Пролѣзая черезъ амбразуру, увидалъ человѣкъ и часоваго, который, обнявъ свое ружье и плотно закутавшись въ плащъ, дремалъ, прислонившись къ стѣнкѣ. Далѣе

были видны сидящіе у огня и лежавшіе люди. Но они были далеко отъ этого мѣста.

Подкравшійся былъ никто иной, какъ Кошка.

Вынувъ изъ ноженъ длинный ножъ, матросъ неслышно проскользнулъ къ часовому, размахнулся—и тотъ съ легкимъ стономъ упалъ на землю. Ударъ былъ вѣрный, въ самое сердце.

— Ружье пригодится,—подумалъ матросъ, кидая его черезъ брустверъ.—Но вѣдь этого мало.

Быстрымъ движеніемъ обшаривъ карманы убитаго, онъ, къ величайшему своему удовольствію, нашелъ въ нихъ кошелекъ съ деньгами, а у борта мундира часы.

Какіе это были часы—золотые или серебряные, справляться было некогда; нужно пользоваться временемъ.

И видитъ своими рысьими глазами матросъ прислоненныя ружья къ стѣнкѣ, вотъ барабанъ лежитъ и тутъ еще чья-то сабля.

— Въ городѣ за нее, любой офицеръ дастъхорошіяденьги,—сообразилъматросъ, присвоивая саблю.—-Теперь, что-же? кажется и разжиться больше нечѣмъ. Эхъ!

Онъ попятился было назадъ, но тутъ

нога его зацѣпила за барабанъ, который издалъ легкій звукъ.

Вдругъ у кошки блеснула неожиданная мысль:

— Ишь дрыхнутъ окаянныя!—подумалъ онъ,—дай-ка я ихъ разбужу.

На барабанѣ лежали и широкій плечевой ремень, въ гайкѣ котораго были воткнуты барабанныя палки.

Кошка приблизился къ амбразурѣ (чтобы удобнѣй было улизнуть, сѣлъ на корточки и, наклонивъ барабанъ между ногъ, размахнулся палками и грянула тревога!

Рокотъ барабана, положимъ, скоро умолкшій, потому что Кошка бросилъ его и кубаремъ полетѣлъ въ ровъ, разбудивъ спавшихъ.

Отыскавъ брошенное ружье и взявъ подъ мышку саблю, удалый матросъ бросился бѣжать напрямикъ къ своему бастіону, совсѣмъ не обращая никакого вниманія на сыпавшіяся вслѣдъ за нимъ пули.

Вдругъ дорогу преградило ему нѣсколько. представшихъ фигуръ.

— Якій такій бісова дытына?— слышитъ онъ сердитый вопросъ.

— Ослѣпъ что-ли?—отвѣчаетъ Кошка. — Это я! У хранцуза былъ, денегъ у нихъ взялъ въ займы безъ отдачи, да еще ружьецомъ да сабелькой меня соблаговолили!

МАТРОСЪ КОШКА.

з

Взбѣшенные убійствомъ часоваго и тревогой, англичане жарятъ цѣлыми залпами, разсчитывая, что хоть какая нибудь изъ тысячи пущенныхъ пуль угодитъ въ русскаго смѣльчака. Но пластуны и самъ виновникъ этой кутерьмы Кошка совершенно не обращаютъ на это вниманія.

— Гарный хлопецъ?—восхищаетъ пластунъ, ударяя по плечу матроса.—Добрый-бы булъ съ тебя казакъ!

Переведя духъ, Кошка направляется къ своему бастіону.

VII.

Иннатій Шевченко.

— Съ Новымъ годомъ! Съ новымъ счастьемъ...

Такъ поздравляли другъ друга офицеры, солдаты и матросы съ наступившимъ новымъ 1854-мъ годымъ.

Подобное поздравленіе какъ-то плохо вяжется, когда къ Севастополю тянутся цѣлыя вереницы носилокъ съ ранеными, прямо въ госпитали, и перевязочные пункты, гдѣ суетился знаменитый старичекъ, докторъ Пироговъ, который, при взглядѣ на каждаго приносимаго, отрывисто назначалъ: «Настолъ!» «Накойку!» «Въ Инженерный! Къ Гущину!» Это значило, что на столахъ совершались спѣшныя операціи отрѣзываніяи отпиливанія рукъ и ногъ, на койкахъ шли перевязки, въ Инженерномъ и Николаевскомъ госпиталяхъ лежали еще терпящіе время и у Гущина, все равно что могила, потому что въ этотъ домъ отсылались только самые безнадежные, и немногіе выходили оттуда.

Съ Новымъ годомъ!..

Но прежде, чѣмъ разсказать, какъ былъ встрѣченъ Новый годъ, мы вернемся немного назадъ.

Кошка благополучно вернулся со своей экскурсіи, не потерявъ ни одного своего трофея и возбудивъ удивленіе своихъ пріятелей.

На другой день, сидя въ блиндажѣ со своими пріятелями, онъ разсказывалъ не столько о своемъ подвигѣ, сколько о возмутительной безпечности англичанъ.

— Расположились, словно у себя дома!— говорилъ онъ закусывая огурцомъ послѣ выпитаго стакана водки.—Полѣзъ туда, часовой спитъ, а дальше еще сидятъ другіе... лопочатъ другъ съ дружкой, а вокругъ себя ничего не видятъ!

