— Ну... Я пойду... Большое спасибо! — сказал он, вставая и ни к кому не обращая своих слов. Лариса даже не повернулась. Усов буркнул, не отрываясь от писания:

— Завтра приходи на перевязку!

Он пришел завтра, потом — послезавтра, он стал приходить каждый день, и однажды Лариса, сняв бинт и увидев совершенно здоровый палец, с явной усмешкой сказала:

— 11у, вот и все! Больше на перевязку ходить не надо!

Словно что-то оборвалось внутри Алексея, и сам себе

он показался нелепым и ненужным. Глубокое безразличие ко всему овладело им в эту минуту, но он все же нашел в себе силы и проговорил, с трудом растягивая в улыбку кривящиеся от обиды губы:

— Большое спасибо вам... Лариса Петровна... И за лечение, и за заботу...

Чуть заметно дрогнули у Ларисы уголки рта — может быть, она досадовала на себя за несправедливо холодный тон, но, несмотря на это, она не смогла перебороть чув-

G0

ства неосознанной досады и так же строго и холодновато отвечала:

— Не за что, товарищ Знмскнй! Приходите, когда понадобится!

«Товарищ Знмскнй!» И Алексей понял, что эти несколько дней совершенно не приблизили его к Ларисе и даже, наоборот, отдалили от нее. Медленно и понуро вышел он из лазарета и остановился в коридоре, все еще на что-то надеясь, прислушиваясь к каждому звуку там. за дверью. Он стоял, затаив дыхание, с гулко бьющимся сердцем, и вдруг вздрогнул от неожиданного возгласа Усова:

— Лариса Петровна! Вы не забыли, что завтра в шесть нужно идти на батарею за медикаментами?

— Нет!—отвечал голос Ларисы. — А кого мне выделят в помощь?

— Я сегодня поговорю с Евсеевым, — продолжал Усов. — Надо бы матроса посильнее!

Не веря своим ушам, Знмскнй на цыпочках быстро отошел от двери. Лицо его горело от нервного возбуждения. «Нет, Лариса Петровна! Нет, Ларочка!» — твердил он сам себе бессмысленные слова, сам не зная, что же именно «нет» и что он будет делать дальше. И только одно ему было совершенно ясно — завтра, во что бы то ни стало, он должен пойти с Ларисой на батарею...

Душным и тесным казался ему в эту ночь кубрик. Оглушительно храпели до изнеможения уставшие матросы, а Знмскнй лежал с раскрытыми, точно остекленевшими глазами, и не мог уснуть. Помучившись около часа, он вышел во двор, лег на траву, подложив руки под голову. Высоко-высоко в фосфорическом голубом небе плыл сказочный двурогий месяц. Недвижимый теплый воздух казался налитым в бездонный сосуд весеннего мира, и даже война, постоянно напоминающая о себе приглушенным, точно далекий гром, гулом, нс могла нарушить очарования майской ночи.

Здесь ничто не отвлекало от мечты, и Знмскнй уплыл в своих грезах в далекий, созданный фантазией влюбленного мир, где были только он и Лариса. Но что-то подсознательное, неуловимое мешало полностью отдаться мечтам, и постепенно он помял, что причиной двойственного состояния является вчерашний разговор с капитаном 3 ранга.

Для того, чтобы идти с Ларисой за медикаментами, требовалось разрешение начальства, и по уставу Знмский должен был обратиться к своему командиру отделения, а тот — дальше, по инстанции, пока просьба не дойдет до самого Евсеева. И если бы дело касалось только службы. Знмский и не подумал бы об ином пути. Боязнь получить отказ, потерять единственную возможность остаться наедине с Ларисой, заставила его после мучительных колебаний постучать прямо в дверь свсеевского кабинета.

Капитан 3 ранга, хмурый и утомленный, недовольно просматривал какие-то бумаги. Рядом стоял политрук Варанов. с таким же хмурым, озабоченным лицом.

Знмский сразу понял, что пришел не вовремя, но отступать было уже поздно — Евсеев устремил на него вопросительный взгляд.

— Товарищ капитан третьего ранга! Разрешите мне завтра помочь старшине Ланской принести медикаменты!— поспешно проговорил Знмский, чувствуя, что одеревеневший язык с трудом выдавливает слова.

