Все эти императивные указания человеку, жаждущему вечности, это выдвижение активной деятельности на земле, деятельности, презирающей скорбь, печали и мучительства, заточение, пытки и казнь, как условие бессмертия, придавали радищевскому сочинению общественно-политический смысл. Он, мудро учитывая реальное состояние умственных запросов русского общества, показывает не только сильные, но и слабые стороны духовных исканий русских людей, объясняет появление этой «жажды вечности» и, как истый практический деятель, революционер, находит путь и способ общественного использования этих индивидуальных особенностей современного ему человека.

Развивая в двух последних «книгах» эти проблемы, Радищев ни на минуту не забывает, что в первых двух он твердо отверг бессмертие и научно доказал смертность. Поэтому он непрерывно, на каждом шагу подчеркивает, что науке, логике, правде и практике здесь противопоставляется надежда, желание чувствительного сердца, вера, пустая мечта, «сон». Этот условный, предположительный, желаемый характер приводимых доводов подчеркнут стилистически. Читателю непрерывно говорилось: помни, в третьей и четвертой «книгах» ты вступаешь в область догадок, в область «гадательную». Доказать бессмертие нельзя. Только шарлатаны могут приводить доводы и доказательства. В бессмертие, как потребность человеческого сердца, можно только верить. И если человеку эта вера помогает жить, если эту веру можно использовать для повышения его общественно-политической активности, пусть человек утешает себя мечтой о вечности. Вот почему конструкция фраз в последней части сочинения включает в себя как обязательный элемент «если». Вот почему вся-

кий раз, как только Радищев переходит к итоговым выводам о бессмертии, у него неизбежно появляется все то же «если»: «Если поживешь за пределы дней твоих»...

«если возможно... постигнуть, что цель на земле и по смерти одна и та же», «если сия постепенность... не есть пустой вымысел и напрасное воображение», «если не можно нам заключить с уверением, что душа бессмертна, если в доводах наших нет очевидности»... И так всякий раз. Несомненно, и эта условность, и искренние восклицания взволнованного лирического героя в самом конце своих размышлений о бессмертии («О возлюбленные мои, я чувствую, что несуся в область догадок, и, увы, догадка не есть действительность»), и вся система аргументации, идущей от сердца, от чувства, от желания—противостоящая незыблемым научным доводам первых двух «книг»,— создавали полную гарантию правильного понимания и усвоения радищевских материалистических убеждений, не оставляя никаких лазеек для утверждения возможного доказательства бессмертия души.

Радищев своим сочинением, подводя итог философской полемике, со всей убедительностью показал, что общественно оправданная позиция Новикова в этом споре базируется на шаткой идеалистической основе, и в этом ее слабость, ограниченность и опасность. Это было второй общественно-политической заслугой Радищева. Своим сочинением из далекого Илимска, через все преграды, установленные деспотизмом, он приходил на помощь русскому просвещению, вооружая его политически, укрепляя его философские позиции.

6 ноября 1796 года в Петербурге скончалась Екатерина II. Вступивший на престол новый император Павел I, люто ненавидевший свою мать, после ее смерти позволял себе отменять ее решения, поступать по-своему—наказывать ее любимцев, миловать тех, кого она преследовала. В этих условиях оказалось возможным ходатайствовать о смягчении судьбы двух русских просветителей. Так был выпущен из Шлиссельбургской крепости Новиков, так 23 ноября был подписан указ о возвращении Радищева из Илимска.

Вновь изменилась судьба Радищева, с самого детства его находившаяся в зависимости от политических событий в России. Только 16 января 1797 года дошла до Илимска весть об освобождении. Радищев немедленно двинулся в путь. Выезжал он не один—с ним ехала его вторая жена, Елизавета Васильевна Рубановская, мужественно последовавшая к нему в Илимск, ехали дети. «Мы выезжали,— сообщает Радищев,—при стечении всех почти илимских жителей в три часа пополудни». Морозы стояли тогда отчаянные. В дороге занемогла Елизавета Васильевна и в Тобольске, после тяжелой болезни, 7 апреля скончалась. Возвращение из Сибири было скорбным.

