— Что ясно?

— То, что надобно облегчить условия службы рабочей команды, не заставлять ее гнуть спину с утра до ночи. И это обязаны сделать вы, как старший член Строительной комиссии. В подчинении вашем находится команда, и вы ее довели до бунта.

«Вот как! Вину за бунт на мои плечи взваливаете!»— подумал Чайковский. И решил замять конфликт, дабы линейному начальству не стало известно о происшествии на Подкумке.

— Хорошо. Я свое дело сделаю, но вы как комендант сделайте свое: усильте питание команде, выдайте новое обмундирование, освободите из-под ареста Серебрякова.

Чайковский ожидал,-что Павлов заупрямится, начнет гнуть свою линию. Но тот, видимо, понял, что неповиновение солдат рабочей команды вызвано не только тяжкими условиями труда, но и другими причинами внутригарнизонного порядка, и если об этом узнает командующий, то не погладит по голове и коменданта, примирительно ответил:

— Насчет питания — можно, подсобное хозяйство есть, хотя на дополнительный паек из него кабардинцы не могут претендовать, так как не сеяли, не пахали, за скотом не ухаживали. Насчет обмундирования — выдам по паре нового, хотя лишних сверх штатного расписания комплектов одежды фактически нет. А Серебряков пусть отсидит на гауптвахте неделю. Кто-то должен понести наказание за бунт, в назидание остальным, чтобы неповадно было проявлять непокорность. Служба есть служба. А потом я найду способ отправить Серебрякова в полк, горлопаны мне не нужны.

Поручик Истомин предостерегающе поднял руку.

— Господин майор, Серебрякова ни в коем случае нельзя убирать из команды. Он самый смышленый, все умеет делать — и каменные, и плотницкие, и столярные работы. Архитекторы не нарадуются его сноровке. Говорят, настоящий талант.

Павлов огорченно махнул рукой:

— А-а, делайте, как вам заблагорассудится, но чтоб этот Серебряков рта больше не разевал. Отвечать вам Придется, господин поручик..,

Возвращаясь на Горячие Воды, Чайковский думал о Матвее Серебрякове: «Солдатскому сыну уготована судьба та же, что и отцу. Отслужит он положенный срок, займется хозяйством... Нет, Матвей, пожалуй, пойдет по другой дороге, станет строителем — мастеровой человек, руки у него золотые. Работы на его век хватит...»

Постройка ресторации совпала с началом переезда штаба и губернских учреждений из Георгиевска в Ставрополь. Отставные солдаты, офицерские вдовы, извозчики, лекари и мелкие торговцы, жившие за счет обслуживания военных и гражданских чинов, потеряв заработок, тоже стали разбирать свои дома в Георгиевске и переезжать в ближайшие города и поселения. Основной поток хлынул на Горячие Воды: климат здоровый, землю под усадьбы отводят без задержки, место перспективное— курортное. Только за один двадцать четвертый год на Воды переселилось более сорока семей георгиевцев. Когда-то самый многолюдный на Северном Кавказе губернский город таял на глазах, а у подножия Машука вырастал другой поселок.

По примеру георгиевцев начали перевозить свои домишки на Горячие Воды и отставные солдаты Констан-тиногорки: к двадцать пятому году западнее стен крепости не осталось ни одной усадьбы, будто и не существовала тут первая на Подкумке Солдатская слободка. Да и сама крепость постепенно хирела: ничего не строили, а старое приходило в негодность.

Ресторация росла медленно. Если стены, полы, потолки были поставлены за сравнительно короткий срок, то внутренняя отделка застопорилась. Братья Бернар-дацци теперь обучали солдат штукатурному, столярному, малярному, слесарному делу. Только к двадцать шестому году гостиница была готова.

Начальство распорядилось: новое казенное заведение должен принять под свой надзор главный врач Кавказских Минералньых Вод доктор Конради. Федор Петрович беспомощно развел руками: принять значит и отвечать за все, что будет в нем твориться. Нет уж, это нам не по плечу. Он написал в Тверь хорошо знакомому обрусевшему французу Бартоломею Соломону, сведущему в содержании подобного рода заведений.

