Второй случай был серьезнее. Я жил тогда в городе в квартире на втором этаже. А квартиры на третьем и четвертом занимали довольно высокие чины Госбезопасности, присланные из Москвы в помощь. Один—полковник, а второй—подполковник. Жили они на положении холостяков. Мать и жена меня штурмовали: «Что за безобразие?! Вечные пьянки и рев, по лестничной клетке таскается какое-то бабье». Я отмахивался: мол, не хватает мне еще возиться с воспитанием полковников Госбезопасности, приехавших из Москвы...
Один раз ночью, во втором часу, прихожу домой. У нас режим работы был не восьмичасовой, а до часу-двух ежедневно. правда, на работе мы появлялись не с девяти, а где-то с одиннадцати, выспавшись. Дело было зимой. поднимаюсь и вижу, что на лестничной площадке между первым и вторым этажами на подоконнике у окна сидит какая-то деваха, голышом, только солдатская шинель наброшена на плечи, и ревмя ревет. Я спрашиваю: «Что Вы здесь делаете?» Выясняется, что эти полковники затащили ее на какую-то попойку, кого-то чем-то она не удовлетворила, и в порядке меры воспитания ее выставили на мороз...
на следующее утро я звоню каротамму. описываю всю эту ситуацию. он говорит: «Спасибо. Ясно». прихожу вечером домой. встречает мать и радостно говорит: «ой, как хорошо! избавились мы от них. в два часа дня подъехали пустые грузовики с солдатиками и вывезли обоих из этих квартир». Так что в тот же день, благодаря вмешательству каротамма, дом был от них очищен. Это было в конце 1946-го, а может, в начале 1947-го года.
но это еще не все. Был у меня в Эстонии после возращения из Югославии один дружок по имени Ярослав изба, его все звали Тапик. отец у него был чех, живший в России, мать—гранд-дама вера Сократовна, урожденная графиня Урусова, проживала в Югославии. отсюда и возникло наше знакомство. Тапик был на два года младше меня. порядочный, хороший парень, но лоботряс. Семья его во время оккупации уехала в Чехословакию. а сам Тапик принял советское гражданство, пошел в красную Армию. Был танкистом, дослужился до звания старшего лейтенанта. потом потерял документы, влип в дурацкую историю, попал в штрафную роту, был ранен, а это все снимало—ему возвратили звание и ордена.
Где-то в 1946-м году его демобилизовали, и он появился у меня в квартире. Я его, конечно, хорошо встретил, потому что для меня определяющим было то, что он, уничтожив свои чешские документы, добровольно пошел в красную Армию и сражался с немцами. все остальное отступало на второй план. к родственникам в Чехословакию он уезжать отказался, сказав, что его родина— Советский Союз. одним словом, я восстановил с ним товарищеские отношения, иногда даже в воскресенье брал его с собой за грибами. парень как парень, старый друг—я устроил его на работу кладовщиком в министерство лесного хозяйства.
в феврале 1947 года проводилась первая после окончания войны денежная реформа. Условия были такие: с частных рук за 10 рублей давали 1 рубль, а что касается государственных денег—в кассе, на складе и так далее,—то их обменивали рубль на рубль.
весной 1947-го ко мне на работу пришел какой-то адвокат и говорит: «вы знаете Ярослава избу? он арестован». Я говорю: «нет, в первый раз слышу, а в чем дело?» Тапика арестовали по подозрению в махинациях при обмене денег во время денежной реформы. версия адвоката была такова, что Тапик обменял пять тысяч рублей как деньги, принадлежащие складу. поскольку это были якобы государственные деньги, то он обменивал их рубль на рубль. А позже выяснилось, что это были не государственные, а его—Тапика—деньги. Хотя сам Тапик утверждал, что эти пять тысяч рублей принадлежали не ему, а заместителю министра лесной промышленности, который и заставил Тапика обменять их как складские деньги. Я выслушал все это и говорю: «Я ничего не знаю, но одно я могу полностью гарантировать—никаких денег Тапика в этом обмене не участвовало. Я даю полную гарантию, что Тапик изба—это человек, у которого к моменту обмена не только пяти тысяч, но и пятидесяти рублей своих денег быть не могло. по своему безалаберному характеру он полученной зарплатой рассчитывался с долгами, которые у него образовывались в течение месяца. и через три дня после получения зарплаты у него опять ни копейки не оставалось. в течение месяца он мог жить только на деньги, перехваченные у кого-нибудь. ну, характер у него такой. поэтому совершенно исключается, что это были его деньги».