Радищев едет через Сибирь и Урал, спускается по Волге и всюду внимательно и зорко всматривается в кипящую вокруг него жизнь, делая многочисленные заметки в своем дневнике. В июле 1797 года прибыл, наконец, в Немцово, в отцовское имение под Москвой, где ему было приказано поселиться. Здесь Радищев проводит четыре года. Фактически это было продолжением ссылки. Он находился под наблюдением полиции, ему был запрещен выезд из деревни, за его поведением зорко наблюдали десятки чиновников, донося обо всем императору Павлу. И опять Радищев с головой уходит в работу. Продолжая занятия экономиста, он пишет сочинение «Описание моего владения». Оставаясь всегда самим собой, ощущая «величество свое», величество свободного человека, Радищев и здесь, в этой второй ссылке, все тот же, каким был, когда писал «Путешествие», когда писал сочинение «О человеке». Естественно поэтому, что в своем научном трактате он доказывает экономическую невыгодность крепостного права и тем самым с новых позиций выступает против ненавистного рабства.

В Немцове же Радищев возвращается к поэзии. Пишет богатырскую повесть в стихах «Бова»; вдохновленный только что найденным «Словом о полку Игореве», сочиняет «Песнь историческую» и «Песни древний». Здесь же готовится им историко-литературное сочинение «Памятник дактило-хореическому витязю».

Поэтические произведения Радищева этой поры замечательны прежде всего своей политической актуальностью. Вернувшись из Сибири, находясь под царским наблюдением, он задумывает цикл больших стихотворных произведений, которые должны были решать насущные вопросы общественной и литературной жизни.

Поэма «Бова»—первое выступление Радищева против утвердившейся в годы его ссылки карамзинской школы. Карамзин и его последователи оказались способными быстро усвоить основы антифеодальной эстетики сентиментализма и создать целое направление, выражающее интересы дворянства. Этот дворянский, карамзинский сентиментализм был враждебен радищевскому «Путешествию», всей его революционно-героической эстетике. Карамзинисты, в частности, стали в 90-х годах культивировать жанр стихотворной сказки. Фальсифицируя русскую историю и фольклор, они создали салонную сказку, уводившую читателя от реальной действительности, ее социальных противоречий в мир грезы и мечты. Борясь с карамзинизмом, Радищев пишет свою поэму, опираясь на подлинное народное творчество, продолжая критическую линию русской литературы: его «Бова» резко сатирическое произведение. Эта поэма утверждает национальногероическую тему, гражданственность, народность поэзии.

Работая над этой поэмой, Радищев знакомил с нею своих друзей. Не успев ее завершить (написал одиннадцать из двенадцати песней, а уцелело и дошло до нас только вступление и первая песнь), он вместе с тем сделал ее известной кругу молодых литераторов и своих почитателей.

В последние годы жизни Радищев задумывает и частью исполняет свой замысел—две больших поэмы: «Песни,

петые на состязании» и «Песнь историческую» из первой поэмы. До нас дошли только прозаическое введение к ней и первая песнь. Видимо, она должна была состоять из отдельных песнопений, принадлежащих состязающимся десяти певцам. Поэма как бы завершает многочисленные радищевские занятия русской историей. Древняя Россия привлекает Радищева потому, что там он находит торжество и силу народного правления. Создавая поэтическую картину жизни русского народа в древние времена, он, стараясь быть верным духу истории, показывает, как в состязаниях певцов в честь славянских божеств отразились талантливость, свободолюбие, решимость, мужество и твердость русского народа. Примечательна первая дошедшая до нас песнь певца Всегласа. Она вся—гимн мужеству славян, защищающих свою свободу от жестоких нападений норманов.