— Не будем строить слишком поспешных гипотез, — мягко сказал Жакоб. — Они легко становятся шорами и мешают потом замечать даже весьма очевидные вещи.

Ри-ми-ля, — заставив меня вздрогнуть, неожиданно протрубил рожок встречного автобуса, из окон которого выглядывали смеющиеся туристы.

Мы уже миновали Вильнев, притиснутый горами к самому озеру. Начиналась Швейцарская Ривьера, наш Лазурный берег. Автобусы с туристами, поток машин, окутанных бензиновой вонью. Мы влились в него и стали застревать у каждого светофора.

Длинный черный «кадиллак» загородил дорогу, и Жакобу пришлось резко затормозить. Похоже, он хотел выругаться, но, покосившись на меня, продолжал:

— Силой внушения начинают пользоваться все шире и активнее. В одной из токийских школ, например, мой коллега Такэхито Мицукава уже лет семь ведет интересные опыты по обучению детей под гипнозом. Они форменным образом крепко спят на уроках и, представьте, отлично усваивают самые сложные предметы. В последние годы начали увлекаться гипнозом и японские бизнесмены. Их обслуживает специальный Центр промышленной психологии.

— Бизнесменам-то зачем гипноз? — удивилась я. — Не понимаю.

— На внушении основана вся реклама! Вы не отдаете себе отчета, что подвергаетесь различным внушениям буквально на каждом шагу. Хорошо, у нас в Швейцарии запрещены хоть рекламные щиты на дорогах, а то мы тратили бы куда больше денег, чем сейчас, на совершенно не нужные нам вещи. А в Америке не были? Ездить по их роскошным дорогам сущее мучение — так отвлекают рекламы. И западают в память, хотите вы или нет. Недавно американские психологи проделали любопытный опыт. В обычный фильм вклеили с интервалом в пять секунд кадрик с рекламным призывом: «Ешьте жареную кукурузу!» Надпись проскакивала за одну трехсотую секунды, так что человеческий глаз не успевал ее заметить, а мозг — осознать. Никто из сорока пяти с лишним тысяч зрителей, ставших участниками эксперимента, ничего решительно не подозревал. Но, расходясь после кино, они раскупили в ближайших ларьках жареной кукурузы в полтора раза больше, чем обычно.

— Вы так спокойно об этом рассказываете, даже с удовольствием, — мрачно сказала я. — А ведь, если вдуматься, это ужасно. Настоящее насилие над личностью!

— Вы правы, — согласился он. — Внушение становится весьма опасным психологическим оружием, попадая в нечистые руки. С древнейших времен силой внушения пользуются жрецы, попы, шаманы, проповедники. Что же удивительного, когда ее берут на вооружение и современные гангстеры? Конечно, делают они это на широкую ногу, с применением новейших достижений науки и техники.

— Вы меня пугаете. Я в самом деле начинаю верить, будто вокруг моей тети плетут сети хитрые злодеи. Если вы хотели таким способом доказать мне силу внушения, то своего добились.

— Это не внушение, — засмеялся он. — Для изучения массовых внушений много сделал большой русский ученый Бехтерев, — не слышали о таком? Он образно говорил, что внушение, в отличие от убеждения, уговоров, как бы проникает в наше сознание с заднего крыльца, а не с парадного хода, минуя сторожа — логическую критику. Я вас убеждаю, рассуждаю логически, привожу примеры и доказательства. А вот когда я прикрикну на вас: «Спать!» — и вы немедленно уснете, тогда будет внушение. Или прикажу вам поцеловать меня…

— А вы в самом деле умеете гипнотизировать? — с опаской спросила я.

— Умею. И довольно неплохо.

Я невольно отодвинулась от него, хотя это и выглядело смешным.

— Но у вас карие глаза… И внешность совсем не демоническая.

— А какими они должны быть: черными, жгучими, пронзительными? — засмеялся Жакоб. — Боже мой, сколько всякой чуши болтают о гипнозе! Особенно люди культурные, интеллигентные, образованные. Не бойтесь: без вашего желания я вас гипнотизировать не стану. Это практически невозможно.

— Нельзя усыпить человека против его желания?

— Очень трудно. Известны лишь считанные случаи, когда это удавалось, да и то достоверность их сомнительна.

