Русская история была обязательным предметом в тифлисской семинарии, где он учился в течение четырех лет в конце 1890-х годов. Затем в качестве большевистского специалиста по национальному вопросу он продолжал самообразование по этому предмету. Свидетельство тому обнаруживается в его написанной в 1913 г. работе «Марксизм и национальный вопрос», где он видит различие между историческим формированием западноевропейских наций-государств благодаря подъему капитализма и возникновением на Востоке многонациональных государств, имея в виду Австро-Венгрию и Россию, «в каждой из которых доминировали представители господствующих наций». В России, писал он, «роль объединителя национальностей взяли на себя великороссы, имевшие во главе исторически сложившуюся сильную и организованную дворянскую военную бюрократию»1
Сталин вернулся к этой теме в примечательном экскурсе в историю в своем выступлении на X съезде партии в 1921 г. в качестве главного авторитета в партии по национальному вопросу. В эту речь он привнес многозначительное дополнение, заявив, что возникновение унитарных национальных государств в Западной Европе совпало с подъемом капитализма, в то время как в Восточной Европе, где капитализм не существовал либо только зарождался, «интересы обороны от нашествия турок, монголов и других народов Востока требовали незамедлительного образования централизованных государств, способных удержать напор нашествия. И так как на востоке Европы процесс появления централизованных государств шел быстрее складывания людей в нации, то там образовались смешанные государства, состоявшие из нескольких народов, еще не сложившихся в нации, но уже объединенных в общее государство». Эти последние состояли «обычно из одной сильной господствующей нации и нескольких слабых, подчиненных. Таковы,- Австрия, Венгрия, Россия»12.
Ум, исторически мыслящий в подобных категориях, вполне мог провести параллель между задачами России в прошлом и настоящем в отношении «интересов обороны». Подчеркивая определяющую роль внешней угрозы во внутреннем развитии России, Сталин мог бы прийти к выводу, что международные условия в 20-х годах требовали возобновления процесса государственного строительства. Но был ли он в те годы действительно знаком с таким вопросом, как исторический процесс государственного строительства в России? Даже по имеющимся в настоящее время обрывочным сведениям мы можем с полной определенностью утверждать, что был.
Ненасытный книгочей, Сталин однажды сказал своему гостю, обратившему внимание на груду томов на его письменном столе, что его «ежедневная норма» составляет 500 страниц. В 1925 г. он распорядился, чтобы его помощник Иван Товстуха собрал для него личную библиотеку и набросал на листе бумаги (который сохранился) интересующие его темы. Среди более чем тридцати пунктов значились «русская история», «история других стран», «военное дело», «Ленин и ленинизм», «дипломатия». После смерти Сталина книги из его личной библиотеки с пометками, подчеркиваниями и комментариями на полях были переданы в Московский центральный партийный архив. Мы теперь знаем темы, к которым Сталин проявлял особый интерес: история России, военная история и методы абсолютного правления13, применявшиеся государственными деятелями прошлого.
Одним из убедительных свидетельств интереса Сталина к процессу государственного строительства в России служит тот факт, что он с пристальным вниманием следил за дискуссией на эту тему, развернувшейся в начале 20-х годов. Дебаты шли между М.Н. Покровским и ЛД. Троцким.
Покровский был не только первым марксистским историком Советской России, но и влиятельной политической фигурой, главой Коммунистической академии, ректором Института красной профессуры, председателем Общества марксистских историков и заместителем наркома просвещения А.В. Луначарского. В 1920 г. он изложил свою позицию в блестяще написанной книге «Русская история в самом сжатом очерке», которая выдержала несколько изданий и стала учебником истории для советской школы — пока Сталин не осудил и не запретил ее в 30-е годы. В предисловии к книге Покровский писал, что он также представит материал по царствованиям, но «только вместо куклы в короне и мантии автор взял настоящего царя, царя-капитал, который самодержавно правил Россией от Ивана Грозного до Николая Последнего». Русским самодержцем являлся «торговый капитал в шапке Мономаха», представлявший силу, стоявшую не только за троном, но и за крепостничеством, экспансией Российской империи, ее первоначальной индустриализацией и еще за многим другим.
