Между 9 и 13 сентября Литвинов встретился в Женеве с румынским министром иностранных дел Комнене по инициативе последнего. Комнене дал понять, что румыны могли бы согласиться на проход советских войск и без решения на то Лиги Наций, и даже не требуя от Советского Союза недвусмысленных гарантий территориальной целостности страны. В написанных позже воспоминаниях Комнене дал понять, что Литвинов проявил к его словам мало интереса. О своих беседах с румынским министром иностранных дел Литвинов не проинформировал Бонн93. В этот решающий час Сталин держал Литвинова «на коротком поводке», и нарком не был вправе следовать дипломатическому курсу на коллективную безопасность, что он сделал бы весьма энергично, будь ему это позволено.
События развивались быстрым темпом. После встречи Чемберлена с Гитлером в Берхтесгадене 15 сентября британское и французское правительства разработали план, предусматривавший передачу Германии тех пограничных районов Чехословакии, в которых немцы составляли более половины населения, а также предоставление Праге новых международных гарантий безопасности остальной части страны от неспровоцированной агрессии. Девятнадцатого сентября они потребовали от Праги принять этот план как плату за сохранение мира.
Оказавшись перед лицом столь страшного выбора, президент Чехословакии Бенеш вызвал к себе советского посла С.С. Александровского и попросил его срочно получить из Москвы ответ на два вопроса: как поступит СССР, если Франция выполнит свои договорные обязательства, и какова будет советская позиция, если Франция этого не сделает, а Чехословакия будет держаться до конца? Александровский сообщил ответы Бенешу лишь 21 сентября — уже после того, как на своем ночном заседании пражское правительство решило уступить англо-французскому нажиму. Ответ Москвы на первый вопрос был утвердительным (иными словами, Москва подтвердила, что в таком случае выполнит свои обязательства). Что касается второго вопроса, то Советский Союз предусматривал обращение в Лигу Наций, что вынудило Бенеша заявить: «Это было бы для нас недостаточно»94.
Сталин сбросил Чехословакию со счетов. Именно это дала понять «Правда» в своей передовице от 21 сентября, последний абзац которой гласил: «Советский Союз спокойно относится к вопросу о том, какой империалистический хищник распоряжается в той или иной колонии, в том или ином зависимом государстве, ибо он не видит разницы между немецкими или английскими хищниками». В передовой статье следующего номера газеты указывалось, что «тучи второй империалистической войны как никогда сгустились над миром». Само определение «империалистическая война» означало, что Россия в ней участвовать не будет.
В тот день, 22 сентября, Чемберлен вторично встретился с Гитлером, на этот раз в Бад-Годесберге. Во время встречи Гитлер увеличил свои территориальные притязания. Общественное мнение в Великобритании и Франции ужесточило свою позицию, и обе страны приступили к мобилизации. Мобилизация в Чехословакии произошла 2 3 сентября. Как позже писал Бенеш, чехословацкая армия в это время была одной из лучших в Европе с точки зрения боеготовности в отношении как морального духа, так и вооружений, а страна была готова к войне95.
Генерал Гамелен информировал Ворошилова о французских военных приготовлениях, а Ворошилов через советского военного атташе в Париже сообщил о выходе на боевые позиции вдоль западных границ СССР тридцати пехотных дивизий, моторизованных дивизий и военно-воздушных сил. Однако послание Ворошилова опровергалось сообщениями немецких и польских источников, доносивших об отсутствии каких-либо свидетельств военных приготовлений Советского Союза, который не осуществил даже таких предмобилизационных мер, какие предприняли Бельгия, Нидерланды и Швейцария.
