— Да, производить впечатление они умеют, надо отдать им должное, — задумчиво согласилась я, вспоминая таинственный и сумрачный полумрак зала, ликующие «ангельские хоры». — Хорошо, что я видела перед этим ваше выступление. Оно оказалось в самом деле неплохим психологическим противоядием.

Профессор Жакоб обрадовался:

— Правда?

— Правда. А то бы я, наверное, поверила в чудеса с этой девицей. Как она внезапно появилась из ничего…

— Пустяки, — покачал головой Жакоб. — Старый элементарный «черный кабинет» иллюзионистов. Я вам устрою «чудесное» появление хоть слона, выведя его на сцену под черным покрывалом на черном фоне, а потом открыв.

— А как она угадывала мысли? Ответы были, конечно, весьма туманными и общими, годятся на все случаи. Но как она ухитрялась узнать вопрос? У них все было заранее подстроено или это телепатия?

— Горан и она выступали раньше с якобы телепатическими опытами. Были у них тогда номера гораздо эффектнее. Но береглись, никак не давали возможности проверить их и уличить. А теперь — откровенное шарлатанство.

— И со слепой как ловко было подстроено…

Жакоб покосился на меня и ответил:

— Вы ошибаетесь: тут никакого обмана.

— Как? Она в самом деле была слепой?

— Да.

— И прозрела?

— И прозрела. Ничего чудесного нет. Я же вам рассказывал, что гипнотическим внушением можно излечивать некоторые заболевания, если только они возникли на нервной почве и не связаны с органическими повреждениями. Я сам не раз возвращал зрение таким слепцам и ставил на ноги паралитиков. У меня в лаборатории даже есть небольшой музей подобных «чудесных исцелений» с экспонатами не хуже, чем в Лурде. Я вам как-нибудь покажу.

— Невероятно! А я думала, все подстроено. Она заснула молниеносно.

— Этот способ так и называется: «молниеносный гипноз». Методику его разработал еще в восемнадцатом веке португальский аббат Фариа, кстати сказать научившийся этому у индийских факиров. Особенно хорошо он удается, если человека несколько раз усыпляли раньше.

Дождь кончился, или мы обогнали его. Солнце прорвалось сквозь тучи, осевшие на вершинах гор, и поля сразу весело засверкали, зазеленели. Только ветер еще был сырым, холодным, резким,

Жакоб помолчал, потом сказал, не отрывая глаз от стремительно мчащейся под колеса мокрой ленты шоссе:

— Спектакль с выдумкой. Это самое важное, в чем я убедился. Тут чувствуется рука опытного дирижера. Одному Горану это не по силам. Кто-то снабжает их весьма совершенной техникой, — уж не Анри ли?

— Наверное! — подхватила я. — И «голос» он предупредил о вашем визите к нам. Ведь старик видел нас вместе, когда я пришла в «Лолиту».

— Возможно, — пробормотал, нахмурившись, Жакоб. — Надо заняться этими космическими огнепоклонниками. Похоже, к ним будет нелегко подобраться…

Я внимательно слушала Жакоба, но в душе не унимались сомнения. Не ошибается ли он? Как могли эти жулики на таком расстоянии что-то внушать моей тете? Невероятно! Каким путем добирается к ней загадочный голос?

— Слушайте, а может, с угадыванием мыслей у них тоже не было подстроено? — воскликнула я. — Может, это телепатия?

— Ну какая там телепатия! Обыкновенное жульничество. У нее где-нибудь был спрятан приемник — может, даже в ухе. У Горана — радиопередатчик. Современная техника позволяет делать приемники величиной с маслину или даже с горошину.

— Но я не сводила с Горана глаз.

Он даже губами не шевелил.

— Чревовещатели тоже не шевелят губами, но произносят целые монологи. Может, у него на шее укреплено устройство на манер ларингофонов, какими пользуются летчики. Достаточно даже мысленно произнести какое-нибудь слово, и в мышцах гортани возникают соответствующие электрические импульсы. Их нетрудно передать по радио партнеру.

Поездка наша затянулась. Уже смеркалось. В окнах проносившихся мимо селений зажигались первые огоньки. Ветер доносил далекие звуки вечернего благовеста от кирки, прятавшейся где-то за холмами. Мир и покой. А в душе у меня?

