6 Вучетич Гавриил Иванович, из черногорских дворян, в 1860-е гг. служил на Кавказе, с 1871 г. — полицмейстер в Астрахани, полковник.
7 См. док. № 19 и примеч. к нему.
8 Пузыревский Борис Осипович — начальник телеграфной станции Астраханской губернии.
9 Сумма ассигнований и затрат на эпидемию точно не установлена: сведения о них самые разные.
10Об этом см. подробнее во вступительйой статье.
11В Астрахани Лорис-Меликов пробыл с 19 февраля до 30 марта 1879 г.
№ 21
«ГРАФ ОБНАРУЖИВАЛ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ИЗУМИТЕЛЬНУЮ..>
В понедельник, 12 декабря скончался в Ницце граф М.Т. Лорис-Меликов. Эта весть, облетевшая уже всю Россию, несомненно, произвела повсюду огромное впечатление. Перед свежею могилой, быть может, хотя на время смолкнут его враги, затихнет клевета и злоба, и светлый образ этого выходящего из ряду государственного деятеля получит, наконец, справедливую оценку.
<...> Судьбе угодно было поставить меня в близкие отношения к покойному. С января 1879 г. по 4 мая 1881 г. — день увольнения его от должности министра внутренних дел — я был одним из его сотрудников, очевидцем его деятельности во время ветлянской эпидемии, в бытность его временным харьковским генерал-губернатором, главным начальником Верховной распорядительной комиссии, наконец, министром. Я не имею претензии в кратком газетном очерке излагать подробную биографию графа, ни входить в обсуждение его государственной деятельности. Для этого не настало еще время, да и подобная задача мне не по силам. Я желаю пока передать лишь несколько личных воспоминаний о покойном, обрисовывающих эту выдающуюся личность. 24-го января 1879 г. гр. Лорис-Меликов назначен был временным астраханским, саратовским и самарским генерал-губернатором, с обширными полномочиями по принятию мер к прекращению появившейся в Астраханской губернии заразы и с неограниченным кредитом. Будучи командирован министром внутренних дел Л.С. Маковым в распоряжение графа, я представился ему 25-го, а на другой день выехал вместе с ним в числе множества сопровождавших его лиц: военных, ученых, медиков, представителей Красного Креста и др. 28-го мы прибыли в
Царицын, избранный на первое время главною квартирой, и в тот же день случай доставил меня к графу в близкие отношения, которые, как я рке сказал, не прекращались до момента его увольнения от должности министра внутренних дел...
Для прекращения эпидемии в распоряжении графа назначены были несколько казачьих и пехотных полков, пограничная и карантинная стража, генералы из Государственной свиты, флигель-адъютанты, 70 медиков из всех концов России, несколько ученых профессоров разных академий и университетов, отряд Красного Креста, флотские штаб-офицеры, полевой штаб, полевое интендантство, полевые жандармские чины и даже — неизвестно для чего — полевой суд. К этому нркно прибавить еще несколько корреспондентов столичных газет и 22 представителя иностранных государств, присяжных, якобы для изучения характера эпидемии, а в сущности для контроля за нашими действиями.
Вся эта масса народа нахлынула в Царицын сразу. Между тем ни указаний, ни инструкций, ни каких-либо руководительных начал ниоткуда дано не было, никаких кредитов не ассигновано, и все гражданское управление графа состояло из меня и взятого мною, по праву сильного, писца из Царицынского уездного полицейского управления !
Легко себе представить, что за хаос царил, какова была суматоха в первые дни. Мало-помалу, однако, благодаря живым и энергическим распоряжениям графа, конечно, словесным и в крайнем случае телеграфным, вся эта наехавшая толпа была распределена, снабжена и деньгами, и указаниями и разъехалась по местам. Граф обнаруживал деятельность изумительную: с раннего утра и до поздней ночи, не отдыхая ни минуты, он то встречал и провожал приходившие войска, то перенимал командированных в его распоряжение лиц, то выслушивал доклады по разнообразным предметам, то присутствовал в огражденном при нем санитарном комитете, то объезжал различные городские учреждения и заведения и проч и проч. Чуть ли не в день его приезда произошли два оставшихся у меня в памяти эпизода.
