Все эти факты свидетельствуют о присущей Сталину тенденции к самод-раматизации, которую мы уже отмечали в связи с некоторыми этапами его биографии. Определенная склонность Сталина к мелодраме была замечена многими, в том числе и теми, кто имел возможность наблюдать за ним непосредственно. Бывший американский посол в Москве Джордж Кеннан назвал его «превосходным актером»²². Милован Джилас, который оставил нам написанный с натуры характерный портрет Сталина, пишет, что, когда он играл какую-то роль, она становилась для него реальностью, что его «притворство было настолько непосредственным, что казалось, будто он сам верит в правдивость и искренность того, что говорит». По словам Джиласа, Сталин — это «страстная и многогранная натура, причем все грани были равными и настолько убедительными, что казалось, он никогда не притворялся, а всегда действительно переживал каждую из своих ролей...». Побывав на одном из вечерних кинопросмотров, которые регулярно проводились в Кремле при Сталине, Джилас отметил, что «в течение всего показа Сталин выступал с комментариями, реагировал на происходящее так, как это делают необразованные люди, которые принимают художественную реальность за действительность»²³. В этом контексте следует отметить, что Сталин очень любил драматические постановки на сцене и на экране, в том числе исторические драмы, такие, как «Ленин в Октябре», одним из действующих лиц которой был он сам. Юрий Елагин, работу которого мы использовали в качестве одного из источников по этому вопросу, вспоминает, как Сталин появился в Московском театре имени Вахтангова на специальном просмотре последнего акта героико-революционной драмы «Человек с ружьем», посвященной юбилею Ленина. По ходу пьесы Ленин приветствовал красногвардейцев, уходящих на фронт, со ступенек Смольного, а Сталин появлялся рядом с ним. Елагин, исполнявший партию ударных в оркестре, наблюдал за Сталиным, который из своей ложи аплодировал Рубену Симонову, игравшему Сталина, и, очевидно, получал большое удовольствие от спектакля²⁴.

Сталин произвел на Джиласа и других внимательных наблюдателей впечатление человека, который играет какую-то роль, именно потому, что в конечном счете вся его жизнь была посвящена исполнению роли человека, добившегося исторической славы. Сначала, в молодости, он отождествлял себя с Лениным, считал себя вторым Лениным. Психологический процесс отождествления всегда в какой-то мере связан с подсознательным желанием человека, идентифицирующего себя с избранным героем, сыграть его роль. Поэтому ролевое поведение было с самого начала характерной чертой личности Сталина как политика. В последующие годы он так и не смог избавиться от этой черты. Более того, первая избранная Сталиным роль — роль второго Ленина — трансформировалась в целый набор ролей, которые, по его мнению, он уже сыграл или продолжал играть в развертывающейся драме истории партии, истории России и мировой истории. И главное здесь — это его вера в избранную роль. Разумеется, Сталин мог играть избранную роль сознательно, когда этого требовала политическая ситуация, но даже в этом случае, как отмечает Джилас, Сталин фактически переживал эту роль. Но за этими поверхностными проявлениями лицедейства, вызванного политическими обстоятельствами, скрывалась глубокая драма личности, на всю жизнь избравшей роль великого человека. Для того чтобы понять Сталина, мы должны видеть в нем человека, который глубоко верил в то, что он на самом деле является тем «гениальным Сталиным», каким его постоянно внедряли в сознание людей советские средства массовой информации с середины 30-х годов.

Потребность в признании

Человек, который вынужден подавлять в своем сознании отрицательные импульсы, касающиеся его личности, для того чтобы выглядеть безупречным в собственных глазах, неизбежно ощущает внутреннюю неуверенность. Ее чувствовал и Сталин. Хотя он всегда стремился показать, что уверен в себе, на самом деле это было не так. Мысли, которые он подавлял в своем сознании, продолжали существовать на подсознательном уровне, равно как и вызванные ими чувство неуверенности в своих силах, его самообвинения и претензии к самому себе. Следствием этого была неуверенность Сталина в себе, которая проявлялась, среди прочего, в его крайней обидчивости, отмечавшейся нами неоднократно, и в его «негрузинской» невосприимчивости к шуткам в свой адрес.

