Пристрастие к бильярду имеет вполне легитимное объяснение. Считается, что врач Моцарта Зигмунд Баризани еще в начале венского периода советовал ему подобные подвижные игры. «Увлечение бильярдом, — пишет О. Ян, — давало врачу прекрасный повод требовать от него хотя бы минимума регулярного движения, которое, так же, как и игра в кегли, Моцарту было тем приятнее, что оба эти телесные упражнения не мешали его внутренней духовной деятельности»⁶. Ради физической зарядки Моцарт, видимо, тоже по совету Баризани, держал лошадь и старался регулярно выезжать, что также было чрезвычайно полезно при его вечной прикованности к письменному столу* и фортепиано.

Одно из писем Моцарта, отправленное Констанце вскоре после ее отъезда в Баден, дает представление о том, как и когда Моцарт играл:

> Сразу же после твоего отплытия я сыграл с г-ном фон Моцартом (ко

торый написал оперу у Шиканедера) 2 партии в бильярд. Потом я продал свою лошаденку за 14 дукатов. Потом я попросил Йозефа Примуса принести черный кофе, при этом выкурил отменную трубку табаку, потом инструментовал почти целиком рондо Штадлера*.

Моцарт мог начать день с игры на бильярде сам с собой (или с Констанцей), и это составляло для него некоторый род физической и душевной зарядки, так как явно приносило удовольствие.

а Кгаетег II. \\^г Ьа1 МохаЛ уегНип§егп 1а58еп? // Мимса 30. 1976. 3. 203—211.

Ь ВаиегО. С. МохаП: 01йск. 8р1е1 ипс! ЬеШепзсНаЙ. Вад НоппеГ, 2003. 8. 142. с Ж$$еп О. N. уоп. Ор. сИ. 8. 692.

с! Письмо от 19 июля 1783 г. — Впе/еОА III. 3. 280.

е 1аИп О. IV. А. МогаП. ОпОег Тей. Ье1р21ё, 1858. 8. 243.

Г По свидетельству Гуммеля, устроившего в 1827 г. небольшую «экскурсию» Ф. Хиллеру по бывшему жилищу Моцарта на Шулерштрассе, Моцарт в поздние годы писал не за столом, а за конторкой — видимо, также по совету врачей. См. фрагмент «Кйпз11е|Ъе8сЬге1Ьипё»

Ф. Хиллера в: ОеШзсНЦок. 8.482.

Ё Письмо от 7 октября 1791 г. — Впе/еСА IV. 5. 157.

Гуляка праздный» ?

Н

Он

0)

Е

О

К

Л

Я

го

К

Заключалась ли в этом какая-либо опасность для моцартовского жизненного уклада? По-видимому, никакой, коль скоро речь идет едва ли не об образцово-показательном соблюдении норм здоровой жизни. Хотя то тут, то там в документы просачиваются все же некоторые настораживающие детали.

> Он был самозабвенный игрок на бильярде, но играл плохо. И стоило в Вене появиться известному игроку, он испытывал к нему больше интереса, чем к знаменитому музыканту. Он считал — последний все равно явится к нему, встречи же с первым он искал сам и играл с высокими ставками целые ночи напролет".

Таковы воспоминания одного из современников. Можно ли им безоговорочно доверять, тем более что это одно из немногих свидетельств, где моцартовская страсть предстает в таком свете? Стэффорд оценивает их как пустые застольные сплетни^ь. Кроме того, по воспоминаниям тенора Майкла Келли, Моцарт был не столь уж плохим бильярдистом: «Далеко не единожды играл я с ним, но всегда оказывался побежденным»⁰.

Существует еще один документ — небольшой лист бумаги, на котором моцартовской рукой записан ряд цифр. Этот «листок» был известен в начале XX века, затем исчез и «всплыл» снова лишь в 1992 году. Из этого сохранившегося фрагмента (его относят ко времени между июнем 1786 и февралем 1788 года) выясняется совершенно невероятная по тем временам сумма моцартовских прибылей — 6 843 гульдена. Никакими обычными доходами ее объяснить не могут. Есть предположение, что на этом листе зафиксированы приходы и расходы моцартовского «игрового банка», отражающие его участие в запрещенных тогда (но, видимо, процветавших подпольно) карточных играх, таких как «фараон» или «полдюжины»¹*. Однако не исключено, что эти цифры — его сальдо по игре в бильярд «с высокими ставками». Бауэр в своей книге «Моцарт: удача, игра и страсть» заключает:

