Генералъ улыбнулся, махнулъ рукою и поѣхалъ дальше. Онъ зналъ, что это за войско, и разсудилъ, что и взыскивать было нечего.

То были знаменитые пластуны или какъ

ихъ иначе называютъ, ползуны. Люди, не имѣющіе понятія, что такое страхъ, и со злобы кусающіе ружье свое, если оно даетъ промахъ... Люди-змѣи, неслышно подкрадывающіеся среди невозмутимой тишины, когда всякій шорохъ долженъ быть слышенъ, къ врагамъ и ворующіе часовыхъ съ ихъ постовъ... Люди не улыбающіеся и суровые, мало разговорчивые и читающіе вмѣсто молитвы какія-то заклинанія, которыя по ихъ мнѣнію избавляютъ ихъ отъ пуль. Это черноморскіе пѣшіе казаки, изумлявшіе иностранцевъ своею холодною храбростью и не произносившіе ни одного стона, какъ бы не была сильна полученная ими рана.

Въ концѣ сентября, Севастополь былъ укрѣпленъ, на немъ было уже 340 орудій и 82 полевыхъ, 24,000 человѣкъ гарнизона. Начальство надъ бастіонами приняли по отдѣламъ: генералъ Аслановичъ, адмиралы: Новосильскій, Истоминъ и Панфиловъ. Самъ Карниловъ былъ повсюду и ободрялъ солдатъ. Однажды, обратясь къ Московскому полку, онъ весело сказалъ имъ:

— Помните, московцы, на васъ смотрятъ Царь и Россія. Работайте такъ, чтобы Москвѣ было любо принять васъ, какъ настоящихъ московцевъ!

МАТРОСЪ КОШКА. 2

— До смерти постоимъ, Ваше Превосходительство!—отвѣтилъ полкъ.

И всѣ блестяще сдержали свое слово.

IV.

Смерть Адмирала Корнилова.

Союзники раскинули свой лагерь въ раз-стояніи около трехъ верстъ отъ нашихъ укрѣпленій; французы заняли мѣстность отъСарданакиной балки, а англичане —отъ этой балки до склона высотъ къ Инкерману.

Къ ночи на 5-е октября французскія батареи были вооружены 73-я большими пушками.

Но вотъ занялась заря достопамятнаго 5-го октября.

Сначала наши перекидывались выстрѣлами съ непріятелемъ, чтобы помѣшать ихъ осаднымъ работамъ, возводимымъ съ замѣчательною быстротою. А въ седьмомъ часу утра, вдругъ загремѣли ихъ орудія и началась страшная канонада. Тучей неслись ядра и разрывныя бомбы съ непріятельскихъ укрѣпленій въ наши бруствера, разрушая ихъ поминутно. Въ воздухѣ былъ, какъ говорится, чистый адъ. Ревъ громадныхъ орудій смѣшивался съ

трескомъ : перекатной ружейной пальбы, бѣшаннымъ визгомъ и воемъ летящихъ и лопающихся снарядовъ... Непріятель «жарилъ» во всю, но вотъ приблизился еще ихъ флотъ и началъ громить въ наши укрѣпленія изъ 1,500 орудій!

Можно себѣ представить, что это было такое!

Нужно было удивляться, какъ не было истреблено все и вся отъ этого, буквальнаго дождя пудовыхъ ядеръ и гранатъ, Земля тряслась, будто впереди случилось изверженіе вулкана, а отъ страшнаго гула и грохота люди положительно не слышали другъ друга.

Но матросы и солдаты твердо выносили все это и мрачные съ опаленными лицами, молча, наводили свои орудія, стрѣляли опять заряжали...

Вотъ шальная граната угодила въ брустверъ, и разметала въ стороны обшивку... брызнули камни, а затѣмъ разорвалась и она сама... Съ пѣніемъ, не то съ жужжаніемъ полетѣли во всѣ стороны чугунныя осколки, задѣвая по пути по удалымъ головушкамъ... Съ легкимъ стономъ падаютъ одни за другимъ моряки и солдаты, а на ихъ мѣста становятся другіе, и съ суровымъ спокойствіемъ на лицахъ принимаются исполнять свое дѣло.

А надъ головами ихъ съ ревомъ, свистомъ и гикомъ летятъ новыя тучи чугуна и свинца, заслоняя собою Божій свѣтъ.

— Ишь вѣдь какъ разнесло ихъ сегодня? ворчитъ матросъ, прислоняясь спиною къ брустверу и закуривая трубочку.

— Къ бомбической!—еле слышится голосъ офицера, среди шума канонады.

— Есть!—слышится отвѣтъ, и огромное орудіе съ ревомъ пускаетъ изъ себя снарядъ.

Вотъ, на самомъ опасномъ мѣстѣ, гдѣ больше всего пируетъ смерть, среди дыма, поднятаго пушечными залпами, появляется характерная фигура въ генеральскихъ эполетахъ, съ сдвинутою на затылокъ фуражкою и съ подзорною трубою въ рукѣ.

