– Не откажусь. – Сорра присел, демонстрируя хладнокровную выдержку.

– Это наглость, Алексис, – убедившись, что Романа поблизости не наблюдается, с досадой заметил старик. Недовольство и раздражение, отчётливо различимые в голосе, не могли скрыть факта наличия симпатии, которую он испытывал к принцу, – Я согласен закрыть глаза на то, что пользуясь некоторыми слабостями преподавателей, вы... хм... – он на мгновение замялся, доказывая аксиому, что и верховным магам не чуждо нечто человеческое, – Приобрели не совсем законный артефакт. Испытание было рассчитано на одиночное прохождение, – укорил он.

– Не может быть?! – Сорра изумился столь искренне, что будь на месте Горимуса Роман – непременно бы поверил. – Нам об этом никто ничего не сказал, – подвинув к себе свободную чашку, итаниец с покаянным видом налил себе чайку и, пытаясь не жмуриться от удовольствия, отдал должное кулинарному мастерству Абеля Горимуса.

Насколько принц был в курсе – а принц был в курсе – чудесные булочки с заварным кремом, наблюдаемые на тарелке, мэтр Горимус пёк исключительно сам. Следовало пригласить Романа насладиться кулинарным шедевром, но старику приспичило посекретничать.

***

Артани прошёл в богато обставленную гостиную, с интересом озираясь по сторонам. Внешний фасад не производил впечатления, в отличие от внутреннего убранства: элегантная меблировка в модном Арлийском стиле дополнялась столиками из цветного стекла. Наверх вела изящная лестница, но в домах магов любопытство губит не только кошек.

Шумно заворчали старинные часы, привлекая внимание скрипом пружинок и колёсиков. Роман повернулся и с изумлением отметил время. Он был уверен, что они опоздали, но, как выяснилось, пришли с запасом. Маятник закрутился, приводя в движение золотые цепочки, распахнулись изящные створки, выпуская на танцевальный помост хрупкие фигурки, подстрекаемые фарфоровыми музыкантами. Часы представляли маленький изящный павильон ювелирной работы.

Роман, заворожённый, подошёл ближе. От знакомой мелодии сердце заныло, ускорив бег. Он часто слышал мелодию в детстве, и непривычно было услышать знакомое исполнение на музыкальных инструментах, не приспособленных к музыке Ромейна. Мелодия звучала, рассыпаясь стуком молоточков и звоном серебряных колокольчиков, а незнакомый дом ожил воспоминаниями.

Окунувшись в забытьё, Роман прошёл по комнате, с удивлением трогая пальцами, рассматривая, смутно припоминая. Деревянный белый клавесин стоял в библиотеке замка, и если откинуть крышку, можно увидеть затейливую монограмму в виде начальных букв их имён. Клавесин отец подарил матери на день рождения. Давным-давно. Роман механически сел на покрытую бархатом скамейку, откинул крышку и, помедлив уверенно тронул клавиши, аккомпанируя льющейся из часов мелодии, заполняя пространство дыханием памяти.

Алексис Сорра многое не знал о Романе, а граф превосходно играл на музыкальных инструментах: владел скрипкой и клавесином, а если бы у него был выбор, что из вещей спасти из горящего замка, он бы, не задумываясь, вынес не золото и драгоценности, а флейту: сломанную флейту бедной Арлессы. Сестра была плохим музыкантом, но умела превосходно танцевать с исступлённой, пронзительной страстью.

«Дышу музыкой, растворяюсь в музыке, слышу музыку, и всё – человек пропал, – восторженно объясняла Арлесса, – Остаётся музыка, движения, и твой зритель – бог, а после смерти... – Арлесса закрывала глаза и превращалась в льющуюся гибкую ноту, – Хочется стать музыкой».

Исполнилось ли желание несчастной сестры? Роман играл, увлекаясь всё сильнее и сильнее, превращая мелодию в бурю, а в солнечных пылинках на поверхности клавесина кружилась Арлесса: вскидывала тонкие руки, складывалась веточкой гибкой ивы, разбрасывала лёгкие юбки, подпрыгивая летящей ласточкой, перебирая ногами, с отточенной лёгкостью парила в воздухе.

«Страсть танца – выражение жизни и смерти. Закончив танец, феникс сгорает, чтобы вновь возродиться из пепла...» Арлесса мечтала стать писательницей и зачитывала Роману отрывки из своих рассказов. Роман играл и играл, утверждая право бессмертия жизни, а по лицу потекли слёзы.

Смерть... не оставляет ничего. Фениксы не возрождаются из пепла, мёртвые живут в пепле памяти, острой тоске по близким и любимым людям, приходят во снах, но не зовут за собой. Роман протягивал руки, звал, рвался к родным, пытаясь объяснить, что он скучает, не может без них. Невыносимо. Они знали, они любили, но не разрешали пойти вослед – разворачивались и исчезали в предрассветном тумане, и только Арлесса оставалась танцевать в свете солнечных лучей. Летящая пылинка памяти...

***

– Алиссин, я вам не советую, а рекомендую настоятельно...

Горимус сердился. Несколько минут беседы в принцем вызвали ощущение, что куратор общается со стенкой. Обычно внимательный и отзывчивый Алиссин закрылся в непроницаемый панцирь, глухую броню. Горимус искренне хотел помочь. Мудрый Рогоза был прав: лезть бессмысленно, принц не способен слышать, и продолжит поступать по-своему. Необходимо дать парням время перегореть, однако подозревая, что они не перегорят, и всё станет лишь хуже, учитель не оставлял попыток.

– Вы должны оставить Романа в покое. Вы губите мальчика.

– Я гублю? – Алиссин ненавидел вмешательство в свои дела. Он всю жизнь провёл, идя на поводу чужих желаний, вынужденный подчиняться правилам, нести бремя долга и ответственности. Надоело. Надоело объяснять, оправдываться... – Абель, я волосу с его головы не позволю упасть – сделаю всё, чтобы его уберечь и защитить.

– Тогда защитите его от самого себя, Алиссин.

– Абель, я тепло отношусь к вам, но разговор бессмысленный. Вы лишь мучаете меня и себя. Прошу, перестаньте и не переходите черту дружбы.

– Вы давно её перешли.

– Замолчите, несносный вы старик! – принц с грохотом поставил чашку, едва не расколов блюдце. – Достаточно. Вас директор попросил?

– Сильва ни при чём – он решил не вмешиваться.

– Правильно решил. Последуйте его примеру, Абель – оставьте нас в покое. Мы хотим просто быть. Вам чужое счастье покоя не даёт?

– Алиссин, вы не понимаете ситуации, глупый мальчишка.

– Я не понимаю? – Алиссин взорвался. – Кто вам дал право меня поучать? Вы своим идиотским испытанием поставили под угрозу жизни нескольких десятков студиозов! Я не понимаю? Сколько человек дошли до финала? Можете не отвечать. Мы с Романом – единственные. Просите оставить его в покое – для чего? Чтобы я дал вам возможность угробить его?

– Алиссин, не утрируйте. Ничего бы не произошло.

– Уже произошло!

На Абеля Горимуса не стоило орать, но доведённый до бешенства Алексис находился в бесконтрольной ярости:

– Не окажись меня рядом, Роман давно был бы мёртв.

– Значит такая у него судьба, – Горимус поднялся и теперь они стояли напротив друг друга, прожигая взглядами-молниями.