вание. Теперь все лагеря находились в подчинении вновь созданного особого отдела ОГПУ, получившего название «Главное управление исправительно-трудовых лагерей» (или ГУЛАГ). Слово «исправительный» не имело вообще никакого смысла, так как практически ко всем заключенным относились как к врагам, цель жизни которых — работать, пока их страдания не облегчит смерть. По своем истечении сроки заключения обыкновенно продлевались, в лучшем же случае продление срока заменялось принудительным поселением на прила-герной территории. Таким образом, положение заключенных не отличалось от положения рабов.
Число лагерей быстро росло. Так же быстро увеличивалось и количество заключенных: по приблизительным подсчетам, 320 тыс. человек в 1928 г.,ав 1931 г. почти 8 млн2. Многие заключенные превратились по спискам в «наемных рабочих», использовавшихся на гигантских стройках ОГПУ, вроде Беломорско-Балтийского канала, проект строительства которого в 1930 г. лично одобрил Сталин. Принудительный труд использовался не только на стройках, но и на лесоповалах, сооружении дорог, в шахтах. Нередко ОГПУ заключало соглашения на применение подневольной рабочей силы с такими ведомствами, как, например, Наркомат рыбной промышленности. С 1929 г. сфера приложения принудительного труда определялась каждый год в рамках пятилетнего плана3.
Особый интерес Сталин проявлял к такой области экономики, как добыча золота. Это был источник твердой валюты, столь необходимой для финансирования индустриализации. Во главе Золотого треста встал в 1927 г. старый большевик Александр Серебровский. Назначению Серебровского предшествовала его беседа со Сталиным. Последний, прочитав рассказ «Золото Саттера» и другие произведения Брета Гарта, посвященные золотой лихорадке в Калифорнии, объявил Серебровскому, что те процессы, которые определили историю Калифорнии, аналогичны тем, которые пройдут в окраинных регионах России. Сначала будут добывать золото, а потом перейдут и к добыче других полезных ископаемых — угля, нефти, железной руды и т. п.4 В 1931-1932 гг. в рамках ОГПУ было создано особое подразделение, получившее название Даль-строй. Штаб его находился в Магадане. Перед новой организацией была поставлена задача — развитие золотодобывающей промышленности на Колыме с использованием принудительного труда. При своем первом руководителе Эдуарде Берзине Дальстрой проводил жестокий курс, и сибирская «золотая лихорадка» совершенно не походила на ту, которая поразила воображение Сталина при чтении Брета Гарта.
Западные историки зачастую используют слово «модернизация», характеризуя процессы индустриализации и урбанизации в СССР в годы первых пятилеток. На мой же взгляд, эти процессы явились прямым возвратом к тому, что более двух столетий назад практиковалось Петром Великим, применявшим принудительный крепостной труд на заводах и стройках. «Урбанизация» восточных регионов СССР была главным образом процессом роста империи ГУЛАГ5.
Революцию в деревне возглавили горожане. В 1930 г. в деревню было направлено 180 тыс. рабочих бригад, которые должны были заниматься организацией колхозов и ремонтом сельскохозяйственной техники. Еще одним проявлением вторжения города в деревню стал осуществляемый по решению Ноябрьского (1929) пленума ЦКВКП(б) набор так называемых двадцатипятитысячников — заводских рабочих, посылавшихся после прохождения краткосрочных курсов в деревню для организации колхозов. Большинство из них (около 4Д) были либо коммунистами, либо комсомольцами6. Официальная пропаганда называла их добровольцами, представителями стихийного движения среди рабочих, готовых возглавить революцию в деревне. Часть двадцатипятитысячников горела энтузиазмом быстрее осуществить коллективизацию. Некоторые присоединились к этому движению, соблазнившись обещанным материальным вознаграждением. Кое-кто из энтузиастов возвращался из деревни с негодованием. «Слишком много там несправедливостей, — говорили они, — это не коллективизация, а грабеж»7.
