Не может быть сомнений в том, что Сталин лично определял политику ГКП и тем самым способствовал приходу нацистов к власти. В том, что левые и другие антифашистские силы в Германии не выступили единым фронтом, повинен прежде всего Сталин. Многие считают его позицию и действия грубой политической ошибкой, которую он допустил вследствие неспособности понять суть национал-социализма или веры в недолговечность победы нацистов — в то время в коммунистических кругах было распространено мнение, что фашистская диктатура долго не продержится и после нее дорога к коммунизму в Германии будет расчищена. Подобные рассуждения представляются неубедительными. Версия о недолговечности диктатуры нацистов явно исходила от Сталина и его окружения. Однако даже если в 1930-1933 гг. Сталин не вполне понял личность Гитлера и суть нацистского движения, зная о долгосрочности фашистского режима в Италии, не говоря уже о большевизме в России, он не мог предположить, что нацисты окажутся неспособными создать прочную однопартийную систему и применить жестокий террор для подавления всякого сопротивления. При всем своем догматизме Сталин был достаточно хорошо информирован и действовал в соответствии с тщательно продуманным планом. Представить себе, чем руководствовался Сталин, в данном случае не так уж сложно.
Элементарная осторожность требовала удерживать немецких коммунистов от любых попыток захватить власть, даже если в Германии сложится самая что ни на есть революционная ситуация. В 1923 г., при похожих обстоятельствах, Сталин писал Зиновьеву, что немецких коммунистов нужно сдерживать, так как их положение не столь благоприятно, как положение большевиков в России в 1917 г., и, «если бы даже власть в Германии валялась на улице и коммунисты ее подобрали, все равно дело кончилось бы полным провалом»24. В 1932 г. у Сталина были веские основания думать так же. Даже в случае первоначального успеха без помощи извне коммунисты в Германии едва ли могли противостоять объединенным силам внутренней и внешней контрреволюции. СССР в то время был не в состоянии прийти на помощь и не хотел рисковать — международные осложнения могли привести к преждевременной войне. Пятилетка, голод, враждебная Польша между СССР и Германией — в такой ситуации СССР пришлось бы ограничиться унизительной ролью стороннего наблюдателя и беспомощно взирать на крах коммунизма в Германии.
В силу ряда причин Сталин не мог одобрить блок коммунистов с социал-демократами и другими левыми силами ради спасения Веймарской республики — возможных антисоветских осложнений нужно было избежать любой ценой. А вдруг в самом деле удастся помешать нацистам захватить власть, что тогда? Социал-демократы, будучи «западниками», станут действительно влиятельной силой. Такая перспектива не могла нравиться Сталину.
Сталин пошел по единственному казавшемуся ему возможным пути. Пусть идеологией нацистов был ярый антибольшевизм и антисемитизм (последнее меньше всего беспокоило Сталина) — они не были «западниками». Да, нацистское движение было националистическим, реваншистским, недемократичным, антиверсальским — но нацисты были настроены против Запада, агрессивны, их приход к власти означал бы усиление напряженности между Германией и другими западными державами, а то и войну. Есть прямое свидетельство, что Сталин думал именно так. В конце 1931 г. он сказал Хайнцу Нейману: «Не думаете ли вы, Нейман, что, если националисты возьмут власть в Германии, их главной заботой будет Запад? Тогда мы сможем спокойно строить социализм»25.
Мысли и действия (или бездействие) Сталина в этот критический момент вполне отвечали его представлениям о тесной взаимосвязи между войной и революцией. Не содействуя приходу нацистов к власти, он никак ему не мешал, надеясь, что все это кончится долгожданной войной империалистических держав. Наверное, считал он, это будет нескоро, ведь нацистам потребуются годы, чтобы подготовить Германию к войне, но и Советскому Союзу нужно время для подготовки. Во всяком случае, приход нацистов к власти положил бы конец пассивностей внешней политике Германии. Либерально-демократическая Веймарская республика, с ее колебаниями от «остполитик» к «вестполитик», от ориентации на СССР к сближению с Западом, на которое ее толкали антисоветчики в США, Англии, Франции и в самой Германии, никогда не пошла бы на войну с Западом за германские интересы, а вот нацистская Германия вполне могла бы начать такую войну. Конечно, нацисты могли выступить и против СССР, но Сталин, очевидно, считал, что этого можно будет не допустить дипломатическими средствами.