Москва не информировала ни Прагу, ни Париж о полученной 24 сентября румынской ноте, содержавшей официальное согласие Бухареста на переброску через территорию Румынии советских войск и на масштабные перелеты в ее воздушном пространстве. Да и на саму ноту СССР не ответил. Не отреагировала Москва и на просьбу Чехословакии срочно оказать советскую поддержку с воздуха. Эта просьба была направлена в Москву как раз перед ожидавшимся 27 сентября немецким вторжением96. «Они тоже ведут собственную игру, — сказал в то время Бенеш о русских своему личному секретарю Прокопу Дртине и добавил: — Если они нас в это втянут, то тут же и бросят»97.
Все остальное — прискорбная история. Кратковременная военная активность Запада сошла на нет, как только британский и французский лидеры решили отправиться в Мюнхен, где 30 сентября было подписано соглашение на выдвинутых Гитлером условиях. Хотя в Мюнхене за столом переговоров рядом с Гитлером и Муссолини сидели Чемберлен и Даладье, отсрочившие мировую войну политикой умиротворения, помог Гйтлеру разделаться с Чехословакией и Сталин. Даже когда на следующее утро Бенеш вызвал к себе посла Александровского, спросил его, окажет ли Советский Союз Чехословакии полномасштабную военную помощь, если она отвергнет мюнхенский диктат, и сказал, что должен получить ответ к полудню, Александровский задержал свой телеграфный запрос в Москву до 11.20. Кремль ответил утвердительно, но уже после того, как немцы 2 октября вошли в Судетскую область, не встретив никакого сопротивления98.
Сталинская дипломатия, как она тайно и явно складывалась в предшествовавшие Мюнхену месяцы, стала заключительным актом стратегии Сталина по созданию коалиции на Западе. Нет никаких оснований верить, но зато множество оснований сомневаться, что Сталин был когда-либо готов использовать русскую военную мощь (какой бы она ни была в то время) для того, чтобы в совместных с Францией и Чехословакией военных действиях не дать Гйтлеру стереть последнюю с лица земли. Цель Сталина состояла в том, чтобы поощрять затяжную войну, столкнув Чехословакию и западные демократии с Германией, (в которую Советский Союз не был бы вовлечен, а если бы и был вовлечен, то в самой малой степени), а тем временем прийти в себя от опустошений, причиненных его террором, и создать возможности для вступления в войну в такой момент, когда он мог бы распространить свой контроль на Восточную Европу и Балканы.
Учитывая сказанное выше, весьма сомнительно, чтобы Сталин когда-либо всерьез допускал возможность выполнения Францией с опорой на поддержку Великобритании своих договорных обязательств защитить Чехословакию. В любом случае теперь, после падения Чехословакии, сохранилась альтернатива (и к ней Сталин всегда склонялся) войны на Западе, которой предшествовало бы и которую развязало бы соглашение между Москвой и Берлином. Сразу после Мюнхена дипломатия Сталина приняла этот курс. Даже когда в октябре немцы захватывали отторгнутые от Чехословакии пограничные районы, Литвинов и Шуленбург пришли к устному соглашению (о нем впервые намекнул Шуленберг летом 1938 г.) приглушить взаимную критику в прессе и по радио, а также личные нападки на Гитлера и Сталина. В декабре 1938 г. было возобновлено без прежних, возникших год назад проволочек торговое соглашение, что открыло путь для дальнейших советско-германских торговых переговоров, предложенных советской торговой миссией в Берлине99.
Хотя в Испании Гитлер обеспечил окончательную победу Франко, подготовив руководимый и вооруженный немцами легион «Кондор», Сталин не предпринял ничего для укрепления республиканских сил, которые в июле 1938 г. провели успешное наступление через реку Эбро. Наоборот, он уменьшил советский вклад в дело Республиканской Испании. Правда, помощь Республике — пусть и в меньших масштабах — продолжалась, а в феврале 1939 г. испанские коммунисты получили инструкции сопротивляться до последнего (Гражданская война завершилась 1 апреля полным поражением Республики). Однако осенью 1938 г. стало давать о себе знать охлаждение интереса Советского Союза к испанским делам. С одобрения Москвы из Испании была выведена Интернациональная бригада100. Когда в ноябре глава республиканского правительства
