— Разрешите идти, товарищ адмирал?

Вместо ответа командующий протянул руку, н по тому, какой она была жесткой и негнущейся, Евсеев почувствовал, что это — прощание, прощание навсегда.

Странное чувство овладело нм, когда он покинул командный пункт. Он шел по развороченным мостовым, мимо разбитых зданий, у которых, как на декорации в театре, сохранилось только по одной стене; шел сквозь накаленный воздух и едкую гарь пожаров и видел все это как бы со стороны, словно на полотне экрана. И затянутое маревом, покрасневшее солнце, и грохот бомбежек, п сверкающая синь летнего моря — все это было там, в другом мире, к которому он уже почти нс принадлежал. У каждого на войне есть надежда — вернуться с патя боя живым. Он был лишен и ее. Но даже это нс могло вывести его сейчас из состояния, граничащего с апатией по отношению ко всему, что в настоящий момент нс касалось двух вещей — Севастополя и немецкой армии. По тому, что в такой напряженный момент был все же отозван с передовой и собран у командующего весь генералитет, по суровым и решительным лицам

генералов, лаже по каким-то неуловимым штрихам, привнесшим в тревожную обстановку Севастополя элементы зловешиости, Евсеев впервые по-настоящему ощутил, что судьба города висит на волоске. И перед этой большой бедой он совершенно забыл о себе и о том, что должен будет умереть, выполняя последний приказ.

«Нет! Что угодно, только не это! Не дадим! Не позволим!» — горячо повторял он. сжимая кулаки и все тверже и тверже ступая по пересохшей звенящей земле.

Так он шел вперед, энергичный, сухощавый, собранный, и смотрел не мигая прямо перед собой. Какой-то встречный, пристально глядя на него, уступил ему дорогу. но Евсеев ничего не замечал. Уже сделав несколько шагов, он услышал за спиной окрик:

— Евсеев!

«Показалось!» — решил капитан 3 ранга, продолжая идти зпсред, но окрик повторился громче.

— Евсеев!

Это вернуло его к действительности. Тяжело, будто преодолевая навязчивый сон, он обернулся. Тот. кто кричал ему, уже спешил навстречу, раскинув для объятий руки:

— Женька, друг! Здорово, опальный!

Это был командир эсминца «Стройный» капитан 3 ранга Михайлов, однокашник и старый товарищ Евсеева. Они не встречались с начала воины, и эта встреча заставила сердце Евсеева тоскливо сжаться от воспоминания о несбывшихся мечтах.

Примерно за год до войны и он и Михайлов служили помощниками на эсминцах. Служба у обоих шла хорошо, и оба готовились в скором времени стать командирами. Получить в командование эсминец — это было самой большой мечтой Евсеева. По вечерам, когда на мостике оставался только вахтенный сигнальщик, он поднимался туда и любовно сжимал в ладонях щекочущие холодком рукоятки машинного телеграфа. А перед глазами лежал морской горизонт, такой близкий и доступный, если ощущаешь в руках пульсирующий нерв машин.

Но случилось нечто нсохчиданное, после чего все пошло по другим, о которых н не гадалось. путям.

...Шли осенние маневры флота, и Евсеев, заменяя заболевшего командира, находился на мостике эсминца, готовясь к выходу в торпедную атаку.

Здесь же присутствовал и командир отряда — маленький, кругленький и страшно вспыльчивый капитан 1 ранга Добротворскнй. Он ни секунды не стоял на месте, метался по мостику, вмешивался буквально во все, даже в дела сигнальщиков, и создавал этим нервную и напряженную обстановку, при которой люди становятся и бестолковее и глупее.

То и дело раздавался его резкий, взвизгивающий голос:

— Командир! У вас рулевой виляет, как собака хвостом!

— Командир! У вас вахтенный начальник ворон считает!

— Как руки, как руки держишь? Me то «РЦЫ», не то «ЖИВЕТЕ»! Командир! У вас не сигнальщики, а размазня!

Евсеев, сжав губы, старался не потерять самообладания, молча проглатывал каждую «пилюлю» и не сводил глаз с транспорта, на который должен был выходить в атаку. На крейсере, где находился флагман, поползли вверх по мачте комочки флагов. И не успели они еще развернуться, как вновь раздался пронзительный голос:

— Командир! Какой сигнал на флагмане? Почему сигнальщики копаются, как бабы?!

— На флагмане сигнал: «Атаковать противника торпедами!» — доложил в ту же секунду старшина сигнального поста.

