Произнесено это было в 1930 г., т. е. тогда, когда Сталин уже пошел против партийного «течения». В 1927-1928 гг. он еще не мог открыто выступить против мнения руководящего состава' партии. При всей своей огромной власти над партийной бюрократией ему недоставало, однако, того огромного личного авторитета, который позволял Ленину в некоторых критических ситуациях добиваться своего, несмотря на расхождения во взглядах с товарищам^ по Центральному Комитету. Сталину поэтому пришлось действовать с большой осторожностью и использовать хитрость и коварство.
Самым-еерьезным препятствием на его пути были правые. Они, несомненно, всеми возможными силами постарались бы помешать торжеству его линии. Необходимо было лишить их власти, убрав со всех ключевых постов, ликвидировав таким образом «правый уклон» и «правую опасность». Для того чтобы завоевать поддержку Центрального Комитета ВКП(б), требовалось разгромить правых — это были взаимосвязанные цели. Успешные действия на одном направлении принесли бы успех и на другом. Приступая к осуществлению своей политики «о двух концах», он не только готовил партию ко второй революции — он дал ей толчок.
■п ■
Военный ажиотаж
Если не существовало реальной опасности войны, то в ускоренной индустриализации и коллективизации не было никакой необходимости. Поэтому Сталину требовалось доказать реальность военной угрозы.
Выступая перед ЦК ВКП(б) в ноябре 1928 г., Сталин указывал, что некоторые члены партии сомневаются в необходимости ускоренных темпов индустрии и опасаются той напряженности, которую они могут вызвать. На сей счет он привел ряд своих доводов: «Говоря абстрактно, отвлекаясь от внешней и внутренней обстановки, мы могли бы, конечно, вести дело более медленным темпом. Но дело в том, что, во-первых, нельзя отвлекаться от внешней и внутренней обстановки и, во-вторых, если исходить из окружающей нас обстановки, то нельзя не признать, что именно она, эта обстановка, диктует нам быстрый темп развития нашей индустрии». Окружающая обстановка, продолжал он, это капиталистическое окружение, и поэтому «невозможно отстоять независимость нашей страны, не имея достаточной промышленной базы для обороны»16.
Внешнеполитические события подкрепили аргументы Сталина. Советская финансовая помощь английским рабочим во время всеобщей забастовки 1926 г. спровоцировала нападения на советские представительства в Пекине, Шанхае и Лондоне. Захваченные при этом документы были использованы британским правительством для обоснования разрыва в мае 1927 г. дипломатических отношений с Советским Союзом. Двумя неделями позже в Польше был убит советский полпред ПЛ. Войков. В Москве это убийство преподнесли как свидетельство существования тайного антисоветского заговора. Вскоре на международном горизонте тучи сгустились еще больше: руками Чан Кайши, до этого пользовавшегося' советской поддержкой, была разгромлена китайская коммунистическая партия. И наконец, Франция прервала экономические переговоры с СССР и потребовала отзыва советского полпреда К. Раковского. Чрезмерное муссирование прессой этих событий вызывало неподдельный страх у советских людей. Вот почему этот эпизод советской истории получил название «страх военной угрозы в Советском Союзе в 1926-1927 гг.».
В июне 1927 г. из поездки по Западной Европе возвратился в СССР нарком иностранных дел Георгий Чичерин. Позднее, давая интервью иностранному журналисту Луи Фишеру ^США), он рассказал ему следующее: «В Москве все только и говорили о войне. Я пытался разубедить их. “Никто не собирается нападать на вас”, — разъяснял я настойчиво. Тогда один мой товарищ все мне объяснил сам: “Ш-ш! Мы прекрасно об этом знаем. Но все эти разговоры необходимы нам для борьбы с Троцким”»17 Опасность войны была, таким образом, инсценирована в ходе антитроцкистской кампании. Затем, уже в кульминационной фазе этой кампании, она понадобилась для того, чтобы обвинить оппозицию в безответственном разжигании внутрипартийной борьбы в период резкого обострения международных отношений. Разжигал всю эту кампанию сам Сталин. В июле 1927 г, в «Правде» появилась его статья, первые строки которой гласили: «Едва ли можно сомневаться, что основным вопросом современности является вопрос об угрозе новой империалистической войны. Речь идет не о какой-то неопределенной и бесплотной “опасности” новой войны. Речь идет о реальной и действительной угрозе новой войны вообще, войны против СССР — в особенности»18.