Стратегия террора в действии
Государственный террор включает в себя три элемента. Первый из них — это политическое руководство страны, использующее методы террора в своих целях. Второй элемент — та меньшая часть населения страны, которая избирается в качестве жертвы, причем таким устрашающим образом, чтобы оставшееся большинство, т. е. третий элемент, наблюдая их незавидную участь, стало бы действовать так, как того хотело политическое руководство. Одной из причин террора может быть смертельная ненависть вождя к жертвам. В этом случае (т. е. при сталинском терроре в деревне) первоначально преобладали политические соображения, однако, как мы увидим позже, реакция крестьян на политику террора привела Сталина в ярость.
Предвозвестником стратегии террора стал Молотов, который в 1928 г. заявил о том, что надо нанести кулаку «такой удар», чтобы середняк «вытянулся перед нами». Итак, жертвой стал кулак. Третьим элементом являлись остальные крестьяне, главным образом середняки, которых будут принуждать к вступлению в колхоз. Процесс заключался в следующем. Вначале кулацкие семьи лишали всей собственности, потом их сажали в теплушки и отправляли в глухие районы, где тех, кто выжил в пути (многие просто погибали), заставляли работать в крайне тяжелых условиях — или в концентрационных лагерях, или на стройках. Официальное наименование этих гонений — «раскулачивание».
Употребляя это слово, мы должны обязательно брать его в кавычки, так как оно искажает действительность. Слово «кулак» в советской терминологии не имело строго определенной смысловой нагрузки. Более того, официальная статистика относила к кулакам крайне незначительное число крестьян. В бедных деревнях, которых было очень много, кулаки отсутствовали полностью, если определять кулака как крестьянина, который использует наемный труд. Однако, когда требовалось террором загнать всех крестьян в колхоз, обязательно выискивали жертву, которая и подвергалась преследованиям. Поэтому во многих случаях жертвами насилия становились те крестьянские семьи, которые благодаря своей сметливости и трудолюбию были состоятельнее, чем соседи.
Писатель Василь Быков приводит пример из своего детства. Он родился в 1924 г. в бедной белорусской деревне, в которой совершенно не было кулаков. Но, поскольку активисты получили указание выбрать для репрессий нескольких крестьян, они обрекли на «раскулачивание» трех своих односельчан. Одного — за то, что тот имел корову и теленка; другого — за то, что у его лошади был еще и жеребенок, а третьего — за то, что во время уборки урожая какая-то дальняя родственница пришла ему помочь8. Случай, рассказанный Быковым, — типичный. Однако имелись и исключения. Так, в одном месте ответственный за коллективизацию коммунист из соседнего города, приехав в деревню, поставил посреди улицы стол, положил на него лист бумаги и пистолет, созвал всех крестьян на сход и заявил, что те, кто не пожелает записаться в колхоз, прямиком отправятся в Сибирь9.
Правительственное постановление от 1 февраля 1930 г. предписывало всем бедным крестьянам и батракам принимать активное участие в «раскулачивании». При этом оговаривалось, что конфискованная и переданная в неделимый фонд колхоза собственность кулаков будет составлять первоначальный «членский взнос» этих бедняков и батраков. Подобные приемы, столь напоминающие времена Гражданской войны, должны были привести к разжиганию классовой борьбы в деревне: бедняки становились материально заинтересованными в борьбе со своими более зажиточными соседями. О том, как это происходило на практике, поведал Джону Скотту и русскому рабочему Попову некий Шаб-ков, здоровенный кулацкий сын, работавший вместе с ними в Магнитогорске, но живший в «особом» секторе города.
«Тс! Только между нами троими. Деревенская беднота собирается вместе и решает: “Такой-то вот имеет шесть лошадей; мы не можем обойтись без них в колхозе; более того, в прошлом году он нанял какого-то человека, чтобы тот помогал ему при уборке урожая”. Далее они уведомляют ГПУ, и вот человек попался. Такой-то получает пять лет. Всю его собственность забирают и отдают новому колхозу. Иногда высылают всю семью. Когда за нами пришли, мой брат схватил ружье и стал стрелять в офицеров ГПУ. Те принялись стрелять в ответ. Мой брат был убит. Все это, конечно, для нас кончилось плохо. Мы все получили по пять лет, причем в разных местах. Я где-то слышал, что отец мой умер в декабре, однако я этого точно не знаю»10.