как только этот адвокат ушел, я немедленно позвонил каротамму и доложил ему, что среди моих знакомых оказался человек, который арестован. каротамм у меня спрашивает: «а вы что будете делать?» Я отвечаю: «ничего». А он как набросился на меня: «нет, я не об этом. вы располагаете информацией, что у нас, оказывается, имеется замминистра, который произвел такую денежную махинацию. как вы можете так формально относиться? Тем более, что вы являетесь депутатом верховного Совета!» Отругал меня Каротамм по первое число, а потом говорит: «идите немедленно к прокурору республики, передайте ему эту информацию, и пусть он немедленно вмешивается в вопрос этого замминистра. Это вопрос чистоты нашей администрации».
Я пошел к прокурору республики паасу и изложил ему это дело. паас немедленно дал указание все материалы передать в распоряжение прокуратуры. А мне сказал, чтобы я зашел на следующий день их просмотреть.
Мой отец тогда работал в отделе кадров прокуратуры. обычно я возвращался домой поздно вечером, когда все уже спали. но в тот раз он меня встретил: «Говорят, ты сегодня у пааса был? а ты знаешь, что произошло? Эти документы были немедленно переданы паасом в органы Госбезопасности». Мне стало все ясно. на следующий день я, конечно, в прокуратуру не пошел. по-видимому, узнал об этом и каротамм, потому что не бывало случая, чтобы он лично не проверял выполнение своего распоряжения. к этому вопросу он больше никогда не возвращался. А месяца через три меня вызвали в отдел кадров Цк партии, куда из органов Госбезопасности в отношении меня пришла куча документов.
—Каких? Неужели они таки заподозрили в Вас югославского шпиона?
—Еще интереснее. Читаю бумаги. Сопроводительная бумажка Госбезопасности гласит о том, что они получили документы, свидетельствующие об антисоветской деятельности первого секретаря Цк комсомола, то есть меня. просили обсудить и вынести решение. в порядке информации прислали копии протоколов допросов дознания по делу Ярослава избы. Я начинаю читать: получается, что в протоколах есть свидетельства о моих антисоветских настроениях.
—И в чем же эти антисоветские настроения заключались?
— в том, например, что в моей личной библиотеке хранятся антисоветские издания. в частности Библия. Действительно, Библия у меня была. но наличие и чтение антисоветской литературы не считалось противозаконным. Кроме того, у меня была книжка предшественников Солженицына, двух братьев—фамилию сходу не припомню, которые сбежали со строительства БалтийскоБеломорского канала в Финляндию из советских лагерей где-то в 1936-м году и развернули бешеную деятельность по всей Европе по разоблачению злодеяний коммунизма. В частности, приезжали с лекциями и в Югославию. И я там слушал их лекции. И их книжка у меня действительно была, только я ее никогда никому не давал читать.
Далее выясняется, что и сам Тапик был членом подпольной антисоветской организации «Белый медведь», которая борется против советской власти за выход Эстонии из состава СССР. Что я с симпатией относился к этой организации и посещал ее заседания. И далее все в таком духе.
Читая эти протоколы, я почувствовал какое-то несоответствие. Возьмем хотя бы «Белый медведь». Какому дураку придет в голову выбрать для антисоветской организации такое название! И вдруг я вспомнил, что еще в годы буржуазной Эстонии, когда я в первый раз встретился с Тапиком, вероятно, зимой 1938-1939-го года, я над его кроватью увидел на гвоздике скаутскую шапку. Тапик тогда сказал, что когда он учился в младших классах, то был «волчонком»—это нижняя ступень скаутской организации. И вот с того времени эту шапку сохранил, давно не имея ничего общего со скаутами. В другой раз мы гуляли с ним по Таллину, и на улице Мююривахе он показал мне башню, где когда-то размещалась штаб-квартира этих самых «волчат». Мы туда зашли, на самом верху имелся круглый зал, где стояла мебель, сделанная скаутами из березовых веток. Осмотрели всякие табуреточки из березы. Я понял, что в действительности это и было основой всех обвинений. Из этих «волчат» и родилась подпольная антисоветская организация. Я себе представляю, как это проходило: «Мы были скаутами». — «Записываем, был членом антисоветской организации». — «Нет, я скаутом был».—«А что, разве Вы считаете, что скаут—это просоветская организация?»—«Нет, она не просоветская». — «Вот так и запишем, что вы являлись членом антисоветской организации»...
