первый раз каротамм поразил меня тогда, когда он нам сообщал о самоубийстве председателя президиума верховного Совета ЭССР Йоханнеса вареса. Это было в 1947 году. Меня срочно вызвали утром в Цк, там были собраны руководители ведомств. нас решили быстренько созвать, чтобы сообщить о самоубийстве вареса ночью—для того, чтобы избежать толкований. версия каротамма заключалась в том, что варес был на медицинском обследовании, которое якобы установило у него рак в начальной стадии. поскольку рак неизлечим, то варес предпочел уйти из жизни сам.

Я поехал, созвал бюро Цк комсомола. и вдруг новый звонок—срочно обратно к каротамму. приехал. он говорит: «вы еще не успели рассказать? очень хорошо. Дело в том, что я доложил об этом в Цк вкп(б), и мне категорически запретили разглашать факт самоубийства вареса и дали категорическое указание ссылаться на скоропостижную смерть. Хотя я принципиально не согласен с этим указанием, я как коммунист, опираясь на обязательность вышестоящих решений, буду ему следовать и призываю вас последовать моему примеру». Я не знаю, нашелся бы в этой обстановке еще один секретарь Цк союзной республики или обкома, который мог бы сказать такую вещь...

последняя моя встреча с каротаммом состоялась перед его смертью. он приезжал из Москвы, и мы часа три ходили по таллинским улицам. С чего-то его занесло на воспоминания о мартовском пленуме, когда его освободили от должности. он сказал: «Теперь я рад, что меня тогда сняли. Если бы не сняли—неизбежно у меня на совести была бы смерть моих товарищей».

«Не пора ли с этим Мери кончать?»

Проблемы с Госбезопасностью. Следствие.

Эстонское дело

—За что Вас лишили звезды Героя и всех орденов?

—Все началось с того совершенно нелепого положения, которое создалось с момента присуждения мне звания Героя Советского Союза. Вы те времена не помните, но по литературе обязаны их знать: о всеобщей подозрительности, которая существовала в советских условиях, в особенности начиная с 30-х годов. В любом подозревали контрреволюционера. Я не дворянин, в Эстонии вообще их не существовало, но ведь одной принадлежности к дворянству хватало для того, чтобы человека посадить лет на 8-10! Достаточно было просто шапочного знакомства с иностранцем, чтобы гарантировать себе обвинение в шпионаже и получить 20 лет без права переписки, то есть расстрел.

А у меня было ВСЕ в моей биографии! Обучение в белоэмигрантской гимназии. Знакомство с десятками иностранцев. Пребывание за границей, во многих странах. И сделать такого человека первым секретарем ЦК комсомола Эстонии—уже этот факт был единственным и неповторимым во всей истории комсомола! поэтому я прекрасно понимал, что все это так просто с рук не сойдет. Рано или поздно, но эти вопросы поднимут.

А тут я засобачился значительно сильнее, чем это было позволительно, с Госбезопасностью. Ради Бога, не посчитайте только, что я с колыбельного возраста против нее боролся! Госбезопасность была необходима в том положении, в котором находилась страна в 20-е, 30-е, 40-е и последующие годы. Это было абсо-

лютно оправданно, я нисколько в этом не сомневаюсь, потому что врагов у страны—и внутренних, и внешних— было огромное количество, и борьба с ними была необходима. особое положение и абсолютная засекреченность органов Госбезопасности были вполне объяснимы. но это, естественно, давало и положительные, и отрицательные результаты. Засекреченность приводила к практически абсолютной бесконтрольности действий.

Любая бесконтрольность порождает ощущение безнаказанности. поэтому наряду с работниками Госбезопасности, жизнь, деятельность и поведение которых может служить образцом—неизбежно в этих условиях появлялись в противовес и другие. нигде не было столько сволочи, столько карьеристов, столько, по сути, преступников, как в этой системе... Зная о могуществе этих органов, люди предпочитали молча отходить в сторону.

