Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

От использования подвалов под склад бригада давно отказалась. О «хавире» иногда вспоминали, когда возникала срочная необходимость в скрытом от посторонних глаз месте. Пару раз здесь содержали заложников из числа злостных должников. Тюремщики быстро и умело доводили их до такой кондиции, когда считают за счастье отдать все долги и накинуть сверх того. Жертвы выходили отсюда сломленные, мечтающие об одном — остаться в живых и больше не ввязываться ни в какие криминальные истории. Хоронился здесь и Кореец во время позапрошлогодней войны. Но сейчас он нашел места получше и поближе — и где хранить оружие, и где отлеживаться.

В просторной комнате был огромный, покорябанный, изрезанный деревянный стол и несколько стульев, угол занимали лежаки с наброшенными на них матрасами и одеялами, оставшимися после прошлой «лежки». Сельские, озабоченные поиском денег на горячительные напитки воры сюда не заглядывали — убогая обстановка их не интересовала, так что вещи были уже несколько лет в целости и сохранности. Зато электричество «украли» три года назад. Тогда ворюги сподобились загнать литовцам алюминиевые провода, а восстановить их никто не удосужился, так как деревня практически умерла — жили теперь тут три полуглухие одичавшие бабки и чудом оставшийся в живых и не убитый самогоном, как все его сверстники, старик.

— Сейчас. — Ломоносов включил электрический фонарик, подошел к полке, на которой стояла керосиновая лампа, встряхнул ее. — Блин, керосина нет… Как черти — в темноте прячемся.

Он поставил фонарь на стол, кружок уперся в потолок, штукатурка на котором пока не осыпалась, но была вся во влажных разводах.

— Лучше свечку. — Кореец вытащил из кармана свечу, зажег ее. Фонарь погасил и отставил в сторону.

При неверном мягком свете свечи предметы становятся загадочными и приобретают совершенно иной смысл. Дневной свет высвечивает их несовершенства — кривую поверхность, шероховатости, царапины. Свеча будто извлекает из предметов их мистическую суть. Корейцу всегда нравился свет свечи.

— Ну что, побазарим о делах наших скорбных, — предложил он.

— Насколько я понял, у тебя война, — отметил Пробитый.

— Ты верно понял.

— И ты хочешь смотреть по телевизору похороны Шамиля, — утвердительно произнес Пробитый.

— Именно. И обеспечишь тело для похорон ты.

— Я уже это понял… Вопрос в цене. Кореец.

— Сколько?

— Семьдесят, бросил небрежно Пробитый.

— Семьдесят чего? — спросил Кореец.

— Семьдесят тысяч долларов США.

— Ты серьезно?

— Куда серьезнее.

— Слушай, Пробитый, я тебя раньше не трогал. — Кореец пристально смотрел на собеседника. — Ты у меня был на привилегированном положении. И неплохие деньги имел, ничего не делая.

— И от безделья уложил двоих гавриков?.. Кореец, я за твои интересы их убил. Чтобы все знали — с Корейцем лучше не связываться. Его ребята сразу валят… А сейчас за то, что я тебе верно служил, меня ищет милиция.

— Я тебе велел валить тех бедолаг? — Взгляд Корейца будто налился свинцом и пытался расплющить Пробитого.

— А, оставь, Кореец. Чего зря тереть? Мне нужно бежать из страны. Ты же знаешь.

— Семьдесят — это не разговор.

— А какой разговор?

Торговались они ожесточенно. Семьдесят тысяч долларов — это действительно было несерьезно. В конце концов цена сползла до тридцати.

— Это дело смазать надо. — Ломоносов достал из сумки, которую принес с собой, бутылку виски.

— Надо… Сейчас приду. — Пробитый встал, отряхнул брюки от прилипшей стружки — на стуле что-то пилили Недавно, значит, какая-то деятельность тут происходила.

— Куда? — спросил Кореец.

— В сортир. Хочешь за компанию?

— Можешь далеко не ходить, — усмехнулся Ломоносов.

— Ладно. — Пробитый вышел на крыльцо, вздохнул полной грудью сладкий воздух. Поднял глаза.

На небо высыпали яркие звезды. Вдалеке, в лесу, голосила ночная птица. Было прозрачно и чисто. Было спокойно.