Учебник Покровского был пронизан скепсисом к прошлому России до 1917 г. (за исключением революционного движения), целые страницы, например, отводились подробнейшему и натуралистическому описанию зверских порок кнутом крепостных крестьян хозяевами или заплечных дел мастерами. Автор ярко живописал ужасающие условия, в которых при прежнем режиме влачили жалкое существование промышленные рабочие и их семьи. Отмечая, «как мало значит личность в истории», Покровский тем не менее не упустил ни одной порочащей подробности из личной жизни правителей. О Петре Великом, которого он в одном отрывке называет «самым энергичным, самым талантливым и самым замечательным из Романовых» («но и самым жестоким»), Покровский ниже пишет: «Петр, прозванный льстивыми историками “великим”, запер жену в монастырь, чтобы жениться на Екатерине, которая раньше была горничной одного пастора (лютеранского священника) в Эстонии. Своего сына Алексея он собственноручно пытал, а потом велел тайно казнить в каземате Петропавловской крепости... Он умер (1725 г.) от последствий сифилиса, заразив предварительно и свою вторую жену, которая пережила его только на два года. Трудно впрочем наверное сказать, что было причиной ее преждевременной смерти — сифилис или алкоголизм: дорвавшись до царского престола, эта бывшая горничная, не умевшая писать своего имени, проводила за бутылкой весь день и большую часть ночи»14.
Неудивительно поэтому, что Ленин, придерживавшийся аналогичных взглядов на прошлое России, был восхищен этой книгой. Получив в 1920 г. сигнальный экземпляр, он написал Покровскому записку, в которой сердечно поздравил автора и отметил: «Оригинальное построение и изложение. Читается с огромным интересом. По моему мнению, должна быть переведена на европейские языки»15.
В более ранней крупной работе «Русская история с древнейших времен» Покровский проводил аналогию между процессами, происходившими в России и в Европе. Торговый капитализм являлся движущей силой развития России, начиная с XVI в. и вплоть до возникновения промышленного капитализма в XVIII в. и созревания его в конце XIX в. Петровская политика насильственной индустриализации была преждевременной попыткой превратить торгово-капиталистическую систему в промышленно-капиталистическую путем принудительных мер, использования дубинки, «фанатичным приверженцем» которой был Петр. Несгибаемая вера Петра в дубинку как в «инструмент экономического развития» оказалась иллюзорной. Его усилия «загнать русскую буржуазию в капиталистический рай дубинкой» дали незначительные результаты: большинство фабрик после его смерти развалилось. «Самодержавие Петра и здесь, как и в других областях, создать ничего не сумело, — но разрушило многое»16.
Тем не менее, хотя точка зрения Покровского стала в 20-х годах доминирующей, монопольной она не являлась, как он того ни добивался. Одна из ранних работ Троцкого, «1905», переизданная в Москве в 1922 г., предлагала совершенно иной взгляд. Во вступительной статье утверждалось, что Российское государство, сформировавшееся на примитивной экономической основе и встретившее противодействие более развитых иностранных государств, рухнуло бы, если бы под давлением извне не впитало непропорционально большую часть жизненных соков нации. «Государство не рухнуло, — продолжал автор, — а стало расти при чудовищном напряжении хозяйственных сил народа». Таким образом, Российское государство было вынуждено создавать свою отечественную промышленность и технику, с тем чтобы противостоять более могу-щественным в военном отношении соседям: Литве, Польше и Швеции. История русского государственного хозяйства «есть непрерывная цепь героических в своем роде усилий, направленных на обеспечение военной организации необходимыми средствами». Государственный аппарат постоянно перестраивался в интересах казны, в функцию которой входило прибирать к рукам и использовать в своих целях все до последней крохи, созданное трудом народа. В результате возникло царское «бюрократическое самодержавие» как самостоятельная организация, пользующаяся несравнимо большей независимостью от русских привилегированных сословий, нежели европейский абсолютизм. В России маятник качнулся гораздо дальше в сторону государственной власти. «В этом отношении, — отмечал Троцкий, — царизм является промежуточной формой между европейским абсолютизмом и азиатским деспотизмом — быть может, более близким к последнему»17.
