И вот лозунг «Пятилетку в четыре года!» растиражировали по всей стране. Даже дети в детских садах, расхаживая колоннами и размахивая флажками, пели:
Пять в четыре!
Пять в четыре!
Пять в четыре!
А не в пять!
Причем дети совершенно не понимали смысл этих цифр.
Среди «безнадежных бюрократов» оказался и самый горячий проводник сталинской политики индустриализации Валериан Куйбышев, под чьим непосредственным давлением был принят сверхамбициозный «оптимальный» вариант пятилетнего плана. Приняв участие в пересмотре вместе со Сталиным плановых заданий, он, основываясь на трезвых цифрах, понял всю бессмысленность их завышения. В августе 1930 г. на объединенном заседании Госплана и ВСНХ Куйбышев привел статистические данные, показывающие всю нереальность внесенных поправок. Так, увеличение к концу пятилетки выплавки стали до 17 млн тонн, (в 1930 г. она составила всего лишь 5 млн тонн, а в 1931 г. упадет до 4,9 млн тонн, хотя по старому незавершенному плану выплавка стали должна была достигнуть к 1932г. 10 млн тонн) потребовало бы только в 1931 г.непо-сильных для государственного бюджета инвестиций в черную металлургию в размере 2,5 млрд руб. В результате цифра была занижена до уровня 10 млн тонн, но даже эту цифру удалось получить лишь во второй пятилетке в 1934 г.10.
Тем не менее Сталин не намеревался ослаблять давление на страну. В феврале 1931 г. он еще более продвинулся по пути ужесточения экономического экстремизма. Выполнение пятилетнего плана в четыре года обеспечено, заявил он. А обещание хозяйственников достигнуть в 1931 г. контрольных цифр по выпуску промышленной продукции фактически означает обязательство выполнить в три года план для основных отраслей промышленности. Далее Сталин бросил боевой клич: «Нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять»1'.
Получалось, что план как таковой потерял свое значение. «Вакханальное планирование»12, осуществляемое под личным прямым руководством Сталина, вытесняло все принципы планирования рационального. Пользуясь отсутствием ограничений для своей определяющей политику власти, Сталин действовал теперь, одержимый идеей совершить два важных дела — добиться успеха там, где Петр потерпел поражение, и сделать реальностью второй Октябрь.
Сталин следовал примеру Петра, обращая свой взор на Запад. В 1928-1933 гг. было затрачено 1,5 млрд инвалютных рублей на покупку оборудования для тяжелой промышленности15. За границу отправили большое количество инженеров для изучения иностранных промышленных технологий. Более того, в Россию для работы на контрактных условиях приглашались из-за рубежа сотни и тысячи инженеров и рабочих. Советские автомобили марки ЗИС и тракторы типа «Сталинец» являлись точными копиями американских моделей (например гусеничного трактора «Катерпиллар Д-7»). В одном обстоятельном исследовании данного вопроса приведено 217 соглашений о технической помощи, заключенных между СССР и иностранными фирмами с 1929 по 1945 г. На основании этих данных делается вывод о том, что «ни одна крупная технология, ни один крупный завод из числа тех, что были созданы за 1930-1945 гг., не может рассматриваться как чисто советское достижение»14. В процесс передачи технологий были вовлечены компании Америки, Германии, Великобритании, Италии, Франции, Швеции, Норвегии, Дании, Канады, Швейцарии, Испании, Чехословакии и др. Их перечень составил бы содержание справочника «Кто есть кто» мирового капитализма.
Военный характер сталинской индустриализации хорошо проявляется в ее географии. Основная доля дореволюционной русской промышленности сосредоточивалась в европейской части России и на Украине плюс нефтяные месторождения в Баку и залежи полезных ископаемых в Закавказье. Огромные просторы Сибири и Казахстана, простирающиеся на восток и на юг от Урала, из-за суровых климатических условий оставались малозаселенными, однако обладали огромными запасами полезных ископаемых и с военной точки зрения являлись наименее уязвимыми для противника районами. Принимая во внимание эти соображения и следуя указанию, данному еще в 1918 г. русским инженером Василием Гриневецким в книге «Послевоенный взгляд на русскую промышленность», сталинские хозяйственники избрали азиатскую часть России ключевым регионом для проведения индустриализации15. Поэтому одним из крупнейших проектов пятилетки стало создание угольно-металлургической базы — Урало-Кузнецкого территориального комплекса. Новый мощный металлургический комбинат в Магнитогорске, построенный на богатом железной рудой Урале, работал на коксующемся угле, поставляемом из Кузбасса, в Сибири. Среди проектов, связанных с продвижением на восток, были, например, следующие: строительство тракторного завода в Челябинске и завода по производству комбайнов в Новосибирске (этот город называли, кстати, «сибирским Чикаго»)-, развитие угледобывающей промышленности и цветной металлургии в Казахстане. На все эти проекты Сталин обращал особое внимание, а идея создания Урало-Кузнецкого комплекса, согласно одному советскому источнику, якобы непосредственно исходила от него самого16. В связи с такой географией индустриализации возросло применение принудительного труда.