Приехал Барто — так стали называть изысканно одетого с крохотными усиками под длинным тонким носом человека лет сорока пяти. Конради представил его командующему Кисловодской линии генералу Энгельгардту. Владимир Сергеевич спросил француза:

— Берете на содержание ресторацию? С условиями сдачи в аренду, сколько платить нам, ознакомились?

— Да-с, мсье генерал. И свои условия выставляю.

— Какие же?

— Плата за проживание в номерах гостиницы и флигелей будет высокая. Надо оправдать расходы на содержание прислуги, и немалой — поваров, официанток, прачек, уборщиц. Цены на обеды и ужины — тоже высокие, продукты здесь достать трудно. Пусть господа приезжие на цены не обижаются.

— А как с увеселениями для приезжающих?..— склонив голову, спросил Энгельгардт.

— Это обязательно. За вход на балы, игры и прочие увеселения плата по пятьдесят копеек серебром. Мы будем приглашать приезжих артистов, и за посещение представлений плата особая. В дни благородных собраний в буфетах будут накрыты столики — вино, закуски, угощения для дам. Музыкантов своих у меня не будет, но в здешнем гарнизоне, я узнал уже, есть духачи и скрипач. Желательно, чтоб комендант крепости отпускал их сюда на вечер. Платить солдатам-музыкантам я буду: ужином, что останется с господского стола.

— Хорошо. Заключайте контракт,— сказал генерал Конради.

Энгельгардт распорядился учредить биржу кучеров: 13 дрожек для выезда публики на пикники к подножию Машука и 30 фаэтонов для перевозки в Кисловодск и Железноводск. С вводом в строй ресторации и биржи кучеров жизнь на Горячих Водах забила ключом...

Вскоре генерал Ермолов потребовал от Строительной комиссии немедленно приступить к постройке Николаевских ванн по проекту Бернардацци, приказал начать подготовительные работы к закладке каменного двухэтажного здания для неимущих офицеров. Через месяц подбросил еще одно поручение: спроектировать

дом атаману Войска донского генерал-майору Орлову, который желал иметь на Водах госпиталь для лечения раненых и больных казачьих офицеров и нижних чинов.

Ермолов чувствовал, что после событий 14 декабря 1825 года на Сенатской площади новый император Николай не простит ему того, что войска на Кавка-

зe присягнули ему последними в русской армии. Подливали масла в огонь противники Ермолова из высшего офицерства при дворе.

Положение осложнилось и тем, что Николаю стало известно, что руководители «Южного общества» Пестель н Волконский намечали Ермолова сделать членом конституционного правительства России...

Из Петербурга один за другим шли приказы, в которых чувствовалось неудовольствие и раздражение. Но Алексей Петрович был не из тех, кто при первой же угрозе быть отстраненным от должности беспомощно опускал руки. Ермолов не собирался отказываться от такого, казалось бы, невоенного, чисто гражданского намерения — построить поселение на Подкумке. Про себя решил: «Пока нахожусь у власти, буду добиваться претворения в жизнь намеченного».

Он написал обстоятельное письмо другу, новому командующему войсками на Кавказской линии генералу Георгию Арсеньевичу Емануелю, прося его уделить особое внимание благоустройству Горячих Вод под городской тип, всемерно содействовать увеличению там населения, в частности, переселить из Георгиевска казачью станицу на правый берег Подкумка, напротив Горячей. В дальнейшем иметь в виду перевод из Георгиевска в Горячеводск и уездных присутственных мест по причине плохого тамошнего климата и учреждения в новом поселке окружной (по новому административному делению) гражданской власти. И еще: для лучшего руководства линейными казачьими войсками, расположенными на левом фланге (по Тереку), создать на Горячих Водах Управление атамана...

Неожиданно для Чайковского на Горячие Воды приехал генерал Емануель. Это был человек невысокого роста, ладно скроенный, темноволосый, лет пятидесяти. Войдя в канцелярию Строительной комиссии, представился и, строго посмотрев на Чайковского, сказал:

— Доложите, как у вас идут дела!