ствительным сердцем» мальчик остро воспринял первые впечатления жизни, искренне привязавшись к тем двум крепостным, которые волею отца были приставлены к нему с самой колыбели: нянюшке Прасковье Кле-ментьевне и дядьке Петру Мамонтову, который запомнился больше по прозвищу Сума.
Дни принадлежали Суме, вечера—Прасковье Кле-ментьевне. Дядька наставлял мальчика, водил вместе с деревенскими ребятами в лес по грибы да ягоды,—а леса в тех местах да в ту пору были густые, непроходимые, скрывавшие множество дел и похождений «понизовой вольницы», удалых и смелых молодцов, «гулявших» по Волге и уходивших прятаться в эти глухие места. Сума был и рассказчиком всяческих былей об удалых вольных молодцах, и учителем, который открыл мальчику грамоту, научив читать и писать, толкуя первые прочитанные книги—Часослов и Псалтырь. Пра
сковья Клементьевна по вечерам обхаживала набегавшегося, усталого мальчика, рассказывала сказки, напевала песни, всегда мягкие, грустные, трогавшие чувствительного ребенка, западавшие в сердце и бережно хранившиеся там. Их-то—нянюшку и дядьку—и научился прежде всего любить Радищев, сохранив о них благодарную память на всю жизнь. Через много, много лет, после тяжелых испытаний, тревог и волнений, возвращаясь мысленно к далекому детству и короткой поре жизни в деревне у родителей, он в своих сочинениях с нежностью и любовью вспоминает и Прасковью Клементьевну и Петра Мамонтова.
Дальнейшее воспитание должно было сложиться по обычаю дворянских семей того времени—приглашался француз, которому поручали детей. Завезен был француз и в Верхнее Аблязово. Но он оказался—также в согласии с традицией—невежественным, неграмотным беглым солдатом, которого пришлось выгнать. Должно было искать нового, оолее подходящего учителя-француза. Но дело неожиданно повернулось иначе. В Москве 23 апреля 1755 года в торжественной обстановке открыли первый русский университет. Перед дворянством, желавшим дать своим детям хорошее образование, открылась новая отличная возможность. И ею спешили воспользоваться многие—в Москву повезли мальчиков и юношей для поступления в университет и гимназию при нем.
До Верхнего Аблязова весть об университете дошла позднее. Любя действовать расчетливо и наверняка, Николай Афанасьевич списался с московским родственником Михаилом Аргамаковым. Известие от него пришло более чем благоприятное: университет солидный и серьезный, сына можно вполне доверить университетским педагогам, тем более что один из обширной семьи Аргамаковых—Алексей Михайлович—был назначен директором.
Так семилетний Радищев попал в Москву. Состоятельный Николай Афанасьевич не пожелал отдавать сына в пансион и оставил его жить у своего родственника Аргамакова. Дети же Аргамакова не ходили в классы, а занимались с преподавателями и профессорами университета и гимназии дома. С ними-то и учился Радищев.
Учреждение Московского университета было большим и важным событием в русской культурной жизни. Дело в том, что после петровской эпохи, определившей мощный расцвет культуры и просвещения, преемники Петра отступили от начатого большого дела, предав забвению русское просвещение. Открытые Петром школы были почти все закрыты или, не имея поддержки правительства, влачили жалкое существование и все более и более хирели.
К пятидесятым годам сложилась печальная картина: русское самодержавие окончательно и навсегда порвало с просветительской традицией Петра I, проявляя инициативу лишь в деле поощрения гибельного для России вторжения иностранцев. Усилиями монархии, высшего дворянства делалось все, чтобы отнять у России право на свою национальную культуру, у народа—право на активное творческое участие в ее строительстве.
Между тем ход исторического развития все настойчивее выдвигал перед Россией задачу построения своего национально-самобытного просвещения. Понимая и чувствуя эту историческую потребность, Ломоносов писал: «Россия распространилась широко по вселенной, про-славясь победами, доказавшими преимущества в храбрости, и самым высокомысленным супостатам поставила свои пределы в безопасности и, привлекши к себе прилежное внимание окрестных народов, яко важнейший член во всей европейской системе, требует величеству и могуществу своему пристойного и равномерного великолепия в науках и художествах».
