Народ, доведенный до крайности, восстает. Личность мужественно умирает, своей смертью протестуя против режима рабства и насилия, осуждая и вынося приговор ему. Самоубийство его, Радищева, должно было лечь позорным пятном на все александровское царство. Великий ненавистник рабства кончает с собой в момент работы над сочинением новых законов,—значит, что-то зловещее, деспотическое таится за спиной этого «либерального» царя. Радищев понимал это и решил в последний раз своей жизнью послужить русскому народу, послужить делу разрушения общественных иллюзий, делу воспитания «зрителей без очков». 11 сентября 1802 года в 9 часов утра он выпивает стакан азотной кислоты и в страшных мучениях ночью умирает.

Весть о смерти Радищева мгновенно облетела Петербург. Переполошившийся Александр срочно послал своего лейб-медика. Но было уже поздно.

Радикальная общественность почтила его память. Иван Пнин написал стихи на смерть Радищева, в которых он выразил великую скорбь: «Уста, что истину вещали, увы, навеки замолчали, и пламенник ума погас». Другой поэт и общественный деятель Иван Борн в открытом заседании общества прочел свои стихи и статью, посвященные памяти Радищева, где решительно заявлял: мы живем под управлением такого монарха, когда «пьют патриоты смерти чашу». В своем обращении к соотечественникам Боры заявлял:

— Друзья! посвятим слезу сердечную памяти Радищева. Он любил истину и добродетель. Пламенное его человеколюбие жаждало озарить всех своих собратий сим немерцающим лучом вечности, жаждало видеть мудрость, воссевшую на троне всемирном. Он зрел лишь слабость и невежество, обман под личиною святости—и сошел во гроб. Он родился быть просветителем, жил в утеснении—и сошел во гроб; в сердцах благодарных патриотов да сооружится ему памятник, достойный его!

Так кончилась отважная жизнь мятежника и революционера, жизнь человека, перед которым трепетали монархи. Наступала новая, вечная жизнь в памяти благодарного потомства. Ученики и последователи Радищева бережно понесли навстречу новым поколениям его великое наследие.

На творческое наследие, на самое имя Радищева самодержавие наложило запрет. До 1905. года в России не могла быть напечатана его мятежная книга «Путешествие из Петербурга в Москву». И несмотря на это, Радищев органически и властно вошел в жизнь народа, его творческое наследие оказалось тем прочным фундаментом, на котором строилось в XIX веке великое здание русской литературы, русской общественной мысли.

В годы павловской реакции и первого десятилетия александровского царствования в литературе господствовал Карамзин и его школа, смененная потом романтизмом Жуковского.

Карамзин и Жуковский—явления, враждебные Ради* щеву. Оба они активно, всем своим творчеством, жизненным поведением боролись с делом революционного писателя. Созданная ими литература, выражая страх дворянства перед народом и его законным желанием освободиться от пут рабства, была антинародной. Не случайно поэтому, борясь с революционными идеями Радищева, они и в эстетике порвали с традицией русской литературы, высшим достижением которой были произведения «прорицателя вольности». Отсюда антинациональные корни их литературных воззрений, пресловутый «европеизм», которым так гордились и Карамзин и Жуковский.

Крылов в эту пору был живым наследником Радищева. Далекий от радищевской теории революции, он вместе с тем глубоко и органически принял демократизм Радищева, его веру в творческие силы народа, его ненависть к рабству, его завет подчинить литературу делу защиты крепостного крестьянства. Народность басен Крылова, басен, где положительным героем всегда являлся человек труда (крестьянин, садовник, сапожник, ремесленник и т. д.),—прямое продолжение эстетических принципов «Путешествия из Петербурга в Москву».

После Отечественной войны 1812 года русская литература развивалась под знаком мощного гения Пушкина. Он станет родоначальником новой русской литературы. Возводя это здание, он прежде всего обратится к русской традиции. Вся литература XVIII века пройдет перед ним. Радищев явится ее органическим завершением и наивысшим этапом. Обсуждая с декабристом Бестужевым историю русской литературы, Пушкин выступит с требованием пропаганды деятельности Радищева: «Как можно в статье о русской словесности забыть Радищева? Кого же мы будем помнить?»

