Далее Троцкий описывает другую беседу того же периода, во время которой он сказал своему другу Ивану Смирнову, что Сталину, суждено стать диктатором Советского Союза. Когда Смирнов возразил: «Но он же посредственность, бесцветное ничтожество», Троцкий ответил: «Посредственность, да; ничтожество — нет». «Диалектика истории уже зацепила его и поднимет его. Он нужен им всем — уставшим радикалам, чиновникам, нэпманам, кулакам, выскочкам, пройдохам, всем тем червям, которые выползли из вспаханной почвы, унавоженной революцией. Он знает, что им нужно, он говорит на их языке, и он знает, как руководить ими. У него заслуженная репутация старого революционера, которая делает его бесценным для них... Конечно, великие события в Европе, Азии и в нашей стране могут сыграть свою роль и нарушить все расчеты. Но если все автоматически пойдет так, как идет сейчас, Сталин также автоматически станет диктатором»³⁰. Троцкий дает понять, что, даже будучи диктатором, Сталин останется инструментом и представителем той самой термидорианской бюрократии, которая даст ему возможность возвыситься; и именно этой бюрократии, а не самому Сталину и будет принадлежать власть.

Хотя теория советского термидора, выдвинутая Троцким, и содержала зерно истины, она не была свободна от серьезных недостатков. Как показали последующие события, ошибочным в этой теории было представление о правящей большевистской прослойке как о самодовольно-консервативной, если не контрреволюционной силе. Действительно, как отмечалось выше, численность старых большевиков и их влияние в 20-е годы уменьшались, на передний край выдвинулось новое поколение членов партии, и дух большевизма претерпел значительные изменения. Однако правящую бюрократию, в которой многие старые большевики еще занимали руководящие должности, нельзя было назвать «термидорианской». Ее готовность принять лозунг о строительстве «социализма в одной стране» не свидетельствовала о ее безразличии к социализму как всеобщей цели. Бесспорно, в большевистском движении к этому времени начался процесс дерадикализации, который со временем становится характерен для большинства радикальных движений³ ’. Но этому процессу предстояло долгое развитие, прежде чем революционный дух большевизма станет всего лишь воспоминанием, каким он является сегодня. Именно поэтому, например, Сталин в 1926 г. посчитал целесообразным, обращаясь к партийной аудитории, вести речь о том, что успехи в строительстве социалистического общества в СССР дадут толчок мировой революции.

Итак, представление Троцкого о бюрократии как о термидорианской группе было неточным; столь же ошибочной была его оценка Сталина как инструмента и олицетворения бюрократии, как человека, обязанного своими политическими успехами собственной посредственности. В процессе возвышения Сталина в 20-е годы не было ничего «автоматического». Нужно быть политически и тактически одаренным человеком, чтобы так, как он, найти верное течение в бурных водах большевистской политики. Троцкий неверно причислял Сталина к числу тупых, лишенных воображения эмпириков, не обладающих широтой кругозора. Хотя Сталин и не проявил особой оригинальности в области теории, его систематизация взглядов Ленина стала определенным достижением. Более того, решение избрать концепцию построения социализма в одной стране — как это сделал Сталин, превративший эту концепцию в свою идеологическую платформу, — было достойно человека, обладающего политической прозорливостью и воображением. Кроме того, он продемонстрировал значительные интеллектуальные способности и ораторское мастерство в полемических кампаниях против таких опытных спорщиков, как Троцкий, Зиновьев и Каменев. Хотя теория построения социализма в одной стране и была первоначально выдвинута Бухариным, именно Сталин стал ее великим популяризатором, именно он смог идентифицировать эту теорию с собой, а себя с этой теорией, утверждая при этом, что первоначально она принадлежит Ленину. Более того, он развил эту теорию на собственный, а не на бухаринский манер. И он победил в борьбе за главенствующую роль в партии не потому, что был посредственностью, а благодаря способности расчетливо вести политическую борьбу, а также потому, что стал для большевиков тем лидером, которого очень многие из них были готовы поддержать.

Напрашивается мысль о том, что теория термидора и связанная с ней концепция Сталина, предложенные Троцким, содержат элементы подсознательной рационализации. В тот период, когда Троцкий сформулировал свою теорию, он уже начал проигрывать Сталину в борьбе за лидирующую роль в партии. Гордому революционеру Троцкому было, конечно, чрезвычайно неприятно проигрывать тому, кого он считал человеком третьего сорта; вместе с тем горечь поражения ощущается куда менее остро, если приходится сдавать позиции новому социальному слою в лице характерного его представителя — Сталина. По мнению Троцкого, только поворот колеса социальной истории мог быть повинен в его поражении. Он не смог понять, что Сталин просто переиграл его в политической борьбе.

Вместе с тем успех Сталина и неудача Троцкого имеют и социологическое объяснение, ключом к которому является теория термидора. Ленин, как мы видели, был для большевиков харизматическим, т. е. мессианским, лидером на различных ключевых этапах истории партии, и особенно в 1917 г. Однако, как это ни парадоксально, движение не нуждалось в лидере мессианского толка в качестве преемника Ленина. В середине 20-х годов большевистское политическое сообщество вполне обходилось без лидера-спасителя, ибо оно в принципе не чувствовало себя в опасности. Придя к власти в крупнейшей стране мира, оно представляло собой правящую группировку, заинтересованную в стабильности и успешном развитии нового советского строя. Господствовали настроения осторожного оптимизма относительно перспектив внутренней политики, сочетающиеся с опасениями международных осложнений, которые могли бы поставить под угрозу советский строй или помешать развитию страны.

Именно такая ситуация во многом благоприятствовала победе Сталина и поражению Троцкого в борьбе за лидерство. Ибо только Сталин, который создавал впечатление простого, приземленного человека и предлагал оптимистическую платформу социалистического строительства в одной стране, и мог стать для большевиков нехаризматическим лидером, пусть даже и ссылавшимся постоянно на священный авторитет Ленина. Троцкий же, пусть и непреднамеренно, создавал впечатление, что может стать лидером-спасителем партии. Причиной была его уверенность в том, что революция в опасности, так как строительство социализма в России невозможно без поддержки революций на Западе. А если революция в опасности, то она нуждается в спасении и, следовательно, в лидере подлинно ленинского революционного масштаба. Именно такой вывод исподволь внушает читателю Троцкий, например, в работе «Новый курс». Таким образом, Троцкий оказался в незавидном положении — он апеллировал к чувству политической опасности, которое ощущало лишь незначительное меньшинство в партии, и в то же время являл собой тип руководителя, которого подавляющее большинство не считало необходимым или желательным в существующих обстоятельствах.

Что же касается Сталина, то он ловко ставил Троцкого во все более и более невыгодную позицию, обвиняя его в излишней тревоге за судьбу революции. При этом Сталин-политак продемонстрировал одну из своих сильных черт в политике — умение использовать больные места противника. Склонность Троцкого к мессианству он обнаружил еще несколько лет назад. Так, в частном письме к Ленину, написанном в 1921 г., в котором Сталин противопоставлял план экономического возрождения России, предложенный Троцким, плану ГО-ЭЛРО, разработанному Лениным, он презрительно отозвался о Троцком следующим образом: «Средневековый кустарь, возомнивший себя ибсеновским героем, призванным “спасти” Россию сагой старинной»⁵². А теперь, когда лишь немногие люди, пользующиеся политическим влиянием в России, считали, что страна или система нуждаются в спасении, Сталин постоянно напоминал им о том, что именно к этому призывает Троцкий.