Перед самым приходом нацистов к власти Москва продемонстрировала, что не только готова к такому повороту событий, но даже, проявляя известную сдержанность, надеется на него. В июле 1932 г. тогдашний глава ТАСС Долецкий сказал советнику германского посольства Густаву Хильгеру, что, по его убеждению, здравый смысл требует, чтобы в Германии было национал-социалистическое правительство, политика которого по отношению к СССР будет отвечать интересам Германии в долгосрочной перспективе. Несомненно, «убеждение» Донецкого было ему продиктовано. Он заверил Хильгера, что советской печати приказали не комментировать кризис в Германии и воздержаться от критики в адрес немецкого руководства. Его беспокоило только, что с приходом Гйтлера к власти, возможно, потребуется некоторое время для восстановления нормальных отношений между двумя государствами. Хильгер позже вспоминал, что «в германском посольстве создалось впечатление, что во избежание временных трудностей в дальнейшем советское правительство уже сейчас хотело бы установить контакт с национал-социалистами»26.
Эрих Волленберг, старый германский коммунист, вспоминал, что в то время немецкие антифашисты говорили: «Без Сталина — нет Гитлера». Он же пишет, что в начале 1933 г. Зиновьев сказал ему, что, не говоря уже о немецких социал-демократах, главная вина перед историей за победу Гитлера ложится на Сталина27 Так или иначе, несомненно, Сталин способствовал приходу нацистов к власти.
И'-
... # г
Первые попытки зондажа г пгьч •. • ^
Рейхстаг подожжен — для нацистов не могло быть лучшего предлога, чтобы загнать коммунистов в подполье или отправить их в концлагеря. В советские учреждения в Берлине врываются нацистские громилы, но новые власти заверяют советское руководство в том, что антикоммунизм в Германии не имеет никакого отношения к ее внешней политике.
Не все в Москве спокойно отнеслись к приходу нацистов к власти. Кое-кто считал, что СССР должен жестче реагировать на события в Германии. Сразу после назначения Гйтлера рейхсканцлером представители высшего военного руководства М. Тухачевский и Я. Гамарник предложили прекратить сотрудничество между Красной Армией и рейхсвером, но Сталин на это не согласился28. Нельзя сказать, что этими военачальниками и большинством их единомышленников руководили антигерманские настроения или они в принципе возражали против германской ориентации; так, например, Орджоникидзе знал и ценил вклад более 5 тыс. работавших в СССР немецких инженеров в осуществление планов пятилетки, а Тухачевский и многие другие военачальники понимали значение связей между РККА и рейхсвером. Но они понимали, однако, и то, что ярый антикоммунизм пришедших к власти в Германии крайне правых сил грозит положить конец давним дружественным связям и внешнюю политику нельзя строить, не принимая в расчет этого обстоятельства.
Такой крупный политический деятель, как нарком иностранных дел М.М. Литвинов, отнюдь не был привержен ориентации на Германию29 Старый большевик и опытный дипломат, проведший до революции десять лет в Англии и вернувшийся в Россию в 1918 г. с женой-англичанкой, к тому же еврей, он не мог не питать глубокого отвращения к национал-социалистам. Незадолго до прихода гитлеровцев к власти, когда наметилось охлаждение советско-германских отношений, он пошел навстречу инициативе Франции о проведении переговоров с целью заключения франко-советского договора о ненападении (1931). Конечно, этот договор, как и подобные договоры с Польшей, Финляндией, Латвией и Эстонией, не мог быть подписан без одобрения Сталина и не означал существенной перемены внешнеполитического курса, но в новой обстановке после января 1933 г. Литвинова и его единомышленников привлекла идея новой дипломатии сотрудничества с европейскими государствами, имевшими основания опасаться гитлеровской Германии. У Сталина, однако, были другие настроения, а Гйтлер старался их по возможности учитывать.