— Ага! Атаковать! — восторжествовал Добротворскнй и тотчас же заюлил. — Командир! Что же вы стоите? Действуйте, черт возьми! Действуйте!

— Атака! Самый полный вперед! Аппараты — правый борт на нос! — спокойно скомандовал Евсеев.

Эсминец пыхнул из труб горячим воздухом, вздрогнул, как живой. Тяжело, так, что Хотелось ему помочь, стал преодолевать сопротивление толщи воды, набирая скорость.

— Командир! Почему до сих пор такой ход? Почему копаются в машине?! — запрыгал Добротворскнй.

Евсеев не отвечал, не сводя глаз с транспорта. Задача была нс из легких: транспорт находился далеко и шел полным ходом. За его кормой, точно привязанный, катился белый клубочек буруна. Еще немного, и эсминец окажется в очень невыгодных условиях. Евсеев с трево-

гон припал к пеленгатору — стало видно, что транспорт медленно уходит из зоны атаки. К другому пеленгатору тотчас же подскочил Добротворскни. Едва взглянул через него, подпрыгнул, словно мячик, на месте и бросился к переговорной трубе:

— Вправо пять по компасу!

— Отставить! — резко, но спокойно передал по параллельной трубе Евсеев. Он сделал это машинально, так как команда Добротворского была неправильной, совершенно срывающей атаку, а все его мысли в этот миг были сосредоточены только на ней.

— Что?! — опешил Добротворский и тотчас же вскипел: — Да как вы смеете! Мальчишка! Вой с мостика! Чтоб и духу! Немедленно!

Молчаливый и серьезный, с дрожащими губами и пылающими щеками покидал Евсеев мостик при гробовом и сочувственном молчании всех, кто находился на нем. Быстро спустился по трапам, открыл дверь своей каюты и упал на койку лицом вниз. Так он и пролежал до самого возвращения эсминца в базу. Атака была сорвана...

Через два дня Евсеев был вызван к начальнику штаба. Начальник штаба, полный, довольный собою и очень вежливый капитан 2 ранга, жестом пригласил Евсеева 'сесть и долго собирался с мыслями, прежде чем начать разговор. Евсеев, догадавшийся о причине вызова и еще не оправившийся после перенесенного унижения, сидел молчаливый и угрюмый.

— Мда... Так вот... — начал капитан 2 ранга, всем своим видом говоря, что ему неприятно и тяжело касаться этой темы. — Так вот... Курите? — вдруг неожиданно закончил он, щелкая крышкой сверкающего портсигара. Евсеев отрицательно покачал головой.

— Мда...— сказал капитан 2 ранга, закуривая сам. — Видите ли... Эта история...

— Я готов извиниться за езое поведение! — резко сказал Евсеев.

— Вот именно, именно! — подхватил капитан 2 ранга.

— Но не за свои действия! —перебил Овсеев.

— Мда... — выразительно пощелкал пальцами капитан 2 ранга, давая этим понять, насколько все это щекотливо. — Действия, поведение — все это в конце концов одно и то же!

— Ист! — твердо возразил Еетесв. — Я готов извиниться только в том случае, если при этом будет подтверждено, что мои действия как командира были совершенно правильными! Я виноват только в бестактности!

— Мда... мда... —сказал капитан 2 ранга, начиная хмуриться. — Неприятная история! — Он побарабанил пальцами по столу и как бы между прочим бросил: — Л вам тут уже прочили миноносец... — и вновь пощелкал пальцами, словно подчеркивая, как далеко теперь от этих разговоров до сегодняшнего положения дел.— Впрочем.— капитан 2 ранга интимно приблизился к Евсееву, — впрочем, как я понял по отдельным репликам капитана 1 ранга Добротворского, ваше публичное извинение может все поставить на свои места!

— Я готов извиниться за свое поведение! — еще раз подчеркнул Евсеев.

— Хорошо! Можете идти! — очень сухо простился начальник штаба.

Больше никто не требовал от Евсеева извинений, капитан 1 ранга Добротворскнй при встрече с ним делал вид, что его нс замечает, а через неделю Евсеев, совершенно неожиданно для себя, был списан на берег. Вскоре после этого капитан 3 ранга Михайлов стал командиром эсминца, и с тех пор каждая встреча с ним была для Евсеева и радостной, и грустной. С началом войны Евсеев забыл о своих прежних стремлениях, жил тяжелой, напряженной боевой жизнью и сейчас, при встрече с Михайловым, очень удивился, что тот вновь пробудил в нем прежние мечты.