Ему представлена была разработанная врачами и одобренная городским управлением инструкция для санитарного оздоровления Царицына. В числе рекомендуемых его мер значилось: «Необходимо ежедневно раскрывать в домах для освежения воздуха форточки и почаще ходить в баню». Между тем во всем Царицыне, начиная с дома, в котором жил граф (лучшего в городе), не только не было ни одной форточки, но и самое назначение их оставалось, по-видимому, неизвестным; что же касается совета посещать бани, то он помещен был в инструкции, очевидно, для красоты слога, так как единственная имевшаяся в Царицыне баня незадолго до нашего приезда была разрушена по распоряжению самого же городского управления... Энергическое «приветствие» графа членам царицынского муниципалитета, вероятно, не забыто ими и до сих пор.
Царицынскую тюрьму граф нашел в таком ркасающе-грязном состоянии, что тут же объявил смотрителю, что если он в сутки не приведет свой замок (!) в исправность, то будет расстрелян... Эти энергические «приветствия» и угрозы имели платонический характер, и, конечно, никогда не были бы приведены в исполнение, но они были необходимы для устранения распущенности в критическую минуту, какую переживала тогда Россия.
Более всего хлопот задавали графу врачи и ученые профессора. «Верите ли, — говорил мне граф, — ей-ей, легче командовать 100-тысячною армией, чем согласить двух профессоров...»
Много возни было также с иностранными делегатами. В числе их были, конечно, и такие светила, как проф. Гирш из Берлина, но и много шушеры, напр., делегаты от Румынии в каких-то фантастических гусарских мундирах, ни аза не смыслившие в медицине, или шведы, которые от Царицына добрели только до Сарепты (25 верст), да там и застряли, да так, что их потом разыскивали мерами полиции... Особенно возмущал графа делегат от Турции. «Эти шельмы, говорил он, — сами разводят чуму, а еще смеют приезжать за нами наблюдать. Пари держу, что присланная к нам бестия не более как цирюльник, получивший медицинский диплом в Пизанском университете: все турецкие «медики» оттуда». На аудиенции у графа турки действительно подтвердили это предвидение.
Покончив с распоряжениями в Царицыне, граф отправился в Астрахань. Попасть туда было нелегко: главный и единственный почтовый тракт от Царицына до Астрахани пролегал через зараженные местности, находившиеся в карантинном оцеплении. Поэтому граф приказал устроить временный путь в обход, через пустынную калмыцкую степь, что и было исполнено в шесть дней. По этому-то пути мы и отправились в двух сквернейших тарантасах, в одном граф со мною, в другом — доктор и ординарец. Трое суток брели мы по голой пустыне, без теплой пищи, без пристанища, по холоду, перенося всякие лишения. Граф перенес все невзгоды с величайшим терпением, ни единым словом не выразил неудовольствия: напротив, был весел, всю дорогу шутил и тут-то рассказал мне анекдот, послуживший, как он выразился, руководящим началом всей его деятельности. Однажды, будучи еще молодым офицером, он послушал разговор двух военных писарей. «Хитрая, брат, штука мазурка!» — «Нисколько, — отвечал собеседник, — мазурка — это вот что: ногами выделывай что хочешь, а в голове расчет держи».
— Всю мою жизнь, — прибавил граф, — я держался этого мудрого правила и ни разу не раскаивался...
Последствия, однако, показали, что он ошибся...
После трехдневного мучительного странствования мы добрались, наконец, до Астрахани. Буквально все население, от мала до велика, высыпало нам навстречу. Все улицы, окна, балконы, даже деревья были усеяны тысячами голов, ревевшими: «Ура!». Густая толпа не только всюду сопровождала графа в его двух с половиной недельном пребывании в городе, но и не отходила ни днем, ни ночью от губернаторского дома, в котором он проживал. Местные остряки уверяли, что астраханцы потому так обрадовались, что с незапамятных времен не видели в своих степях «живого» сановника и что последнее посетившее их высокопоставленное лицо был — Пугачев (никогда, заметим в скобках, в Астрахани не бывавший). Городское управление особым постановлением приняло на себя расходы по содержанию графа и его свиты на все время нашего пребывания. Но граф, поблагодарив городского голову, отказался от такой любезности и все расходы на наше кормление, как и в Царицыне и повсюду, принял на свои средства. Я вел, между прочим, и его личные счета и потому знаю, что ежедневно мы ему обходились довольно дорого, гораздо дороже отпускавшихся ему суточных денег, так что он постоянно приплачивал из своего кармана.