— Вы не верите в телепатию? — спросила я.

— Я ученый, исследователь, а наука — не религия. В науке «верю» или «не верю» не аргумент. Вокруг телепатии за последние годы напущено столько всякого мистического туману и распространяется разных домыслов, что каждый трезвый исследователь обязан быть особенно осторожен. Психические процессы вообще изучать чрезвычайно сложно: мысль ведь в руки не возьмешь, не проследишь, как она там странствует по извилинам мозга. А о телепатических явлениях мы вообще вынуждены судить лишь по чисто субъективным рассказам людей, якобы ставших их свидетелями. Никакие приборы эти явления обнаружить не помогают. Но человеческая психика столь сложна и мы ее еще так мало изучили, что субъективные впечатления могут быть весьма обманчивы…

Так мы мчались мимо засыпающих городков и селений и болтали о всяких интересных вещах. Морис рассказывал о своей затяжной войне с разными жуликами и шарлатанами. В ней было много забавных случаев, но немало и опасного. Оказывается, мистики и суеверные святоши даже сумели одно время добиться отстранения доктора Жакоба от преподавания в университете, всячески мешали ему заниматься научными исследованиями. Теперь мне стало понятно, почему он так ненавидит их. Видно, они ему попортили немало крови.

К Лозанне мы подъехали уже в полной темноте. Вокруг засверкали пестрые созвездия реклам. В потоке бесчисленных машин, лоснящихся под фонарями, мы ехали мимо бесконечных курортных городков, сияющих витринами, манящими вывесками кинотеатров, отелей, баров.

Высоченное здание концерна Нестле, вздымающееся над Веве, — новомодный «замок Нестле», как его иронически называют, — сверкало тысячью окон, словно огромный хрустальный фонарь. А над черной пустыней притихшего в темноте озера сиротливо светил только тоненький серпик молодою месяца, похожий на одинокий заблудившийся кораблик.

Увлекшись разговорами, мы едва не проскочили в темноте мимо кафе у поворота к нашему дому.

— Что-то у меня рефлексы стали замедленными, — даже смутился Жакоб. — Одну минуточку, сейчас я развернусь.

Мы развернулись и подъехали к закусочной.

— Чашечку кофе на прощание? — предложил Жакоб.

— Некогда. Тетя, наверное, уже беспокоится.

— Но ведь она вам предлагала задержаться у подруги.

— Тогда я должна была ей позвонить.

— О, в какой строгости вас держат! Такое послушание — большая редкость в наше время.

— Тетя обо мне не такого лестного мнения.

Он проводил меня до моей машины и сказал на прощание:

— Внимательно наблюдайте за тетей и все записывайте, не надеясь на память: что случилось и точное время.

— Но ведь доктор Ренар пунктуально ведет дневник.

Похоже, упоминание о докторе Ренаре пришлось Жакобу не по душе. Но он не стал со мной спорить, только сказал в ответ:

— Пусть себе ведет, но и вы все записывайте…

Подтекст, по-моему, был такой: «А потом я сравню ваши записи…»

— И за прислугой внимательно присматривайте, — многозначительно добавил он. — А в случае каких-нибудь происшествий или если вдруг появятся возле вашего дома подозрительные лица, немедленно звоните мне. Если меня не окажется дома, матушка Мари всегда знает, где меня разыскать.

Мне было видно, как мирно и ласково светятся окна нашего дома.

— Вы думаете, происшествия будут? — дрогнувшим голосом спросила я.

— Непременно. Так легко они не отступятся. Судя по всему, работу они уже провели немалую. Все потайные ниточки хорошо замаскированы. Я думаю, теперь они станут активнее, чтобы опередить нас.

Мне вдруг стало страшно.

— А в чем может проявиться их активность? Чего мне ждать?

— Не знаю, — честно ответил он. — Но помните: я в любой момент поспешу к вам на помощь, когда бы вы ни позвонили.

— Вы не уедете пока отдыхать?

— Нет.

— Спасибо!

— Мы должны помешать им. Не говоря уже о здоровье вашей тети, речь идет и о солидных деньгах.

— Да, при одной мысли, что они станут на тетины деньги вытворять в своем огненном храме, у меня мурашки бегают по коже.