Троцкий привел многие из вышеизложенных аргументов в свою защиту, когда наконец взял слово для ответа на новые идеологические нападки Сталина на XV конференции ВКП(б) в октябре 1926 г. Он заявил, что теория «перманентной революции» не имеет отношения к нынешней дискуссии и что он считает этот вопрос давно списанным в архив. Он отверг обвинения в том, что не верит в строительство социализма, и привел брошюру, написанную им в 1925 г., в качестве доказательства того, что он считает возможным наполнение формы пролетарского государства экономическим содержанием социализма. Он призвал к ускорению индустриализации, в частности путем повышения налогообложения кулаков, в качестве одного из средств достижения этой цели. Вместе с тем он твердо отстаивал свою позицию по вопросу о способности России самостоятельно построить полностью социалистическое общество, ссылаясь на то, что не только он сам, но и Ленин и даже Сталин (в первом издании книги «Об основах ленинизма») выступали против этой концепции. Россия, сказал далее Троцкий, остается очень бедной страной. По существующим прогнозам, только в 1930 г. будет достигнут уровень потребления промышленных товаров на душу населения, соответствующий уровню 1913 г. — года нищеты, отсталости и варварства. Каждый год резервная армия труда пополняется 2 млн человек, прибывающих из деревень, ежегодно население городов увеличивается на полмиллиона, и из них только 100 тыс., как ожидается, смогут найти работу в промышленности. Но ведь социализм означает ликвидацию противоречий между городом и деревней, всеобщее процветание, изобилие и высокий уровень культуры. Таким образом, нынешние достижения, хотя ими и можно по праву гордиться, являются лишь первыми серьезными шагами вперед по длинному «мостику» между капитализмом и социализмом. Нереалистично рассматривать этот процесс как проходящий изолированно от международных отношений и мировой экономики. Достаточно сослаться на закупки по импорту, которые свидетельствуют, что социалистическое строительство в одной стране обусловлено международными факторами. Некорректно ставить вопрос о том, сможет ли страна построить социализм за тридцать или пятьдесят лет, опираясь на собственные ресурсы и усилия, ибо шансы того, что мировой революционный пролетариат сумеет завоевать власть в течение десяти, двадцати или тридцати лет, равны или больше возможности построения социализма в России²³.

К этому времени Зиновьев и Каменев объединились с Троцким, создав оппозиционный блок. Еще на XIV съезде год назад Зиновьев выступил против теории построения «социализма в одной стране», утверждая, что она отдает душком «национальной ограниченности»²⁴. На этот раз он изложил свою позицию более подробно. Нельзя обвинять оппозицию в том, что она хочет отказаться от нэпа и вернуться к «военному коммунизму». Только через нэп партия может привести страну к социализму. Однако неправильно утверждать, как это сделал Бухарин, выдвинувший концепцию «врастания кулака в социализм», что страна сможет перейти к социализму через нэп плавно, т. е. практически без классовой борьбы. Более того, этот процесс нельзя рассматривать сугубо во внутриполитическом плане: «Теория международной пролетарской революции, заложенная Марксом и Энгельсом и развитая Лениным, остается нашим знаменем. Окончательная победа социализма в одной стране невозможна. Теория окончательной победы социализма в одной стране неправильна. Социализм, в СССР мы строим и построим с помощью мирового пролетариата в союзе с основной массой нашего крестьянства. “Окончательную победу мы одержим, ибо революция в других странах неизбежна”»²⁵.