Сталин продолжал подчеркивать существование серьезной военной угрозы, даже когда страх перед войной уменьшился. Выступая в декабре 1927 г. на XV съезде ВКП(б), он попытался показать, что современное положение на международной арене напоминает ситуацию накануне Первой мировой войны, «когда убийство в Сараево привело к войне». Послевоенный период временной стабилизации капитализма заканчивается, и «на всех парах идет подготовка к новой войне». «Если два года назад, — продолжал он, — можно было и нужно было говорить о периоде некоторого равновесия и “мирного сожительства” между СССР и капиталистическими странами, но теперь мы имеем все основания утверждать, что период “мирного сожительства” отходит в прошлое, уступая место периоду империалистических наскоков и подготовки интервенции против СССР»19.
Несмолкаемая барабанная дробь постоянных предостережений о военной угрозе сослужила Сталину службу сначала в борьбе с левыми, а затем также и в борьбе с правыми, отразила его политические цели. В то же время внешнеполитическая позиция Сталина как тогда, так и впоследствии характеризовалась чем угодно, но только не желанием воевать. Хотя Сталин и действовал, исходя из предположения о неизбежности и даже желательности в силу ряда причин этой войны, он тем не менее пытался оттянуть ее и воспользоваться полученной таким образом передышкой для скорейшего создания мощной тяжелой и военной промышленности.
"■■а: .-
Шахтинское дело >т, 1 у -..л,-г ,гуг
Деятельность политических лидеров может быть успешной лишь в том случае, если им удастся убедить других активных участников политических событий в правильности своего политического диагноза. Когда же объективная ситуация не подтверждает этдт диагноз, беспринципные политики прибегают к намеренному обману, идут на подтасовку фактов, чтобы создать видимость того, что общая ситуация именно такова, как они ее оценивают.
Именно так и действовал Сталин в 1928 г., чтобы создать видимость военной опасности. Исчезновение у людей страха перед войной потребовало от Сталина новых зримых свидетельств, которые подкрепили бы его заявление о враждебности империалистических государств к СССР и об их готовнбсти вмешаться во внутренние дела страны. И вот было найдено и представлено на обозрение публики одно из таких фальшивых свидетельств, сфабрикованное соответствующими компетентными органами. Оно стало основой для процесса по так называемому Шахтинскому делу. Он проходил в мае-июле 1928 г. в Колонном зале Дома Союзов. На нем присутствовали специально отобранные советские граждане и иностранные журналисты. Обвиняемыми по делу проходили 53 инженера (в том числе и три гражданина Германии), работавшие на угледобывающих предприятиях Северного Кавказа (г. Шахты) и в Донбассе. Большинство из них представляли старую техническую интеллигенцию, придерживающуюся взглядов «сменовеховцев». Использовались они главным образом в качестве «технических специалистов», находящихся под контролем советских партийных функционеров, не имевших знаний в области техники. Инженеров обвиняли в заговоре, инспирированном из-за границы, цель которого была такова: подорвать советскую угольную промышленность и вывести из строя Донбасс. Для этого они должны были преднамеренно нарушать производственный процесс, устраивать взрывы и пожары на фабриках, электростанциях и шахтах, портить системы вентиляции в шахтах, тратить деньги на ненужное оборудование, провоцировать нарушения трудового законодательства, всячески ухудшать условия жизни рабочих. В обвинении говорилось, что преступники действовали по поручению польских, немецких и французских разведывательных служб, а также по заданию живших в эмиграции бывших владельцев фабрик и шахт.
