Оборотной стороной преувеличенного самомнения Сталина была его острая чувствительность ко всему, что он считал неуважением и попыткой бросить на него тень. Чтобы вызвать удовольствие Сталина, легче всего было подтвердить его идеализированный взгляд на самого себя, а чтобы спровоцировать его неудовольствие и гнев, следовало опровергнуть этот взгляд. В той же мере, в которой обожание было для него бальзамом, излечивающим от неуверенности в себе, любое осуждение усугубляло эту неуверенность. Ведь если действительно заслуживаешь осуждения, то придется предстать перед трибуналом своей совести и согласиться с его приговором. Но Сталин не мог пойти на это и поэтому считал, что его напрасно критикуют. Следовательно, те, кто не признает его заслуг и не оказывает ему должного уважения, преднамеренно очерняют его. Характерная реакция Сталина — гневно обрушиться на таких людей.

В период после смерти Ленина, наполненный борьбой, в жизни Сталина было много случаев, когда его завышенная самооценда оспаривалась другими членами партии. Левая оппозиция не только не признавала его одним из великих вождей, но и активно выступала против его политических взглядов, отвергала его теоретическую аргументацию как неленинскую и непродуктивную и давала понять, что считает его посредственностью. Выступая на XIV съезде в 1925 г., Каменев поставил под сомнение его способность стать новым вождем. В разгаре этого внутрипартийного конфликта в октябре следующего года Троцкий говорил о Сталине как о человеке, руководство которого угрожает гибелью революции. Вскоре столь же серьезные обвинения стали выдвигать лидеры воинственной правой оппозиции. Кроме того, имели место случаи, когда старые революционеры относились к Сталину свысока, но не потому, что они играли активную роль в оппозициях, а из-за того, что не могли серьезно рассматривать его в роли ведущего лидера большевиков или теоретика марксизма. И наконец, многие члены партии, что бы они ни говорили вслух, не разделяли точку зрения Сталина о самом себе. Как мы уже отмечали, ему так и не удалось стать одним из легендарных деятелей большевизма. Даже во время празднования десятой годовщины Октября Сталин не фигурировал в советской печати как один из соруководителей революции. Троцкий же, имя которого теперь отовсюду вычеркивалось, по-прежнему оставался известен всем в качестве «второго великого вождя Российской революции», как назвал его Луначарский в «Революционных силуэтах»³⁸, где, как уже указывалось, не было «силуэта» Сталина. И это был не первый случай, когда Сталину пришлось столкнуться с неприятием его самооценки в партии.

Поскольку в свете всех указанных причин Сталин не мог усомниться в правильности собственной самооценки, он ставил под сомнение мотивы и политические взгляды тех, кто, по его мнению, недооценивал его заслуги перед революцией, не отдавал должного его способностям, осуждал проводимую им политику и вообще занимался очернительством по отношению к нему. Люди, отказывавшиеся подтвердить правильность его самооценки, вызывали неприязнь, гнев и желание отомстить, добиться над ними превосходства. Эти чувства всегда выражались в той или иной форме, хотя и не всегда открыто, так как этому препятствовали соображения политической целесообразности. Троцкий, например, рассказывает, что Сталин находил возможность выражать свою неприязнь к Луначарскому вызванную тем, что последний не включил его в свои «Революционные силуэты», различными косвенными способами. Так, в одном из выступлений в 1925 г. он дал понять, что, когда Луначарский был арестован

полицией в Петрограде в июне 1917 г., он не проявил требуемой стойкости³⁹. Иногда Сталин давал волю своему гневу. Когда в 1926 г. на бурном заседании Политбюро, в котором участвовали многие члены ЦК, Троцкий указал на Сталина и воскликнул: «Первый секретарь выдвигает свою кандидатуру на должность могильщика революции!»⁴⁰, — Сталин «побледнел, вскочил, какое-то время сдерживал свои чувства, а потом стремительно выбежал из зала, хлопнув дверью». Некоторое время спустя Пятаков, член ЦК, присутствовавший на этом заседании, пришел на квартиру к Троцкому. Пятаков был бледен и взволнован. «Он налил стакан воды, залпом осушил его и сказал присутствующим: “Вы знаете, что мне довелось понюхать пороху, но я никогда не видел ничего подобного! Это просто никуда не годится! Но почему, почему Лев Давидович сказал это? Сталин никогда не простит ему до третьего и четвертого поколения!” Пятаков был настолько расстроен, что не мог связно рассказать о том, что произошло. Наконец в столовой появился сам Лев Давыдович. Пятаков бросился к нему: “Но почему, почему Вы сказали это?” Лев Давыдович отмахнулся от этого вопроса. На лице его было написано крайнее утомление, но он был спокоен. На заседании он кричал на Сталина, называя его “могильщиком революции”... Мы поняли, что разрыв непоправим»⁴¹.

