— Можно и одному, ваше благородіе

— Ну, какъ знаешь, иди съ Богомъ.

Матросъ повернулся, по формѣ, и, ударившись маковкой въ потолокъ, вышелъ изъ блиндажа.

Уже смеркалось совсѣмъ, когда матросъ, очутившись между своими и непріятельскими батареями, ползкомъ двигался по размягченной дождемъ почвѣ.

Вотъ уже передъ нимъ дымящаяся отъ выстрѣловъ батарея.

На самой стѣнкѣ, наклонивъ голову, смотритъ на него мертвыми глазами трупъ солдата, выставленнаго на всеобщее поруганіе. Въ воздухѣ развѣваютея остатки его одежды, изъ подъ которой просвѣчиваетъ желтое тѣло.

Неподалеку люди въ синихъ плащахъ возятся около орудія, собираясь послать въ русскихъ зарядъ. Тутъ же расположились стрѣлки. Вокругъ трупа было пусто, потому что никто, видно, не рѣшался подходить къ нему.

Вдругъ среди нихъ слышится крикъ изумленія и ужаса.

На стѣнкѣ внезапно появляется фигура матроса, и не успѣли всѣ опомниться, какъ онъ, взваливъ трупъ своего земляка

на плечи, спрыгиваетъ внизъ и быстро удаляется.

— Годдемъ! — кричатъ опомнившіеся англичане и посылаютъ вслѣдъ за удальцомъ цѣлый залпъ.

Но Кошка прямо и открыто идетъ впередъ, широко шагая и пригибаясь подъ тяжестью своей ноши.

Но вотъ онъ останавливается, спускаетъ трупъ на землю и, взявъ найденныя имъ по пути англійскія носилки, принимается, въ виду двухъ враждебныхъ позицій, за дѣло: прорѣзавъ въ носилкахъ дырья и просуновъ въ нихъ руки мертвеца, затѣмъ взваливъ все это на спину, онъ шагаетъ дальше.

^—Молодецъ, Кошка, молодецъ!—кричатъ ему товарищи, протягивая свои ружья, чтобы помочь ему подняться на свою батарею.

Матросъ, весь запыхавшись, кладетъ мертвеца на землю и садится на лафетъ пушки.

— Ты не раненъ?—спрашиваютъ его окружающіе матросы и солдаты.

— Нѣтъ!—отвѣчаетъ онъ,—а вотъ ему, сердечному, пожалуй, порядкомъ попало.

Осмотрѣли трупъ и нашли на спинѣ его шесть пуль. Кошка остался совсѣмъ невредимъ.

— По крайней мѣрѣ, его похоронятъ

вмѣстѣ со своими,—говорили солдаты* когда Охотда отправили на носилкахъ на мѣсто вѣчнаго покоя.

Но этотъ вечеръ не кончился для англичанъ однимъ сюрпризомъ: съ ними еще случился новый неожиданный казусъ.

Побѣдные лавры Петра Кошки не давали спатъ какому-то Донскому казаку, имя котораго, къ сажелѣнію, осталось для насъ неизвѣстнымъ.

— Вотъ, подумаешь, диковина!—говорилъ онъ своимъ землякамъ станичникамъ—мертваго съ бастіона унесъ... вотъ живьемъ взять гличана, это дѣло другое!

— А ты бы попробовалъ!—подзадарива-ли его казаки.

— За этимъ дѣло не станетъ. Ну, братцы, кто со мною за компанію?.. Одному вѣдь не стащить, барахтаться будетъ.

Компанія быстро составилась и, спустя немного времени, пятеро удальцовъ, пользуясь темнотою, направились къ непріятельскому редуту.

Стоитъ на стѣнкѣ англійскій часовой, напрасно взглядываясь впередъ въ темное пространство... Вотъ онъ, повернувшись, идетъ медленнымъ шагомъ вдоль стѣнки, и вдругъ чувствуетъ—что-то острое кольнуло ему въ затылокъ, и не успѣлъ оглянуться, какъ кто-то потянулъ его внизъ... И летитъ бѣдняга со своей батареи, крича благимъ матомъ, внизъ, прямо на руки казакамъ.

— Тащите его!—кричитъ одинъ изъ нихъ, отцѣпляя застрявшую въ англійскомъ мундирѣ, загнутую крючкомъ пику.

Разбуженные и встревоженные крикомъ, англичане выбѣгаютъ на стѣнку и подымаютъ пальбу по - бѣгущимъ впередъ казакамъ, но тѣ благополучно достигаютъ съ плѣннымъ до бастіона!

И такъ, наступилъ день Новаго года.

Погода была ненастная, становившаяся изо-дня все хуже и хуже, морозъ дошелъ до 10°.

Союзники, не смотря на страданія въ непривычномъ для нихъ климатѣ, все еще не давали покоя Севастополю и, осыпая его бастіоны своими снарядами, подходили къ нимъ со своими подкопами все ближе и ближе. Въ этотъ день они напали на залегшихъ передъ 4-мъ бастіономъ, въ ложементахъ, нашихъ стрѣлковъ и послѣ короткой схватки выбили ихъ оттуда. И вотъ рѣшено было отомстить имъ. По распоряженію начальника третьяго отдѣла оборонительной линіи, адмирала Панфилова, отрядъ въ 250 человѣкъ охот-цевъ, волынцевъ и 45-го флотскаго экипажа, съ 30человѣками рабочихъ, собрался на третьемъ бастіонѣ, подъ начальствомъ лейтенанта Бирюлева.

