, решающей схватке.

Наблюдатели старались не пропустить ни единого шороха, и от перенапряжения слуха тишина звенела тонким комариным писком и кровь тупыми ударами била в разгоряченные головы.

Кроме наблюдателей, не спали в эту ночь в равелине Евсеев и комиссар. Оба сидели в евссевском кабинете, довольные друг другом, еще больше спаянные первым днем боев. Оправдавшаяся вера в своих людей и чувство исполненного долга настроили обоих на спокойный, уверенный лад. И прежде всего это была вера в соб-сгвениыс силы. Они сидели молча, думая об одном и том же. Евсеев курил папироску, медленно и блаженно выпуская дым замысловатыми кольцами, Калинин смотрел в одну точку прищуренными мечтательными глазами.

Но постепенно их мысли потекли по разным руслам. Калинин вспомнил дом, жену и сына, старого генерала, товарищей по академия — и цепочка ассоциаций, где события и люди нанизывались друг на друга, увела его куда-то далего-далеко, еще в предвоенные дни; Евсеев же думал только о том, что должно было случиться за® тра. Эти мысли, от которых вновь повеяло тревогой, заставили его первым заговорить;

— Вот как, Иван Петрович! Значит, прав был старик Потапин, советуя мне гибкую тактику. Только вот... —- or горестно покачал головой. — Гибкость ее, кажгтСя, ужг исчерпана!

— Что ты? — будто очнулся Калинин.

— Я говорю, как завтра воевать будем? Чем немцев обманывать?

— Ну, что-нибудь придумаем! — ответил Калинин. — Ты знаешь, после сегодняшних боев у меня прямо крылья выросли! Ведь умеем бить немцев, черт возьми! И здорово умеем! А то там, в тылу, я, по правде говоря, даже приуныл. Ан нет, Евгении Михайлович! Вот теперь глубоко верю, что все у них — временно! Скоро им придется расплачиваться чистой монетой!

— Ты говоришь так, будто я тебе возражаю! — усмехнулся Евсеев его горячности. — Все это верно, но нам нужно думать о завтрашнем дне.

Калинин сразу нахмурился, на его лице появилось выражение озабоченности.

— Ты что это насупился? — заметил в нем перемену Евсеев.

— Да, нет! Ничего! Тебе показалось! — снова улыбнулся комиссар. Он вспомнил о Гусеве, о разговоре с Зимскнм, в котором ему приоткрылось сердце этого скромного, но нс всегда уравновешенного матроса, и о том. что нужен он сам пока как друг, как близкий человек всего лишь нескольким воинам равелина. Да, скорее бы наступало «завтра», чтобы он смог завоевать новые души и сердца, чтобы не осталось в крепости человека, который не считал бы своим долгом поделиться с ним самым дорогим и сокровенным! Несмотря на улыбку, взгляд Калинина казался далеким и отсутствующим, и Евсеев сказал твердо и серьезно;

— Нет, не показалось, комиссар! Чувствую, что гложут тебя какне-то сомнения! А раз сомневаешься, значит, душой болеешь за дело, и большего мне от тебя и не надо!