Характерен следующий эпизод, происшедший в редакции «Правды» в конце 20-х годов. Известный карикатурист Борис Ефимов предложил дружеский шарж на Сталина для публикации в «Прожекторе», иллюстрированном приложении к газете. Сталин был изображен в характерной для него позе: одну руку он держал за бортом кителя, другую за спиной, курил трубку, а огромные сапоги его были начищены до блеска. В своих воспоминаниях, опубликованных после смерти Сталина, Ефимов пишет, что редакторы долго разглядывали рисунок и почесывали затылки. Им было хорошо известно, что Ленин, Горький и др. от души смеялись, когда «Правда» публиковала аналогичные карикатуры на них. С другой стороны, что-то в мрачной фигуре Сталина побуждало их быть вдвойне осмотрительными. Было решено послать рисунок в секретариат Сталина и запросить разрешение на его публикацию. Через день дружеский шарж вернулся обратно. На нем красовалась резолюция Товстухи: «Не печатать»²⁵.

Успехи, достигнутые Сталиным впоследствии, не помогли ему преодолеть болезненную чувствительность к шуткам в свой адрес. Когда в 1945 г., который стал для Сталина годом его величайшего триумфа, Рузвельт доверительно сообщил ему за ужином во время Ялтинской конференции, что они с Черчиллем в разговорах между собой называли Сталина «дядюшка Джо», то было заметно, что это очень задело Сталина. Личный переводчик Черчилля, Хью Ланги, который присутствовал при этом и в течение шести лет мог наблюдать за Сталиным во время подобных встреч, пришел к выводу, что Сталин страдал от «глубокого комплекса неполноценности». Одним из проявлений этого комплекса было то, что, когда Сталин фотографировался с другими людьми, он всегда стремился встать на ступеньку выше, чем все остальные. О том, что Сталин испытывал дискомфорт из-за своего маленького роста, свидетельствует также его привычка носить обувь на высоких каблуках и широкие, тщательно отутюженные брюки, которые почти полностью закрывали их²⁶.

Главный источник его неуверенности в себе совершенно точно определил Бухарин, который в беседе с Федором Даном отмечал недовольство Сталина тем, что ему не удается убедить всех вокруг, «в том числе и самого себя», что он самый великий из всех людей. Другими словами, его постоянно угнетало подозрение, что на самом деле он не является той безупречной героической фигурой, которой себя представляет. Именно поэтому, даже после того, как он пробился к вершинам власти, его сильно беспокоило, какое мнение о нем складывалось у окружающих. Для того чтобы преодолеть глубинное чувство неуверенности и сомнения в себе, а также подавлявшееся в его сознании понимание, что он не всегда может соответствовать требованиям собственного самолюбия, он остро нуждался в восхищении и преданности окружающих, признании его величия, подтверждении его самооценки себя как гения. Те из его ближайшего окружения, кто понимал, насколько сильна в Сталине эта инстинктивная потребность, испытывали неловкость в связи с этим. Так, в частной беседе в середине 20-х годов Енукидзе жаловался: «Я делаю все, что он просит, но для него этого недостаточно. Он хочет, чтобы я признал, что он гений»²⁷

С этой точки зрения его ближайшее социальное окружение в послереволюционные годы соответствовало, но лишь отчасти, этой потребности Сталина. Удовлетворению этой потребности на первом этапе семейной жизни способствовала Надежда Аллилуева, которая была не только предана ему, но и относилась к нему с восхищением как к одному из великих деятелей революции. Она вышла замуж за Сталина в семнадцатилетнем возрасте, когда ему было уже сорок лет. Для нее, преданной дочери революции, он был олицетворением идеала революционного Нового человека²⁸. Но время шло, и ее чувства к нему подверглись серьезным испытаниям из-за его бесцеремонности и невнимательного отношения, а в начале 30-х годов начались и политические расхождения между супругами. В 1926 г., после семейной ссоры, вызванной его грубостью, Аллилуева забрала детей и переехала в Ленинград к родителям. Однако она вернулась к нему после того, как Сталин позвонил ей в надежде на примирение, и жизнь вошла в прежнее русло²⁹