А у меня это как-то не получалось, поэтому возникали конфликты. в особенности, когда я работал первым секретарем Цк комсомола Эстонии. а тут зимой 1945 года меня избрали депутатом верховного Совета СССР, да еще в Совет Союза, куда избиралось вообще по всей Эстонии только четыре человека, а именно: первый секретарь Цк партии николай каротамм, председатель правительства Арнольд веймер, председатель президиума верховного Совета Йоханнес варес и я, секретарь Цк комсомола. поэтому я чувствовал ответственность. Я никогда не осторожничал, руководствовался своей собственной головой. Спорил, отстаивал свое мнение, поэтому понимал, что рано или поздно что-то должно случиться.

помню одно из первых заседаний бюро Цк комсомола летом 1945 года, на котором утверждались решения о восстановлении в комсомоле тех, кто отсеялся в годы немецкой оккупации, когда комсомольской организации не существовало. Разбирались, кто из них вел себя во время оккупации таким образом, что его можно восстановить в комсомоле, а кто должен отсеяться. Это было одно из первых заседаний, на котором я присутствовал в качестве первого секретаря. Иу, а поскольку нужно было показать свою активность, иногда кандидатам на восстановление задавали самые дурацкие вопросы.

—Например?

—одним из любимых был вопрос о высшем органе государственной власти. в частности, об этом спросили одну девчонку из Тарту. она такими овечьими глазами посмотрела на спрашивающего и говорит: «Госбезопасность». на нее обрушились: провокационное заявление, ни в коем случае восстанавливать в комсомоле нельзя! Я послушал-послушал выступления членов бюро и говорю: «подождите, товарищи. Я оцениваю этот ответ прямо противоположно вашей оценке. по-моему, он как раз свидетельствует не об испорченности человека, а о громадной наивности. Я не вижу никаких признаков политического несоответствия требованиям, которые предъявляются к комсомольцу. С моей точки зрения никто из тех, кого мы восстанавливали, не заслуживает более высокой оценки, чем она. вот именно такие люди и нужны в комсомоле. Что касается политического опыта и разума—наберется. а тут совесть. Это просто предельно наивное отражение действительности». Я думаю, что об этой моей речи в нужное ведомство уже кто-то стукнул, потому что с самого начала я почувствовал весьма солидное недоверие со стороны органов.

Два раза, по меньшей мере, я вступал с ними в серьезный конфликт, когда приходилось подключать первого секретаря Цк партии каротамма. и оба раза он решительно вставал на мою сторону.

первый случай был в 1946-м году, когда ко мне в кабинет заявился один сотрудник Госбезопасности и сообщил, что его направили с поручением просмотреть весь состав работников Цк комсомола для того, чтобы подобрать среди них кандидатуры стукачей. Сказано было, конечно, по-другому — «агентуру». Я к этому времени не был таким дураком, чтобы сразу же выставить его за дверь. попросил выдать ему все документы, посадил в комнату, где других нет, чтобы он с ними знакомился.

Как только он вышел, позвонил первому секретарю ЦК партии: «С какого времени Госбезопасность набирает агентуру среди руководящих работников ЦК комсомола?» Каротамм меня выслушал и говорит: «Никуда не уходите, оставайтесь у телефона». Через пять минут звонок от председателя Госбезопасности: «Мне звонил Каротамм, в чем там дело?» Я рассказываю: так и так. Он говорит: «У тебя кабинет на втором этаже? Так вот, возьми этого му.. .ка за шиворот и спусти его с лестницы вниз. Пусть он явится к нам сюда, а мы с ним разберемся». Тогда Госбезопасность республики возглавлял Борис Кумм. Фактически он Госбезопасностью не руководил, всем управляли его заместители, присланные из Москвы и прошедшие школу 30-х годов. А Кумм был настоящим коммунистом, так что он, конечно, возмутился. Разумеется, я не стал того посланца спускать с лестницы, потому что это не метод воспитания. но сказал ему: «Дорогой мой, ты свою деятельность здесь закончил, сдай все документы. А что касается объяснений, то ты получишь их от своих хозяев. Топай!»