Евсеев недовольно посмотрел на Баранова — «В чем дело?» политрук слегка пожал плечами. Застывший навытяжку Знмский, словно приговора, ждал ответа. Евсеев, отложив бумаги, сказал:

— А почему вы пришли прямо ко мне? — и не успел Знмский объяснить причину своего прихода, как он добавил: — Кстати, на это уже выделен главстаршина Юре-занскнй.

В одни миг п Евсеев и Варанов расплылись в матовое пятно. Увидев побелевшее лицо Зимского, Варанов сжал руку Евсеева и что-то быстро шепнул ему на ухо.

— Хорошо!— кивнул согласно Евсеев.— Оказывается. Юрезаискнй нужен завтра политруку. С Ланской пойдете вы. У вас все?

Только на военной службе возможны такие мгновенные падения и взлеты. Еще секунду назад поверженный отказом Евсеева в прах, Знмский вновь вознесся на окрепших крыльях мечты. И вновь откровенной радостью заблестели глаза, расплылся в улыбке рот и появился твердый молодцеватый тон:

— Так точно, все! Разрешите идти?

Тогда в его душе ничего не осталось, кроме светлого радостного чувства. А вот теперь он ощутил, что посещение командирского кабинета не прошло бесследно. Вто-

рнчно перебирая в памяти все, что произошло вчера, ои дошел до места, когда, ошеломленный отказом, потерял способность управлять собою. Так вот что мешало забить обо всем п мечтать о встрече с Ларисой! Как со стороны он увидел себя: бледного, растерянного, вспомнил незаметный жест политрука, понимающий взгляд Евсеева, вспомнил свой порыв радости, который был не в состоянии сдержать, и бессильно сжал кулаки.

— Что же это делается со мной? Что делается? — с горечью прошептал Алексей, чувствуя, что безрассудная любовь к Ларисе сделала все не связанное с нею мелким и незначительным, отодвинула на второй план...

Легкие чешуйчатые тучки набежали на месяц, подернули небо тонкой пленкой. Поплыли по земле призрачные тени, постепенно наполняя до краев тихий двор равелина. А с востока ползла, облегая полнеба, мрачная черная туча. Незаметно она надвинулась на месяц и. мгновение помедлив, поглотила его, обволакивая со всех сторон. Непроглядный мрак упал на землю, но Знмский уже ничего этого не видел. Он заснул, когда небо было erne чистым н светлым, и таким же чистым н светлым был его крепкий юношеский сон.

Прекрасно налитое бодрящей прохладой раннее майское утро в Севастополе. Солнце еще не показалось, но уже золотистой шелковой тканью горит над холмами Ин-кермаиа восток. Не успевшие растаять к утру небольшие высокие облачка пламенеют в еше темном небе кусками подожженной ваты, а из травы, из небольшого кустарника и просто из меловых камней несется вверх птичий гомон и щебет, приветствующий рождение дня. Серой и нахохлившейся кажется отсыревшая за ночь земля, и на пыли дорог четко отпечатаны немногочисленные следы самых ранних пешеходов. Все живое спешит напитаться прохладой н влагой, пока еще свеж воздух и солнце скрыто за холмами. Но вот, в какое-то мгновение, оно вырывается, будто из плена, и вмиг голубой равниной вспыхивает море, с криком срываются с воды позолоченные лучами чайки, тает на глазах, открывая дали, легкий туман, и уже мало на земле тени, уже клубится над дорогами просохшая пыль, и, словно горячие плети, падают на плечи вездесущие солнечные лучи...

...Зимский с Ларисой вышли в путь, когда еще заставляла зябко поеживаться предрассветная сырость. Шли матча, каждый погруженный в свои думы.

Увидев перед собой Знмского в такую рань, Лариса была и удивлена, и раздосадована.

— Что, опять палец? — сказала она с явной иронией, отчего Алексею сразу стало не по себе.

— Мет... Я в помощь вам... — пробормотал он, запинаясь и краснея.

От Усова Лариса слышала, что с нею должен был идти Юрезанскнй.

— Пет... Он занят, — ответил Алексей, опуская глаза.

— Скажите, вы сами напросились мне помогать? — продолжала Лариса, стараясь перехватить взгляд Алексея.

Зимский подавленно молчал, и ей все стало ясно. Сердито передернув плечиками, она молча пошла вперед, а он, как провинившийся школьник, понуро поспешил за нею.

Но постепенно радостное настроение вновь овладело нм. Он изредка косил глаза на Ларису и тогда долго не мог оторваться от ее лица.