Службу в эстонской буржуазной армии я начал 2 октября 1939 года. Новый, 1940-й, год встретил в качестве солдата. Меня определили в автотанковый полк, который дислоцировался в Таллине. Служить в армии надо было год, причем на выходные не меньше половины солдат уходило по домам в 36-часовое увольнение. Ловкие солдатики сокращали службу еще на полтора-два месяца, потому что при малейшей возможности устраивали себе операцию аппендицита. Врачи были хорошие, госпиталь прекрасный, а главное—после операции был положен месячный отпуск на выздоровление. Поэтому так и считали: двенадцать месяцев минус месяц. Замечательно! При маршировке и энергичных командах «встать-лечь!» в боку у меня иногда покалывало. Я к врачу. Слегка под-симульнул, конечно, и меня отправили в госпиталь.
и тут я узнал, что на этом же этаже, в другой палате, лежат советские моряки. а я последние два-три года все время стремился к встрече с советскими людьми—для того, чтобы узнать, что в действительности происходит в Советском Союзе. Там была палата, в которой лежал командный состав, но туда я не пошел, потому что там я подвергся бы пропагандистской обработке, чего я опасался. А вот в другой палате лежали матросики — туда я сразу же и направился. и вцепился в этих морячков.
—А они не думали, что Вы засланный казачок?
—Я предполагал, что меня могут воспринять именно так. поэтому, общаясь с матросами, я изо всех сил избегал любых политических разговоров—разговоры шли на чисто бытовые темы. Я знал: как только начнется политический разговор—начнется пропаганда, а мне это было не нужно. Им, впрочем, тоже. ну, а выводы-то можно делать из любой беседы! Меня эти ребята поразили. Я убедился, что они власть, существующую в СССР, считают своей властью! одним словом, я у них просидел все те дни, пока был в госпитале, включая даже день операции. ну и потом в течение месяца, пока был в отпуске по выздоровлению, раз в неделю заходил с ними побеседовать.
У меня коренным образом изменилось отношение к Советскому Союзу, я совершенно по-другому начал воспринимать советские радиопередачи. в продаже появилась «правда», которую я регулярно читал. один раз при обыске в казарме эту газету нашли и вытащили меня на командирский суд. Я сказал, что, согласно конституции Эстонии, имею право читать все, что угодно. признали мою правоту, но сказали: «Если мы увидим, что ты другим даешь читать, то тут не обижайся—мы тебе такое устроим...» Так я дожил до июня 1940 года.
приближение каких-то очень значительных событий чувствовали все, хотя были отрезаны от информации. нас перестали отпускать в город, появились ночные патрули. Стало ясно, что скоро начнется кровопускание. Мне не очень хотелось в этой обстановке оказаться среди тех, кто начнет стрелять, не зная, что в действительности происходит, поэтому я из лагеря сбежал.
—Меня вот что интересует: во всех советских учебниках было написано, что население радостно встречало советские войска. А в эстонских—что людей на митинги согнали силой. Где правда?
—Забудьте то, что вы читали тогда, и тем более то, что читаете сейчас, потому что и та и другая сторона или врет, или ошибается. Надвигалась война—война страшная, и люди прекрасно понимали, что Эстония не останется вне этой войны, что она обязательно будет принимать в ней участие, причем существует только два возможных варианта: или мы будем воевать против Советского Союза, или против немцев, третьего не дано. Фантазировать насчет англичан и французов бессмысленно. Эстония конца 30-х годов прекрасно помнила 700 или 600 лет немецкого ига — то, чего современная Эстония вообще себе не представляет. Для подавляющего большинства эстонцев немец был историческим врагом. Когда по договоренности с Советским Союзом Гитлер вывез из Эстонии в 1939-м году прибалтийских немцев, то по Таллину ходил такой анекдот: «Придется все-таки ставить Гитлеру памятник, потому что 600 лет от этой сволочи не могли избавиться, а он наконец-то их подобрал».