Между тѣмъ, англичане, обозленные постоянными ночными посѣщеніями русскихъ, оставлявшихъ послѣ себя разрушительные слѣды, совершили тоже особаго рода подвигъ.

Въ слѣдующую ночь тоже была вы-ласка охотниковъ, а на другой день началась обычная перестрѣлка.

Солдаты и матросы залегли у стѣнки и предались своему обычному занятію: держа на-готовѣ заряженные штуцеры, они держали другъ съ другомъ пари, кто первый попадетъ въ чью нибудь высунувшуюся изъ непріятельской стѣнки башку.

— Братцы! Глянь-ка, что они дѣлаютъ, лѣшій ихъ подери!—крикнулъ кто-то изъ нихъ, указывая на противоположную сторону.

— Прекратить пальбу!—послышался голосъ командира.

Солдаты, переставъ стрѣлять, со злобой глядѣли на слѣдующую представшую передъ ними картину.

Въ прошлую ночь, во время бывшей вылазки, одинъ изъ солдатъ Охотскаго -полка утонулъ въ колодцѣ. Англичане вытащили его оттуда, и вмѣсто того, чтобы похоронить его, выставили его трупъ на своей стѣнкѣ на поруганіе: пусть, молъ, сами русскіе разстрѣляютъ это бездыханное тѣло!

— Скоты!—ворчитъ офицеръ,—лучшаго не могутъ придумать!

Трупъ силуэтомъ выдѣлялся надъ бастіономъ, бѣлѣя надъ нимъ своею изодранною рубахой и развѣвающимися по-вѣтру волосами.

— Это навѣрно изъ Охотскаго полка,— говорили солдаты.

— Охотцы и ходили тогда.

— Что же, братцы, такъ и будемъ сидѣть на нихъ и глядѣть?—спросилъ болѣе нетерпѣливый.

— Можно и палить будетъ, пожалуй, только надо забирать налѣво, аль направо, чтобы его не задѣть.

— Невзначай задѣнешь, пуля вѣдь дура!

— Лохматка!— кричитъ сигнальщикъ.— Но никто не обращаетъ никакого вниманія на этотъ возгласъ. Взоры всѣхъ устремлены на несчастнаго охотца.

— Надо снять его, братцы!

— Надо, извѣстно.

— Не подойти, пожалуй,—говоритъ матросъ.—Ишь, окаянные, слово горохомъ сыпятъ!

— И пущай сыпятъ!—отвѣчаетъ Кошка,—намъ на это наплевать, а снять надо.

— Не отдавать же его на поруганіе нехристямъ!

— Нетто онй нехристи?—вступается какой-то егерь.—Хресты у нихъ тоже есть, самъ видѣлъ.

— Ишь, что сказалъ! Коли они хреще-ные, то зачѣмъ они за турку вступаются?— кричитъ матросъ.

Егерь умолкаетъ и, сердито зарядивъ ружье прицѣливается въ какую-то пробѣгавшую фигура англійскаго смѣльчака.

Выстрѣлъ, фигура какъ то странно подпрыгнула на мѣстѣ и затѣмъ кубаремъ скатилась внизъ.

— Акуратъ арцы!—смѣется Кошка.

— Это ему за Охотца!—говоритъ солдатъ, снова заряжая штуцеръ.

— Однако, ребята, его надо снять!—воскликнулъ офицеръ.—Долго ли ему висѣть тамъ?

— Сымемъ, ваше благородіе!—слышится дружный отвѣтъ.

— Не всѣмъ же сразу,—говоритъ офицеръ, становясь противъ открытой амбразуры, не обращая вниманія на летѣвшій на него цѣлый рой пуль.—Надо двоимъ или троимъ...

— Жеребецъ. Берегись!.. — кричитъ сигнальщикъ.

Какой-то матросъ быстро бросается на офицера и, безъ всякой церемоніи»

оттолкнувъ его, валитъ на землю и прикрываетъ его своимъ туловищемъ.

Раздается оглушительный трескъ, въ воздухѣ со свистомъ пронислись осколки.

— Вставайте, ваше благородіе,—говоритъ матросъ, подымаясь.

— Спасибо, — отвѣтилъ офицеръ, и, вставъ, тщательно стряхиваетъ съ себя приставшую грязь.

Жеребецъ надѣлалъ дѣловъ: своротилъ часть стѣнки и поранилъ осколками не мало людей.

— Носилки сюда!

— Жарь въ нихъ капральствомъ!—кричитъ офицеръ.

— Есть!..

Проходитъ день и начинаются сумерки.

Фигура Охотца все еще выдѣляется на непріятельской стѣнкѣ, мозоля глаза солдатамъ.

Командиръ бастіона сидитъ въ блиндажѣ, прихлебывая мутный чай, который ему приготовилъ деныцикъ.

Противъ него, согнувшись подъ низкимъ потолкомъ, стоитъ Кошка.

— Васъ сколько пойдетъ?—обращается къ нему командиръ,

Я одинъ, ваше благородіе.

— Да вѣдь тебя зря убьютъ, а если

даже и не убьютъ, то какъ же ты притащишь за собою тѣло?