— Ну, молодцы,—говорилъ лейтенантъ, обходя ряды солдатъ и матросовъ, — ложементы, отбитые отъ насъ непріятелемъ, надо вернуть назадъ, да кстати отплатить за нашихъ, что полегли тамъ.

— Отобьемъ, ваше благородіе! Рады стараться!—дружно отвѣчаютъ молодцы.

Это была ночь на 19 января.

Настала ночь и пошёлъ снѣгъ при холодномъ вѣтрѣ.

Въ такую непогодь врядъ ли можно ожидать чьего нибудь нападенія, а потому, на французскихъ бастіонахъ все спокойно и люди грѣются, забравшись въ свои блиндажи.

Въ три часа ночи нашъ отрядъ незамѣтно, среди темноты, приближался къ нимъ.

Закутанный въ свой плащъ ходитъ взадъ и впередъ сильно продрогшій французскій часовой, стараясь отогрѣться на ходу.

Ему очень хочется спать и онъ съ нетерпѣніемъ ждетъ смѣны. Вдругъ сквозь дремоту слышитъ онъ шаги приближающихся людей.

— Кто идетъ?—крикнулъ онъ, думая, что это идутъ свои.

Отвѣта нѣтъ.

— Кто идетъ? — повторилъ онъ, прислушиваясь.

Шаги утихли и опять настала тишина, прерываемая далекими выстрѣлами прочихъ позицій.

Кто-то кашлянулъ въ темнотѣ.

— Кто идетъ?—опять повторяетъ часовой, отвѣчайте, или я буду стрѣлять!

Опять молчаніе.

— Еще разъ, кто идетъ? — Возвысилъ голосъ часовой и взялъ ружье на изготовку.

— Русскіе!—раздается громкій голосъ, и вслѣдъ затѣмъ, пронеслось громкое «Ура».

И не успѣлъ податься назадъ часовой, какъ увидѣлъ предъ собою взбирающуюся на стѣнку толпу людей и онъ первый палъ на своемъ посту, пронзенный штыками.

Выбѣжавшіе второпяхъ французы не были въ состояніи удержать врѣзавшихся въ ихъ ложементы русскихъ и, оставивъ на мѣстѣ восемнадцать тѣлъ побѣжали въ свои траншеи.

— За мной! — крикнулъ Бирюлевъ и бросился первый впередъ.

Всѣ бросились за нимъ, и вскорѣ въ

траншеяхъ ночалась ночная рукопашная схватка.

Французы, подкрѣпляемые своими, бились отчаянно. За лейтенантомъ шагъ за шагомъ слѣдовалъ матросъ Игнатій Шевченко (80-го фл. экип.) и отражалъ своимъ штыкомъ удары, направленные на своего командира.

Вдругъ на Бирюлева, очутившагося какъ-то въ сторонѣ, бросаются нѣсколько французовъ, и напрасно отбивается отъ нихъ лейтенантъ своею саблей, но ожесточенные враги напираютъ на него все болѣе и болѣе.

Его люди, занятые рукопашной работой, не видятъ своего командира, видятъ только Шевченко, который, замѣтивъ устремленные на своего командира вражескіе штыки, быстро побѣжалъ къ нему и заслонилъ его своею грудью...

Принявъ предназначенные своему лейтенанту удары на себя, лихой матросъ, пронзенный штыками, палъ жертвою своего долга и великодушія.

Подоспѣвшіе Кошка и еще нѣсколько съ нимъ человѣкъ успѣли выручить Бирюлева отъ грозившей ему опасности.

Подкрѣпленные новыми силами, французы оттѣснили таки нашихъ, но они, подбодряемые Бирюлевымъ, снова съ крикомъ «Ура» устремлялись на непріятельскіе траншеи.

Пять разъ ходили они на эти траншеи, производя тамъ смерть и разрушеніе, и наконецъ отступили, захвативъ съ собою семерыхъ непріятельскихъ нижнихъ чиновъ и двухъ офицеровъ плѣнными.

Отрядъ медленно отступаетъ, по временамъ отстрѣливаясь. Многіе солдаты несутъ захваченные въ бою ружья, патроны и сабли.

За ними уныло слѣдуютъ захваченные французы, окруженные конвоемъ.

— Ваше благородіе!—кричитъ, нагоняя Бирюлева унтеръ-офицеръ, —тамъ что-то неладно.

— Гдѣ?—останавливаетъ лейтенантъ.

— На траншеѣ, ваше благородіе,—кто-то изъ нашихъ остался тамъ и очень ругается; выручить бы?

— Понятно выручить! — соглашается БирЮлевъ и затѣмъ раздается его громкая команда:—кругомъ! на руку! бѣгомъ маршъ!..

Снова раздается зычное «ура» и отрядъ летитъ опять на эту злосчастную траншею!

Опять заработали наши штыки, послѣ