Пушкин помнил Радищева всю жизнь. Начиная с юношеской поэмы «Вова» до стихотворения «Я памятник себе воздвиг...», в котором подводился итог всего сделанного им для отечества и народа, Радищев сопровождает поэта. И в этих стихах Пушкин прямо говорит—он шел по пути, проложенному Радищевым:

И долго буду тем любезен я народу,

Что звуки новые для песен я обрел,

Что вслед Радищеву восславил я свободу И милосердие воспел.

Великой заслугой Пушкина явилось освобождение русской литературы от чуждого ее духу влияния Карамзина и Жуковского. Создавая эстетику русского реализма, Пушкин смело использовал открытия и достижения радищевского наследства.

Радищев своими произведениями строил героическую литературу. Героическая тема завещана Пушкиным всем последующим поколениям русских писателей. Радищев создал образ современника-дворянина, уразумевшего положение крепостного крестьянства и разрывающего с жизнью, укладом и практикой своего класса,—перед Грибоедовым и Пушкиным тема эта будет стоять всю жизнь. Радищев сделал идею революции центральной в своей эстетике. Для Пушкина, не могшего принять революции «мстителя», тема бунта и мятежа народа против самодержцев и помещиков будет важнейшей—ей посвятит он лучшие свои произведения. Радищев указал на народ, как на силу, преобразующую историю. Радищев показал героический облик русского народа. И Пушкин, вслед за Радищевым, обращается к русской истории—в «Борисе Годунове», в «Дубровском», в «Капитанской дочке», показывает мятежный дух русского народа. Прямо опираясь на радищевскую эстетику изображения крестьян, которых обстоятельства борьбы за свободу делают героями, он создает образ вождя крестьянского восстания, Пугачева, рисуя его «великим мужем», человеком смелым, умным, великодушным, но неумолимым к врагам. Опираясь на опыт Радищева, он поясняет причины мятежей, смело заявляя, что этими причинами были гнет и насилия помещиков, крепостное право, «тяжесть порабощения».

Пушкин, глубоко связанный с движением декабристов, стал вождем передовой русской литературы еще в юные годы, потому что все его творчество было пропитано радищевской ненавистью к крепостному праву, к царскому деспотизму, радищевской мечтой о свободе народа. Прямо вслед за радищевской одой «Вольность» Пушкин пишет свою революционную оду «Вольность». Герцен свидетельствует: радищевские мечты—«это наши мечты, мечты декабристов».

Радищев вооружался против энциклопедистов, против их антинародной теории просвещенного абсолютизма. Пушкин с еще большим негодованием писал об отрыве французских писателей от народа, об их пристрастии к королевской «передней».

Герцен с гордостью отмечает радищевскую независимость от правительства, его глубокую связь с действительностью, его большую открытую жизнь, отданную делу освобождения русского народа от рабства: «Радищев не стоит Даниилом в приемной Зимнего дворца; он не ограничивает первыми тремя классами свой мир, он не имеет личного озлобления против Екатерины,—он едет по большой дороге, он сочувствует страданиям масс, он говорит с ямщиками, с дворовыми, с рекрутами, и во всяком слове его мы находим с ненавистью к насилию— громкий протест против крепостного состояния».

Так, от поколения к поколению передавалась радищевская эстафета. Русский рабочий класс, руководимый партией большевиков, подготовляя социалистическую революцию, отлично помнил о тех революционерах, кто отваживался выступить против самодержавия еще в глухие годы крепостничества. Помнил и гордился ими. Великий Ленин за три года до социалистической революции писал:

«Нам больнее всего видеть и чувствовать, каким насилиям, гнету и издевательствам подвергают нашу прекрасную родину царские палачи, дворяне и капиталисты. Мы гордимся тем, что эти насилия вызывали отпор из нашей среды, из среды великороссов, что эта среда выдвинула Радищева, декабристов, революционеров-разночинцев 70-х годов, что великорусский рабочий класс создал в 1905 году могучую революционную партию масс, что великорусский мужик начал в то же время становиться демократом, начал свергать попа и помещика»¹⁶.