Всѣ эти гранаты и цѣлый рой кружащихся осколковъ существуютъ будто не для него. Съ невозмутимымъ спокойствіемъ на своемълицѣ напрасно старается онъ проникнуть взглядомъ покрытое впереди дымомъ пространство, и досадуетъ.

— Ничего не видно-съ...—говоритъ онъ, собственно ни къ кому не обращаясь.

Глядя на него, веселѣе становятся лица моряковъ. Съ большимъ рвеніемъ принимаются они за свое дѣло.

— Павелъ Степанычъ тутъ, Павелъ Степанычъ тутъ...—слышитея говоръ между ними.

А Павелъ Степанычъ Нахимовъ появляется повсюду. Не торопясь, онъ обходитъ бастіонъ за бастіономъ, ободряя людей своими шутливыми замѣчаніями, и при видѣ его забываютъ матросы всѣ опасности на свѣтѣ.

Но вотъ появляется еще одинъ герой. Молодой, красивый, съ симпатичнымъ лицомъ генералъ верхомъ на конѣ, окруженный своимъ штабомъ, мчится онъ среди свиста и воя пуль и ядеръ. Не склоняется его гордая голова передъ свистящими мимо его осколками, а только громко и весело ободряетъ сражающихся.

— Корниловъ! Корниловъ!—слышатся восторженные голоса моряковъ, провожавшихъ его глазами.

Вотъ онъ уже на пятомъ бастіонѣ. Поздоровался съ солдатами, вставшими въ ружье, и вдругъ видитъ онъ приближающагося къ нему Павла Степановича, котораго Корниловъ едва узналъ, потому что лицо храбраго адмирала все въ крови.

Нахимовъ раненъ! Всѣ это видятъ, но никто не смѣетъ напомнить ему о ранѣ, онъ этого не любитъ.

Не рѣшается замѣтить этого ему и Корниловъ, но все таки слегка напоминаетъ, что лицо его запачкано.

— Это ничего-съ...—спокойно отвѣчаетъ

Нахимовъ. Потомъ можно будетъ умыть-ся-съ.

Вотъ болѣе четырехъ часовъ длится эта канонада. Вдругъ среди общаго гула выстрѣловъ раздался еще болѣе страшный грохотъ и надъ одной изъ французскихъ батарей взвился столбъ огня и дыма, бра-сая изъ себя обломки балокъ и куски человѣческихъ тѣлъ.

По всей нашей линіи, пронеслось громкое «ура»!

Это былъ взрывъ французкаго дородоваго погреба. Орудія въ этомъ мѣстѣ замолчали и когда дымъ разсѣялся, всѣ увидали вмѣсто батарей только груду развалинъ.

Осмотрѣвъ укрѣпленія, Корниловъ помчался къ кн. Меньшикову съ рапортомъ о состояніи укрѣпленій и затѣмъ сталъ распоряжаться снабженіемъ батарей боевыми припасами.

Сдѣлавъ необходимыя распоряженія, Корниловъ поѣхалъ на Малаховъ курганъ.

Надо замѣтить, что Малаховъ курганъ считался самымъ опаснымъ пунктомъ во всей оборонительной линіи Севастополя, и все вниманіе непріятеля сосредоточивалось только на немъ, а потому обстрѣливали его больше всѣхъ.

Многіе офицеры старались удержать

мужественнаго адмирала отъ этого намѣренія, зная, насколько онъ былъ дорогъ для Севастополя и Россіи.

— Поберегите себя, Ваше Превосходительство,—говорили ему окружающіе, мы всѣ ручаемся за усердіе защитниковъ этого бастіона.

— Знаю, что и безъ меня всякій исполнитъ долгъ свой,—отвѣтилъ Корниловъ,— но я самъ чувствую душевную потребность взглянуть на нашихъ героевъ въ минуты ихъ подвиговъ!

Съ этими словами онъ поскакалъ на Малаховъ курганъ.

Тамъ былъ чистѣйшій адъ.

Сосредоточенныя со всѣхъ непріятельскихъ батарей орудія изрыгали изъ себя цѣлыя тучи чугуна и свинца, нанося повсюду смерть. Раненыхъ и убитыхъ едва успѣвали выносить. Адмиралъ слѣзъ съ коня и пошелъ пѣшкомъ по бастіону, ободряя на каждомъ шагу молодцѳвъ-мо-ряковъ, какъ вдругъ ядро упало прямо ему въ ногу и раздробило ее.

Корниловъ упалъ, подбѣжавшая свита и офицеры бросились подымать его.

Опомнясь отъ удара, адмиралъ сказалъ совершенно спокойнымъ голосомъ:

— Ну, друзья, предоставляю вамъ отстаивать Севастополь и не отдавать его!

Послѣ этихъ словъ онъ лишился чувствъ.

Мрачно, снявъ шапки, правожали, съ полными глазами слѳзъ, храбрые моряки своего доблестнаго начальника. ,

Его снесли въ морской госпиталь. Тамъ онъ прострадалъ два часа и передъ своей кончиной обратился съ слѣдующими, памятными всякому, кто слышалъ, словами:

— Скажите всѣмъ, какъ пріятно умирать съ чистою совѣстью. Благослови Господи Россію и Государя, спаси Севастополь и флотъ!