– Ублюдок, скотина, извращенец, сволочь!!!

– Вот она – людская неблагодарность, – с театральным вздохом Сорра наклонился поближе, любезно подставляя горло пытающемуся дотянуться Роману, но попытка не удалась. Слабое шевеление было единственным, на что ди Валь был способен в подобном жалком состоянии, но материться не помешало – до слёз.

– Ладно, повеселились, и хватит. Что дальше делать? – перестав ржать и издеваться, хмуро спросил иттаниец.

Роман виновато насупился. Реплики из разряда «я не просил себя спасать» у него хватало ума не озвучивать и в пылу ссоры. Он облажался.

– Ждать - не вариант, – с тоской покосившись на прикреплённый к запястью диск, протянул Сорра, – Неизвестно, что впереди – может, пройдём быстро, а может, придётся возиться, – Алексис переложил Романа на землю и принялся обвешиваться сумками.

– Прости, – начал Роман, но Алексис отмахнулся:

– Королёк, не тупи. На твоём месте мог оказаться я, вполне возможно, и окажусь. Деваться некуда – терпи, – с этими словами он наклонился и, подхватив обездвиженного напарника, взвалил на плечо, – Артани, предупреждаю сразу, блеванёшь на меня, и всё, что было до этого, тебе покажется праздником.

Роман, голова которого безжалостно закружилась, стиснул зубы, давя начинающийся рвотный спазм.

– Паршиво. Знаю, – стремительно переходя с шага на бег, отозвался Сорра. Сочувствовать было некогда – впереди простиралось порядка пятнадцати километров, и преодолеть расстояние он намеревался на полной скорости. – Поехали!

Итаниец замолчал, экономя дыхание, не став озвучивать, что решив совершить марш-бросок, рискует невероятно. «Направление северо-запад. Расстояние...» Сорра взглянул на браслет, активируя поисковик, настроенный на Горимуса.

– Поисковик – полезная вещь. Мы почти у цели.

– Это радует.

Роман со стоном плюхнулся на бревно, усиленно растирая ноги. Исцеляющая магия и лекарское искусство Сорры ускорили процесс, но после яда граф чувствовал себя отвратно. Мышцы кололо, они немели при ходьбе, тело отказывалось подчиняться. Алексис признавался, что отравления он лечит не особенно хорошо.

Первые несколько километров Сорра протащил Артани на себе. По причине отсутствия времени, возражать было бессмысленно. Ждать, пока граф придёт в себя, они не могли – пришлось смириться и действовать по обстоятельствам. Сорра не глумился. Правда, на тот момент Роману было плевать на чужие остроты. В положении вниз головой перемещаться оказалось хуже, чем хреново. Последнее, что он помнил перед тем, как отключиться: успел предупредить Сорру, что его тошнит и он блеванёт.

Роман не помнил, рвало или нет. Отвратный привкус желчи во рту подсказал, что вычистить успело – радовало, что не на Алексиса – Сорра бы подобного точно не простил. Когда Роман очнулся, ему стало нестерпимо стыдно. Он не помнил, когда в последний раз испытывал столь острое обжигающее чувство вины.

Запястья Артани были связаны поясом Сорры и закинуты на шею напарника, голова располагалась на плече Алексиса, а сам граф, прихваченный магией ширена, удобно дрейфовал на чужой спине, в то время как итаниец, бережно придерживая ношу, стремительно нёсся вперёд, беззащитный перед лицом возможной опасности.

Своей слабостью Роман столь откровенно подставил Сорру под удар, что и спустя десять минут после достижения привала Роман избегал смотреть напарнику в глаза. Не слушая возражений, он требовал отпустить, но Сорра обматерил и велел заткнуться, продолжив бег, и Роман проглотил, понимая, что Алексис прав.

Скулы сводило от злости на собственную дурость. По его вине они замедлились и двигались черепашьими темпами, но не стоило недооценивать итанийца. Сорра протащил Романа практически до финиша, но, устав, отпустил. Несколько минут они бежали вместе – точнее, Сорра бежал, волоча за собой Романа, после чего объявил привал, непреклонно сообщив, что выдохся, и шагу не сделает, пока не восстановится.

Не стоило быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: остановка требовалась только Роману, а Сорра проявил неожиданно редкий такт. Догадываясь о чужом состоянии, Алексис не издевался и не дразнил, но лучше бы подшучивал. Стыд жёг гвоздём.

– Как себя чувствуешь, королёк? – свернув карту и убрав её за пояс, итаниец присел на корточки, беря Романа за кисть и считая пульс. Удовлетворённо кивнул, отпуская. – Жить будешь, и даже со мной... – он вновь обретал способность шутить.

– После тренировок с тобой мне бывало хуже, поверь. – Роман прислонился затылком к дереву, прикрывая глаза.

– На жалость давишь, Романчик? – вкрадчиво поинтересовался итаниец, заставляя графа непроизвольно улыбнуться.

Сорра понимал его гораздо лучше, чем Роман представлял. Всё, что делал итаниец, временами казалось таким правильным, уместным. Вот и сейчас источающая ехидство реплика, сказанная вовремя, позволила Роману прекратить выгрызаться изнутри. Открыв глаза, он посмотрел на Сорру и... задохнулся в лучах мягкого ироничного взгляда, утонул в улыбке, поразившись, насколько она нежная – словно волшебный тёплый цветок расцвёл в суровом царстве зимы и льда. Ошеломительный.

Сорра оказался близко, очень близко, как всегда бесцеремонно круша понятия о личной дистанции. Роман не отталкивал, ища ответ: почему их близость естественна для него, ощущается знакомой, привычной. А если Сорра тоже чувствует похожее? Сердце забилось, сделав стремительный громкий тудум, заметалось, затерялось испуганно, не зная стучать или остановиться.

Дыхание Сорры щекотало лицо и губы, вызывая нерационально детское желание взять и укусить, но итанийцу в голову не приходило отстраниться или податься назад. Он слегка приоткрыл их – сухие, обветренные – словно приглашая попробовать, подначивая... не бояться и укусить его. Смотрел выжидающе, мягко звал глазами, приглашая дотронуться... смелее.

Роман со страхом прогнал дурацкую мысль:

– А тебе знакомо чувство жалости? Вот новость! – смущённо – Сорра был слишком близко – пробормотал граф и, решительно надавив фыркнувшему итанийцу на плечи, отстранил от себя, боясь признаться, что его трясёт вовсе не от яда. От чужой близости, присутствия. Как будто Сорра вошёл в него и заполнил собой. Но он даже не притронулся, а у Романа что-то внутри в узел завязалось, сжалось невидимой пружиной, и другой конец этой пружины находился в теле итанийца, и он тянул за него – не прикасался, но тянул.

– Каково сейчас тем, кто проходит это испытание в одиночку? – не воспринимать энергетику Алексиса получалось с трудом. Роман отвернулся, мрачнея, – Мы с тобой отделались относительно терпимо, но даже вдвоём...

– Не думай об этом – Сорра, не дождавшись – а он ждал – слегка резковато впихнул Роману фляжку с водой. На мгновение ему показалось, что в зрачках Артани что-то зашевелилось конкретно в его адрес, но слишком сладка мечта, чтобы стать правдой... – Есть хочешь?

– Ты ещё способен думать о еде? – Роман изумлённо вздёрнул бровь, не зная – поразиться или позавидовать. В отличие от графа, чёрствому Сорре не было знакомо прекраснодушие – циничность и деловой прагматизм итанийца не уставали поражать. Он предпочитал думать, в первую очередь, о себе, а другие как-нибудь сами перетопчутся.