Так лидеры оппозиции реагировали на самое мощное полемическое наступление в политической карьере Сталина. Рассмотрев историю возникновения оппозиционного блока и охарактеризовав его как «сложение сил оскопленных» (чем он вызвал оживление большой части аудитории), Сталин сформулировал суть вопроса следующим образом: «Возможна ли победа социализма в нашей стране, учитывая то обстоятельство, что наша страна является единственной пока что страной диктатуры пролетариата, что пролетарская революция в других странах еще не победила, что темп мировой революции замедлился?». Начав с непривычного экскурса в историю марксистской мысли, Сталин назвал ошибочным утверждение Энгельса, содержащееся в первом варианте «Манифеста Коммунистической партии» (1847), о том, что коммунистическая революция не может произойти в одной стране. Хотя Сталин и указал, что ошибка Энгельса была обнаружена Лениным, величие которого состояло в том, «что он не был никогда рабом буквы в марксизме», следует отметить (и это подчеркивал Каменев), что Ленин никогда не оспаривал слова Энгельса на этот счет. Далее, вновь подкрепляя свою мысль соответствующими цитатами, Сталин утверждал, что Ленин и ленинизм дают положительный ответ на вопрос о возможности победы социализма в одной стране. С другой стороны, троцкизм — социал-демократический уклон в партии — «отрицает возможность победы социализма в нашей стране на основе внутренних сил нашей революции».

Сталин вновь и вновь безжалостно обрушивался на оппозицию, обвиняя ее в «неверии» во внутренние силы революции. Исходя из этого, он подчеркивал, что она подрывает волю пролетариата к строительству социализма и таким образом «культивирует капитулянтство». Напомнив о словах Троцкого «великолепная историческая музыка растущего социализма», Сталин сказал, что это «музыкальная отписка», которая уводит в сторону от главной темы: «Мы можем, — говорит Троцкий, — идти к социализму. Но можем ли прийти к социализму, — вот в чем вопрос. Идти, зная, что не придешь к социализму, — разве это не глупость?». Сталин еще и еще раз подчеркивал психологический аспект — необходимость ясного понимания цели и уверенность в возможности ее достижения: «Мы не можем строить без перспектив, без уверенности, что, начав строить социалистическое хозяйство, можем его построить... Далее. Без ясных перспектив нашего строительства, без уверенности построить социализм рабочие массы не могут сознательно участвовать в этом строительстве, они не мо-

тут сознательно руководить крестьянством. Без уверенности построить социализм не может быть воли к строительству социализма. Кому охота строить, зная, что не построишь?». Придавая этому психологическому аргументу несколько парадоксальную антитроцкистскую направленность, Сталин заявил, что любое ослабление воли российского пролетариата строить социализм вредно для мировой революции, поскольку оно приведет к усилению капиталистических тенденций в советской экономике и, следовательно, подорвет надежды иностранных рабочих на победу социализма в России, что в свою очередь задержит революции в других странах. Ведь как писал Ленин уже после 1917 г.: «Сейчас главное свое воздействие на международную революцию мы оказываем своей хозяйственной политикой. Все на Советскую Республику смотрят... Решим мы эту задачу, — и тогда мы выиграли в международном масштабе наверняка и окончательно. Поэтому вопросы хозяйственного строительства приобретают для нас значение совершенно исключительное. На этом фронте мы должны одержать победу медленным, постепенным, — быстрым нельзя, — но неуклонным повышением и движением вперед»²⁶.

Аргументация, используемая Сталиным, не отличалась четкостью, формулировки были подчас грубоваты, а некоторые из его выводов можно было признать обоснованными лишь с большой натяжкой. Его рассуждения не могли сравниться с построениями Троцкого по логике экономической аргументации, и, по любой объективной оценке, он проиграл «войну цитат» из Ленина. Однако, судя по всему, он все-таки одержал на XV конференции политическую победу. Залогом этой победы стала его глубокая уверенность во «внутренних силах нашей революции». Половина из 194 делегатов, имеющих право решающего голоса, и больше одной трети 640 делегатов с правом совещательного голоса, участвовавших в конференции, не имели дореволюционного партийного стажа. Многие представители нового поколения членов партии (это были в основном мужчины; среди 834 делегатов было только 30 женщин), а также большая часть бывших подпольщиков положительно восприняли логику рас-суждений Сталина, а вернее, его убежденность в том, чего им так хотелось, ибо то, что он сказал о «пролетариате», который нуждался в ясном понимании цели и вере в возможность ее достижения, особенно относилось к лидерам, о чем ему должно было быть хорошо известно. Несомненно, что сталинские аргументы укрепляли их убежденность в необходимости «перспектив», их волю к революционным достижениям на огромной социально-экономической арене России независимо от того, что происходило за границей.