Кто же в самодержавном государстве должен был принять на себя исполнение этого общенационального дела?
История складывалась так, что вести борьбу за построение национальной русской культуры пришлось молодым русским ученым—академикам, видным русским просветителям—разночинцам Ломоносову и Тредиаковскому. Штабом этой предпринятой ими борьбы они сделали Академию. В ее стенах, на ее базе начата была гигантская работа.
Во всех областях предстояла грандиозная работа. В области педагогической следовало начинать с подготовки русских ученых и учителей. Ближайшие годы, как уже говорилось, дали результат. Из стен Академии вышли первые деятели в области просвещения, культуры, литературы, искусства. В области языка необходимо было провести ряд реформ, общий смысл которых сводился к ограждению его от вторжения иностранщины и церковного влияния. Поэтому создаются «Риторика», «Грамматика», «теория трех штилей» и т. д. В области стиха необходимо было освободиться от чужеземной силлабики и дать поэзии стихосложение, соответствующее строю и духу русского языка, учитывающее все его богатство, все его возможности. Литературу необходимо было связать с русской действительностью, заставить служить ее общественным и гражданским целям, благу родины.
Вся эта поистине грандиозная работа первых русских просветителей и ученых пронизана национальной идеей. Именно в атмосфере этих просветительских работ по созданию национально-самобытной литературы, науки, прикладных искусств и родилась мысль о первом русском университете, руководимом русскими деятелями, русскими учеными.
В открывшемся университете началось обучение по программе, которая должна была подготовить новое поколение деятелей русской культуры, «национальных достойных людей в науках». Если в последующем университет в основном выпускал дворянских идеологов и угодливых царских чиновников, то стоит отметить тот факт, что из числа первых учеников, пришедших в университет в год открытия, вышла замечательная плеяда ученых, писателей и философов второй половины XVIII века. Среди
них первое место занимают Фонвизин, Новиков, Аничков, Десницкий.
Радищев лишь формально не состоял в университетской гимназии, но воспитывался именно в этой, созданной Ломоносовым, атмосфере. Занятия с преподавателями гимназии и университета по общей программе, разбор на уроках словесности сочинений русских авторов—Ломоносова и Сумарокова в первую очередь, чтение газеты «Московские ведомости», а затем выходящего с 1760 года университетского журнала «Полезное увеселение», где печатались не только известные русские поэты, как Сумароков и Херасков, как молодые литераторы Богданович и Майков, но и студенты и гимназисты, публиковавшие свои первые поэтические опыты; посещение единственной в Москве книжной лавки при университете; несомненное присутствие на публичных экзаменах и диспутах гимназистов и студентов—все это включало Радищева в общую жизнь учащейся молодежи. И то, что Радищев жил не с родителями, что был свободен от обычной мелочной опеки, что был самостоятелен и в поступках, и в выборе книг и товарищей,—все это помогало ему, общительному по натуре, сходиться со сверстниками, избирать то, что хотелось, удовлетворять запросы «чувствительного сердца»—главного, по мысли зрелого Радищева, образо-вателя человеческого характера.
Но жизнь мальчика, а затем юноши, не ограничивалась лишь учебными занятиями, общением с университетской молодежью и чтением книг. Наступали годы бурных политических событий—они властно вторглись не только в жизнь дворянского общества в целом, но и в жизнь семьи Аргамаковых, в жизнь Радищева, определив его судьбу. В 1761 году умерла Елизавета. На престол вступил новый монарх—Петр III. Дух недовольства его политикой охватил не только столичное, но и московское образованное общество. Дошли и в Москву слухи о растущем в Петербурге дворянском возмущении, об оппозиции, сгруппировавшейся вокруг жены нового императора—Екатерины Алексеевны. За слухами пришли известия: Петр III стараниями недовольных гвардейцев скоропостижно скончался «от гемороидальных колик» и на престол взошел новый монарх, но не законный наследник, сын Петра—Павел, а жена Петра—Екатерина. Прибывший в Москву манифест новой императрицы