Хотя огромное большинство жертв сталинской революции составляли крестьяне, были среди них и инженеры из числа старой интеллигенции. В их рядах находились профессиональные плановики, работавшие над «стартовым» вариантом пятилетнего плана. Совместно с другими они обвинялись в организации вредительства и диверсий, в связях с агентурой международного капитала, по указке которой они якобы действовали. Это обвинение было им предъявлено на следующем после Шахтинского дела большом показательном процессе. Новая кампания, проходившая в ноябре — декабре 1930 г., получила название дело Промпартии. Промпартия являлась фиктивной организацией. Однако, согласно обвинительному акту, она была создана в конце 20-х годов представителями старой технической интеллигенции, такими, как профессор Л.К. Рамзин, директор теплотехнического института в Москве. Всего же в этой организации насчиты-
валось около 2 тыс. инженеров. По данным обвинения, первоначально функционировал координационный центр по организации вредительства и диверсий в различных отраслях промышленности — оборонной, текстильной, корабле- и машиностроительной, химической, нефтяной, золотодобывающей. Он превратился впоследствии в подпольную политическую партию. Ее целью стала подготовка путем экономического саботажа почвы для переворота, намечаемого на 1930 или 1931 г., который должна была поддержать англо-французская военная интервенция. В области планирования их махинации, согласно обвинению, состояли в отстаивании тех планов, которые бы замедлили темпы экономического развития и создали диспропорции, ведущие к экономическому кризису. Тем самым было бы спровоцировано недовольство в народе советской властью. Следует также иметь в виду, что один из обвиняемых скончался во время следствия, а двое других были осуждены ранее и теперь становились очень полезными для «сценаристов» из ОПТУ, которые по своему усмотрению могли манипулировать их показаниями, используя против тех, кому было только предъявлено обвинение. Затем в ходе процесса обвиняемые признались, что в случае прихода к власти они намеревались сформировать контрреволюционное правительство. Его премьер-министром должен был бы стать П.А. Пальчинский (осужденный и расстрелянный еще до начала суда), министром внутренних дел — бывший русский промышленник П.П. Рябушинский, а министром иностранных дел — известный историк академик Е.А. Тарле. Однако правдивости этого спектакля был, к сожалению, нанесен удар: выяснилось (на Западе), что г-н Рябушинский умер в эмиграции до того, как якобы создавалась эта организация.
Для успеха представления требовалось, чтобы обвиняемые должным образом сыграли роли, уготованные им в этой политической драме. Понятно, что склонить их к даче таких показаний можно было двумя способами. С одной стороны, им обещали мягкое и уважительное обращение при условии полного сотрудничества. С другой — в случае отказа им грозили тяжелыми последствиями как для них самих, так и для членов их семей. Причем к словесным угрозам нередко добавлялось физическое давление. В ответ на якобы всенародное требование, прозвучавшее на проходивших по всей стране организованных коммунистами митингах, суд вынес всем обвиняемым смертные приговоры, которые, правда, сразу же были отменены указом правительства. Наиболее активным подсудимым на этом процессе был профессор Л. Рамзин. Он не только признал свою вину, но обвинил еще и других. По окончании суда его поместили в особую тюрьму, где он занимался созданием нового парового котла и откуда его потом выпустили. Когда Рамзин встретился на свободе с одним из бывших подсудимых на этом процессе, инженером Лурье, тот отказался с ним разговаривать из-за того, что Рамзин на суде дал против него ложные показания. Рамзин разрыдался и сказал, что на себя он наговорил больше, чем на других, и что такие показания заставляло его давать ОГПУ17