Пробитый вздохнул еще глубже. По его телу прошла сладостная дрожь. Голова немного болела, но не больше, чем обычно. Он привык…

Он подошел к шоферу, который скучал, присев на сиденье «Лендровера» и поставив ногу на подножку. Он зевал. Из приемника разносилась негромкая музыка.

— Чего, скоро наговоритесь? — спросил шофер. Пистолет «ТТ» лежал рядом с ним.

— Чего вооружились? Меня боитесь? — усмехнулся Пробитый.

— Кроме тебя, есть кого бояться, — буркнул шофер. — Знаешь, сколько уродов расплодилось.

— Вся беда, что все кого-то боятся, — отметил Пробитый. — Надо жить проще.

— Знаем. Только жить охота.

— Да. Охота, — кивнул Пробитый.

И рванул вперед молнией. Он зажал рот водителя так, что тот не вскрикнул, когда нож вошел в грудь — прямехонько в сердце. Пробитый прекрасно знал, куда и как бить. Надавил на лезвие сильнее, чуть провернул…

Шофер дернулся. Забился в конвульсиях. Обмяк. Лезвие вошло точно и аккуратно… Пробитый никогда раньше не убивал человека ножом. Но рассчитывал на такие варианты. И тренировался, протыкал лезвием мешки с песком, изучал анатомию. Не раз прорисовывал это в сознании. Да и в армии учили, как это делается. И сейчас все получилось как нельзя лучше.

— Дурак. Бояться надо было лучше, — едва слышно прошептал Пробитый.

Вернувшись к дому, он нагнулся к, крыльцу, а когда поднялся, в его руках были припрятанные заранее граната и пистолет.

Он выдернул кольцо. Распахнул дверь. Кинул внутрь гранату. Закрыл дверь.

В помещении ухнуло.

— Окончательный расчет. — Пробитый передернул затвор пистолета и шагнул в дом, провел лучом фонарика.

Вряд ли кто из лежащих здесь людей нуждался в контрольном выстреле — взрыва в закрытом помещении гранаты «Ф-1» более чем достаточно. Но работа должна быть сделана качественно…

Кореец с самого начала беседы испытывал тревогу. Он ощущал в Пробитом сдерживаемое возбуждение, но считал, что тот «вибрирует» в предвкушении больших денег. Но когда киллер вышел на улицу, он вдруг подумал, что подобное возбуждение у этого отморозка обычно бывает не в предчувствии денег, а в предчувствии крови. Притом крови близкой.

— Этот черт тебе странным не показался? — тихо произнес Кореец, вставая и устремляясь к окну, чтобы посмотреть, где сейчас Пробитый.

Тут распахнулась дверь. И со стуком покатилась по дощатому полу граната.

Кореец не зря был мастером единоборств. Какой-то компьютер, действующий вне зависимости от сознания, включился и взял управление телом на себя. ан бросился на пол, переворачивая массивный обеденный стол и скрываясь за прочной крышкой.

Тряхнуло, взрывная волна прошла по закрытому помещению, ломая, корежа, калеча, сметая все на своем пути. Осколки разлетались, впиваясь в дерево и человеческую плоть, не оставляя шанса ничему живому.

Корейца будто закрутило в смерч, по ушам ударило так, что он на миг потерял сознание, но тут же вынырнул из темного водоворота обратно, правда, уже в другой мир, отделенный прозрачной перегородкой, гасящей звуки и цвета.

Водоворот грозил затянуть Корейца вновь в черноту, но огромным усилием воли он держался, потому что знал: потерять сознание сейчас — верная смерть. Надо действовать. Он хотел жить, и эта жажда жизни заставляла его держаться на поверхности и двигаться.

Стол, послуживший ему защитой и прикрывший от взрывной волны и осколков, накрывал его теперь как одеялом. Осторожно освободившись от него, Кореец изогнулся. Попытался вытащить сзади из-за пояса шестнадцатизарядный «глок», вдавившийся глубоко в спину.

Он услышал с улицы щелчок передергиваемого затвора. Плохо слушающийся палец скользнул по предохранителю. Только с третьей попытки Кореец снял с предохранителя свой «глок» — затвор его был взведен всегда.

— Есть живые? — со смешком крикнул Пробитый.

В комнате была темень — взрывная волна смела вместе со столом и свечу. Зрачок карандашика-фонаря, который киллер держал в кармане как авторучку, пополз по комнате, выдергивая из темноты очертания изломанных предметов.

59
{"b":"23677","o":1}