а Фрагменты эссе приведены в кн.: Мввеп С. N. уоп. Вю§гарЫе XV. А. Могап$. Ье!р21§, 1828
(Керг. НшаЫзЪет, 2йпсН, 1Ч.У., 1984). 8. 569-570.
Ь Нимечек. С. 63.
утяжеляло его работу, поэтому жена посоветовала ему прилечь на канапе, твердо обещая разбудить через час. Но он заснул так глубоко, что ей было жаль его трогать, и он проспал два часа. Проснулся около пяти утра. На семь уже были вызваны переписчики, и к этому времени увертюра была готова. Некоторые все пытаются распознать в ее музыке моменты, когда Моцарт клевал носом и судорожно просыпался".
Как видно, в изложении появилось много дополнительных деталей, и некоторые из них мало согласуются с первым рассказом. Из сообщения Ниме-чека ясно, что Моцарт отправился в свою комнату один, и, возможно, это видели его друзья, разделившие с ним ужин. Нет и слова ни о Констанце, ни о приготовлении пунша. Кроме того, удивление и восхищение той легкостью, с которой Моцарту давалась композиция, — главный акцент, сделанный биографом. Констанца, наоборот, излагает историю как некий занимательный факт, как иллюстрацию моцартовской капризности и легкомыслия и, напротив, великодушия и преданности его жены, всегда готовой помочь своему мужу. Но можно ли безоговорочно верить такой версии, когда свои достоинства подчеркнуты за счет принижения чужих? Не потому ли Нимечек, знавший Моцарта лично, в переписке с издательством «Брейткопф и Гертель» высказался вполне определенно: «Я верю далеко не всему, что рассказывает или показывает мадам Моцарт»ь.
История с увертюрой к «Дон Жуану» на этом не заканчивается. Стэффорд отмечает, что в изложении ее Арнольдом (1803) добавлена новая деталь: «Еще до того, как Констанца дала ему пунш, он был уже изрядно пьян»с. Наконец, в 1862 году выходят в свет мемуары актера А. Генаста, опубликованные его сыном, где все приобретает совсем уж фантасмагорический оттенок. Оказывается, прежде чем ехать домой, Моцарт в компании Генаста и нескольких певцов провел вечер в обществе некоего гедониста-священника за роскошным ужином с прекрасной едой и великолепными венгерскими винами. Моцарт пребывал в сильном опьянении и только глубоко за полночь в сопровождении друзей, горланя, естественно, арию «с шампанским», вернулся в свое жилище. Здесь спутников одолел сон, но их разбудили мощные звуки: Моцарт за инструментом писал увертюру*1.
Как видно, чем далее публикация отстоит от реальных событий, тем более история обрастает подробностями, иногда совсем неправдоподобными. Одна из них весьма красноречива — игра Моцарта на инструменте, хотя по многочисленным источникам хорошо известно, что он практически никогда не сочинял оркестровые пьесы за клавиром.
Вообще, шума и сплетен вокруг склонности Моцарта к пьянству довольно много, а свидетельств, не вызывающих сомнения, напротив, мало. Аберт, например, считает, что репутации Вольфганга сильно повредило его тесное общение с труппой театра Ауф дер Виден и Шиканедером, «распущенность которого была известна всему городу», весной и летом 1791 года, то есть в пе-
а Несколько анекдотов из жизни Моцарта, поведанных нам его вдовой // Моцарт. Истории
и анекдоты, рассказанные его современниками. С. 126.
Ь Письмо от 21 марта 1800 г. — См.: Рег/аИ1 /. ЕшШНгогщ // №ете1$сНек Р X. ЬеЬеп <1ез
к. к. Каре11те1$1ег5 \\ЫГ§ап{> СопИеЬ МогаП пасЬ Оп§шак)ие11еп ЬезсЬпеЪеп. Рга§, 1798 (герг. МйпсЬеп, 1984). 5. VI.
с 5Ш#огс1. Р. 96.
д 1ЬШ. Р. 97.
«Гуляка праздный» ?
А
Н
Л
1>
Е
О
а
А
К
ГО
К
риод создания «Волшебной флейты»3. Однако далее Аберт замечает, что «для распространившихся позднее слухов о его чревоугодии, пьянстве, беспутстве не было ни малейших оснований. Это доказывают письма к Констанце с их тоской по жене и семье, с их чувством пустоты и одиночества, истребить которые не могли никакие оргии Шиканедера»ь.