В этот момент всем стало ясно, что если Сталин и прежде не был благосклонен к Троцкому, то за этим эпизодом неизбежно последует жестокая месть. Троцкий открыто бросил вызов Сталину, и теперь ничто не заставит его отказаться от возмездия. Однако в этот момент еще не было столь же очевидным, что Сталин будет реагировать точно таким же образом на все провоцирующие действия, в том числе и ранящие гораздо меньше, чем оскорбивший его эпитет Троцкого. Любое заявление или умолчание, которое казалось Сталину направленным против него (т. е. все, что не соответствовало образу гениального Сталина) вызывало его гнев и желание отомстить. При этом вовсе не требовалось ставить под сомнение его достижения в той или иной области, где он считал себя великим человеком. Достаточно было вступить со Сталиным в спор, касающийся какой-либо теоретической проблемы или определенного этапа в истории партии, и продолжать настаивать на своем после того, как Сталин признал эту точку зрения неправильной, — и он сразу же чувствовал, что ставится под сомнение его образ выдающегося марксистского мыслителя, и мстительность его проявлялась в полной мере.

В качестве иллюстрации этой мысли может служить переписка Сталина с неким С. Покровским в 1927 г. В первых письмах Сталин утверждал, что в 1917 г. партия отказалась от стратегического лозунга о «союзе со всем крестьянством» и приняла новый лозунг — «союз с беднейшим крестьянством*, а Покровский возражал. Хотя их исторический спор и был связан с важным моментом современной политики в отношении крестьянства, этим нельзя объяснить ту эмоциональную реакцию, с которой Сталин откликнулся на второе письмо Покровского. В этом письме Покровский пошел на уступки по вопросу о лозунгах, но утверждал, что ему можно вменять в вину только «словесные неточности», и упрекнул Сталина в том, что он «не ответил на вопрос о нейтрализации середняка». Ответное письмо Сталина оказалось последним в этой переписке и было опубликовано только 21 год спустя. Как пишет Сталин, сначала он думал, что имеет дело с человеком, стремящимся к установлению истины, но теперь, получив второе письмо Покровского, он видит, что это тщеславный, высокомерный человек, который ставит интересы своего «я» выше интересов истины. Далее следует ряд хлестких эпитетов типа «Вы и многие другие политические обыватели», а также следующие формулировки: «Увлекшись “художествами” своего пера и благополучно забыв о своем первом письме, Вы утверждаете, что я не понял вопроса о перерастании буржуазной революции в революцию социалистическую. Вот уж действительно с больной головы на здоровую». Письмо заканчивается следующим образом: «Вывод: надо обладать нахальством невежды и самодовольством ограниченного эквилибристика, чтобы так бесцеремонно переворачивать вещи вверх ногами, как делаете это Вы, уважаемый Покровский. Я думаю, что пришло время прекратить переписку с Вами. И. Сталин»⁴².

Аналогичный эпизод, который также не был известен широкой общественности в течение многих лет, произошел в ] 930 г., когда один из членов партии откликнулся на выступление Сталина письмом, где, по всей видимости, речь шла о противоречиях между пролетариатом и кулачеством. В тексте ответа Сталина, опубликованном впоследствии в его собрании сочинений, его корреспондент обозначен как «Товарищ Ч-е». Сталин утверждает, что полученное им письмо свидетельствует о непонимании вопроса. В.своем выступлении он вел речь только о преодолимых противоречиях между пролетариатом и массой трудящихся крестьян. «Понятно? Думаю, что понятно». Письмо заканчивается словами: «С коммун, приветом». И тут товарищ Ч-е совершил ошибку: он решил продолжить обсуждение и снова написал Сталину. Сталин пришел в ярость. В своем ответе на второе письмо он отчитывает его автора за то, что тот играет вслова, а не признает свою ошибку. Он пишет, что попытки дипломатично затушевать различия между двумя видами противоречий являются характерным проявлением троцкистско-зиновьевского мышления. Заключительная часть письма написана в тоне, не предвещающем ничего хорошего: «Я не думал, что Вы заражены этой болезнью. Теперь приходится подумать и об этом. Так как неизвестно, какую еще игру пустите в ход, а я чертовски перегружен текущими делами, ввиду чего у меня не остается времени для игры, то позвольте попрощаться с Вами, т. Ч.». В этом письме «коммунистического привета» не было⁴³.