Если говорить о простых людях, то желающих оказаться под Гитлером было сравнительно немного. И подозрения, что пятсовские власти стараются втянуть Эстонию в мясорубку на стороне немцев, были весьма и весьма серьезными. поэтому события того момента очень многими воспринимались именно с этой точки зрения. Сейчас, например, полностью замалчивается то, что подавляющее большинство творческой интеллигенции Эстонии—писатели, ученые—на самом деле приветствовали события 1940 года, но не как события, которые приведут к восстановлению Советской власти. Приветствовали, потому что были против втягивания Эстонии в военную колесницу.
—Как Вы узнали о том, что сменилась власть?
— 21 июня 1940-го утром по всему лагерю пополз слух, что на Длинном Германе исчез эстонский флаг и поднято красное знамя. в полку началось сколачивание вооруженных групп, куда-то кого-то посылали, выставляли караулы, категорически запретили выходить за пределы лагеря. Я почувствовал, что вот-вот поведут стрелять и нас. А так как оказаться в таком положении страшно не хотелось, решил выяснить, что же в действительности происходит в городе. воспользовавшись тем, что я должен был быть в автошколе, а занятий в тот день не было, я сбежал в самоволку. Достал велосипед и уехал в город.
и весь день 21 июня 1940 года я был в Таллине, смотрел, что происходит. А там проходили гигантские демонстрации. но важно даже не это, а то, что тротуары в городе действительно были забиты людьми, которые приветствовали эти демонстрации и повторяли лозунги! Следовательно, то, что происходило в городе, было единодушным народным волеизлиянием!
Советской власти не требовали—это все придумали потом.
Требовали демократии, свободы собраний, отмены ограничений (а ограничения были серьезные: например, больше пяти без присутствия полицейского не имели права собираться), восстановления профсоюзных прав. категорически требовали прекратить всякие связи с фашизмом, честно выполнять договор о взаимопомощи с Советским Союзом, отставки президента и правительства, формирования нового демократического правительства. Я до вечера мотался по городу и смотрел, что и как. Дезертировать не собирался, поэтому, когда мне стал ясен характер событий, я на велосипеде же двинулся назад. Снял с армейской фуражки эстонский герб и нацепил красную звездочку: политически я уже определился.
Ио тут меня остановила вооруженная рабочая охрана. по-видимому, заподозрили, что я шпион из воинской части. Разобрались, что не шпион, а дурак, поэтому сказали: «Ты, дорогой, звездочку снимай, тебя и так посадят, потому что первая застава отсюда в двух километрах».
Поехал дальше—там меня снова с велосипеда сняли, арестовали и отправили в полк. Дежурный офицер подумал (я это прочел в его глазах): «А кто его знает, кто победит в этой катавасии? поэтому в карцер его сажать, пожалуй, не стоит». и отпустил меня, велев держать язык за зубами.
—Как на эти события реагировала армия?
—ко мне со всех бараков всю эту ночь шли солдаты из всех рот с единственным вопросом: «Что же происходит?», потому что в полку ходили панические слухи. командование сообщало, что идет кровопролитный мятеж и сплошной грабеж: грабят магазины и насилуют женщин. Я говорил, что никаких трупов, полный порядок. полиция действительно разоружена. вместо полиции функции поддержания порядка взяли на себя рабочие патрули. Такие-то лозунги. народ приветствует, аплодирует, а все, что вам тут рассказывали—это сплошная брехня с начала до конца. Так началась моя политическая деятельность. все последующие дни шло великое брожение умов. С этого момента, как только у кого-то возникала какая-то проблема, шли ко мне—для того, чтобы узнать мое мнение. поскольку я все-таки слушал советское радио, кое-что читал, то мог ответить на нескончаемые вопросы: «а что такое колхоз? правда ли, что там общие не только куры, но и жены?» Чем больше меня тормошили этими вопросами, тем больше я должен был искать литературы и читать. на блошином рынке я купил и прочел сталинскую конституцию СССР и краткий курс истории партии.