Гораздо большего внимания заслуживает реплика свояченицы Моцарта Софии Хайбель (воспроизведенная в биографии Ниссена) о том, что она «никогда не видела Моцарта пьяным, о чем теперь пишут на весь свет: он мог выпить, лишь чтобы поднять настроение. Ему, правда, доставляло удовольствие, когда была возможность, угостить чем-нибудь своих гостей (чаще, к сожалению, мнимых друзей и бессовестных нахлебников...). Это окружение не прибавляло Моцарту ни доверия, ни почета»0. Столь же категоричен и Иоганн Непомук Гуммель, ученик Моцарта, живший в его доме в отроческом возрасте в 1786—1788 годах. Он утверждал, что учитель никогда (может быть, за исключением отдельных моментов, связанных с Шиканедером) не был склонен к излишествам01. В дневнике Наннерль имеется лишь одна запись о том, что Вольфганг к ее именинам приготовил пунш. Наконец, систематическое пьянство, якобы сопровождавшее венские годы Моцарта, плохо увязывается с его славой блестящего пианиста-виртуоза, так как неизбежно сказалось бы на его игре. Известно, что после 1788 года он редко давал концерты в Вене, но выступал публично в Дрездене, Лейпциге, Берлине, Франкфурте-на-Майне. И конечно, нет ни одного критического замечания, которое бросало бы тень на его пианистическую репутацию.
Поэтому вряд ли одной из причин жизненного краха Моцарта могла быть его стойкая склонность к выпивке. Он не был совершенным трезвенником, и, быть может, в периоды особенно высокого творческого напряжения, когда из-под его пера выходили столь масштабные партитуры, как «Дон Жуан» или «Волшебная флейта», он позволял себе некоторую разрядку с помощью алкоголя. Но в целом в его отношении к спиртному больше от привязанности гурмана, чем от зависимости пьяницы; в вине он ценил тонкий вкус и способность дарить веселье, а не беспамятство.
Еще одна (как многие считают, пагубная) страсть, сопровождавшая Моцарта в его жизни, — игра. Он был игрок, причем его подвижная психика и недюжинный темперамент позволяют предположить, что страстный. Разные игры (в том числе и азартные) были знакомы ему с ранних лет. Леопольд, добропорядочный отец семейства и почтенный бюргер, не видел в этом ничего зазорного, с удовольствием играл сам и учил своих детей. И, скорее всего, Вольфганг с детства приучился держать себя под контролем. Впрочем, этому верят не все.
В зальцбургском доме Моцартов в ходу были самые разные игры — карточные, подвижные, театрализованные. О стрельбе по мишеням из духового ружья — популярной зальцбургской забаве — в переписке около сотни упоминаний. У венцев соревнования стрелков не были столь распространены, зато в высшем свете с удовольствием играли в карты. Но сведений о моцартовском пристрастии именно к картам в сохранившихся документах очень мало. Это даже вызывает у некоторых исследователей подозрение, что именно здесь — исток
а Аберт I, 2. С. 491.
Ь Там же. II, 2. С. 254.
с /Ушей С. N. гоп. Ор. ей. 8. 672—673.
с1 8ш#огс1. Р. 98.
о
го основных финансовых проблем моцартовской семьи8, и чтобы скрыть это, Констанца постаралась вымарать все места, где речь заходит о картах6. Известно также, что Моцарт очень увлекался бильярдом. Ниссен (вслед за Нимечеком и явно со слов Констанцы) указывал, что тот «даже имел дома собственный бильярдный стол, за которым они с женой ежедневно играли»8. Констанца тоже была неравнодушна к разнообразным играм. «Отдайте распоряжение, — пишет Моцарт отцу перед визитом в Зальцбург вместе с женой (1783), — соорудить в саду место для кегель, потому как моя жена большая их любительница»1*.
Игра в бильярд или карты, и даже такая совсем невинная забава, как кегли, в то время чаще всего подразумевали денежный интерес и немалые траты. В публичных заведениях, где были бы расставлены бильярдные и карточные столы (разного рода кафе и игорные дома), с клиентов брали плату за вход и за обслуживание. Купить бильярдный стол в личное пользование тоже стоило немало. В описи имущества, составленной после смерти, стол Моцарта оценен в 60 флоринов. Для сравнения: цена его вальтеровского фортепиано со специальным педальным механизмом в той же описи — 80 флоринов. Так что речь идет не о дешевой забаве.