— Но тогда рушится вся ваша такая стройная гипотеза, — с торжеством сказала я. — Кто мог загипнотизировать тетю и внушать ей всякие глупые поступки? Она человек с характером, весьма скептическая и здравомыслящая женщина, как вы сами убедились. Не сходятся у вас концы с концами, уважаемый Шерлок Холмс от психологии.

— Ну, во-первых, загадочный голос делает внушения во сне. Это тоже улика. Обычный, естественный сон довольно легко перевести в гипнотический, и человек этого вовсе не заметит. Да и, собственно, гипноз тут не нужен. Мы же с вами говорили о гипнопедии. Это нельзя назвать гипнозом: просто человек невольно запоминает то, что слышал сквозь сон. Но вот чтобы вызвать разные видения, галлюцинации — не во сне, а уже наяву, — непременно нужно гипнотическое внушение. Так что, если я прав в своих предположениях, ваша тетя подвергается весьма умелому и тонко продуманному воздействию, да еще, судя по всему, с применением каких-то пока непонятных мне технических средств…

— На что вы намекаете? — испугалась я.

— Не могу понять, каким же образом добирается до нее таинственный голос. Вы говорите, никакого радиоприемника у нее в спальне нет…

— Нет, ничего подобного! Ни в спальне, ни в соседних комнатах. Только транзистор у меня в комнате.

— И в столовой радиола, — добавил он.

— Да, про нее я забыла. Купили мы ее по моему настоянию, чтобы развлекать гостей, и очень редко включаем. Тетя не поклонница музыки, я же говорила. Вечерами она предпочитает поболтать с доктором Ренаром.

— И все-таки она слышит голос. Откуда он доносится? Как добирается до ее спящего мозга? Пока мы этого не поймем, будем топтаться в темноте, — задумчиво проговорил он.

Наконец-то мы миновали Лозанну, свернули на Бернское шоссе и вырвались на простор. Жакоб с радостью прибавил скорость: деревья по краям дороги так и замелькали, сливаясь временами в сплошной забор.

Места здесь были живописнее, чем в наших горных долинах. Вдоль дороги тянулись огородики и поля — желтая пшеница, красное просо, светлая зелень капустных кочанов, — как цветные платки, расстеленные после стирки; кое-где на полях торчали забавные пугала на высоких шестах, с головами из толстых, узловатых корней и с длинными бородами из пакли, развевающимися на ветру, — для устрашения не только птиц, но и злых духов.

А вдали по краю неба тянулись туманной грядой в синеватой дымке горные хребты Юры. Они были не так суровы и круты, как Альпы. Их мягкие, пологие склоны, курчавые от лесов, радовали глаз.

— Значит, вы уже не грешите на добренького доктора Ренара? — спросила я у Жакоба, повеселев.

Он посмотрел на меня и улыбнулся:

— Нет. Ему это явно не по силам.

— Не очень успокаивающее утешение. Может, вы и правы. Но я не понимаю одного…

— Чего?

— Зачем тогда им понадобилось внушать тете всякие глупые видения: цыган с медведем, волк в саду. Не вяжется с вашей гипотезой.

— Наоборот, подтверждает ее, — оживился Жакоб. — Эти галлюцинации внушались для отвода глаз: чтобы заставить окружающих думать, будто ваша тетя свихнулась на религиозной почве, и таким образом толкнуть нас на ложный след.

— Может, вы и правы, — задумчиво пробормотала я.

— Надеюсь, скоро вы убедитесь.

В большом селении возле озера Муртензее мы попали в толпу певцов-йодлеров, собравшихся, видно, со всей округи на репетицию перед своим традиционным праздником. Они издавна проводятся в здешних краях весьма торжественно каждые три года в Винтертуре — столице певческого края.

Названивали колокола, нарядно одетые детишки возле школы громко и нестройно выводили «У колодца близ ворот». Повсюду развевались флаги: бело-голубые знамена Цюриха, красно-желтые с медведем — Берна, флаги других кантонов с изображениями лебедей, львов, единорогов — целый геральдический зверинец.

Зрелище было весьма красочным: в разных местах то и дело мизансценами возникали очень живописные группы. Я даже пожалела, что не захватила этюдника. Хотя давно уже не брала его в руки — последнее время было не до этого…