> Итак, все же виноваты большие долги за азартные игры? Моцарт — жертва пагубной страсти к игре? Он играл в дурных компаниях или, может быть, даже с ... шулерами. Документов, способных это подтвердить безоговорочно, до сего дня не имеется! Вполне возможно, что в личных архивах австрийской, венгерской или чешской знати или в дневниках всплывут когда-нибудь какие-то сведения или воспоминания. Но до этого к предположениям, что в катастрофическом финансовом и социальном положении Моцарта в последние годы жизни виноваты игорные долги, следует относиться с осторожностью

Действительно, вокруг фигуры Моцарта как азартного игрока остается немало вопросов. Однако если предположить, что он проигрывал астроно-

а Вомзегёе 5. $е1Ъ81Ък>8гарЫе, Та§еЪйсНег ипё ВпеГе, Ьг§Ь. уоп М. Всйзвегёе. 5ши§ап, 1862.

Вс). 1. — ОеШхсНОок. 5. 443.

Ь §Ш$огй. Р. 104.

с ОеШзскОок. 5.454—455.

6 Вгаипегз IV. “...$о егпсЫе тал ете ещеле Казза с!е$ \ёп>гш8еп$” // ТНе МогаП Ез&ауз. 5иЙо1к [готовится к печ.]. Цит. по: ВаиегС. С. СНйск, 5р1е1 ип(1 Ьек1еп$сЬаЙ... Ор. си. 8. 133. е /Ш.8. 135.

мические суммы в казино или подпольных игорных клубах, то это должно было породить в городе множество слухов, оставить неизгладимые следы в переписке или в воспоминаниях очевидцев. «И вопрос, на который, наверное, труднее всего ответить, — пишет Бауэр, — откуда Моцарт брал время, среди своей колоссальной композиторской работы, среди необходимости дирижировать, выступать как солист, проводить репетиции, среди своих уроков, постоянных писем, чтения книг и т. д., — время, чтобы часами еще и играть в бильярд и — в теплые сезоны — принимать участие в длительных партиях в кегли?»⁸

Во всяком случае, мы должны констатировать, что увлечение Моцарта разными играми не привело к заметным личностным деформациям, к тому, чтобы эта страсть стала всепоглощающей и хоть сколько-нибудь заметно отвлекла его от творчества.

Инфантилизм и бунтарство _{Разговоры 0 Моцарте}

— вечном ребенке,

о гении-музыканте, так и не ставшем взрослым, идут с давних пор — возможно, велись еще при его жизни, и уж точно вскоре после смерти. Официально первым поднял тему Шлихтегролль в знаменитом моцартовском некрологе 1793 года:

> Сколь рано этот редчайший человек достиг зрелости в сфере своего искусства, столь же долго во всех других отношениях он оставался ребенком — это следует признать с полной беспристрастностью. Он так никогда и не научился полностью владеть собой, так и не усвоил правил ведения домашнего хозяйства, надлежащего обращения с деньгами, умеренности и разумного выбора удовольствий^ь.

Известно, однако, что Шлихтегролль не был лично знаком с композитором и весь материал для некролога почерпнул из ответов Наннерль на большой перечень своих вопросов. Впрочем, это его суждение опирается даже не на мнение моцартовской сестры, а на приписку к ее письму, сделанную чьей-то чужой рукой: «Во всем, кроме музыки, он был и оставался почти всегда ребенком — и это главная черта теневой стороны его характера; он всегда нуждался в отце, в матери или в ком-то, кто бы его опекал, с деньгами он обращаться не умел...»^с Но можно ли вполне доверять этой анонимной приписке, даже если она и не вызвала принципиального возражения сестры? — ведь Наннерль мало знала о самостоятельной жизни брата и помнила его только в детстве и юности в кругу семьи, всегда возглавляемой Леопольдом.

С доводом из ее другого письма (также перекочевавшим к Шлихте -гроллю) спорить труднее:

> Под присмотром отца он рос, избавленный от забот обо всем необходимом, так что ему ни о чем не приходилось думать, да он был бы и не