Тем не менее, вопреки своему желанию, он решил, что лучше уж пускай разгуливают по поселку, чем праздно шатаются по коридорам его собственного жилища.

— Не беспокойтесь, — туманно заметила Гизелла, — я уверена, они в конечном итоге вернутся сюда. Хотя могут и не вернуться…

Внимание Вудроу снова привлек дом.

— Я никогда еще не видел таких высоких строений, — заикаясь, произнес он. — Вот те три здания в Утехе были настоящим чудом, а теперь еще это… Его случайно не с помощью магии возводили?

— Да нет, — рассмеялся барон, — обычные камень, дерево и кирпич. Хотя, конечно, к строительству приложили руки гномы.

В его голосе не было и намека на надменность.

— А теперь, — продолжал он, направляясь к двери, — если вы снимете вещи с лошадей, мои люди уведут животных на ночь в стойла.

Вудроу поспешно скинул со спин коней два узла, один с одеждой, которую Гизелле удалось спасти из повозки, а другой — с немногочисленными пожитками, принадлежащими ему и Тассельхоффу. Несколько слуг барона увели лошадей куда то за угол дома.

— Госпожа Хорнслагер, — сказал Вудроу, пропуская ее вперед.

— Благодарю, — ответила Гизелла, с притворной скромностью захлопав ресницами перед бароном, когда неспешно входила в дверь.

Уже внутри барон отдал слугам распоряжение проводить троих уставших посетителей вверх по подметенной винтовой лестнице в подготовленные комнаты на третьем этаже.

— Ужинать будем через час, — объявил он, после чего исчез в двери за лестницей.

— Ребятки, мне начинает казаться, будто я снова дома. в Кендерморе, — выпалил Тас, взлетая по ступенькам за хмурым слугой. Тот вопросительно приподнял брови.

— Все двери и дверные ручки на нужной высоте, — объяснил кендер и тут же ткнул пальцем в замысловатую резную розу на перилах. — Симпатичная, хотя мой друг Флинт добавил бы еще несколько деталей, и ты мог бы поклясться, что на лепестках этой розы дрожат капельки воды. Он — самый лучший резчик по дереву.

— Тише ты! — зашикала в его сторону Гизелла, боясь, что барон может подслушать критику Таса.

На верху второго лестничного пролета одетый в ливрею слуга повел их по длинному коридору с многочисленными дверями. Начиная с первой двери справа, он "выдал" по комнате Гизелле, Тассельхоффу и Вудроу.

— Пока мы здесь, возлагаю ответственность за Непоседу на тебя, Вудроу, — пропела Гизелла, прежде чем исчезнуть за дверью.

— Хорошо, мэм, и не беспокойтесь, — ответил он.

Но оба — и юноша, и кендер — были тотчас же забыты, когда ее острые гномьи глаза разглядели в центре комнаты медную бадью. Две гномские девушки в серых муслиновых платьях переливали воду из простенького, но непомерного деревянного бака в чисто вымытый медный таз. Из ее горла вырвалось удовлетворенное мурлыканье, и она влетела в комнату, на ходу сбрасывая с себя замусоленную одежду.

Жажда приключений вела Тассельхоффа от комнаты к комнате. Он побывал и в своей на третьем этаже и подумывал над тем, а не направиться ли для разнообразия на какой-нибудь другой этаж, когда почувствовал, что его плечо сжала сильная рука. Тас взвился, готовый наброситься на подкравшегося сзади незнакомца с кулаками. Но взгляд натолкнулся на жидкие белые волосы.

Лицо кендера покраснело; можно сказать, он разозлился не на шутку.

— Не подкрадывайся к людям, как ты только что сделал, Вудроу. Ты же мог меня испугать!

— А ты мог бы обдумать возможность впредь не покидать своей комнаты, — спокойно парировал молодой человек. — Ты же знаешь, что я за тебя отвечаю. И что же мне, по-твоему, делать, если ты шныряешь где ни попадя? Я-то думал, мы подружились…

— Но мы и остаемся друзьями! — горячо возразил Тас. — Только в моей комнате так невыносимо скучно…

— Ты ведь не пробыл там и десяти минут! — заметил Вудроу. Он осмотрел комнату, в которой нашел кендера. — Эта выглядит ничем не интереснее твоей; коли на то пошло, они все на одно лицо.

— Но это же не моя вина, Вудроу, что все они выглядят одинаково, — надулся Тас. — Ничего интересного в ящиках, — сказал он, продемонстрировав наполовину выдвинутый ящик комода. — Видишь? Пусто, как и в остальных.

Кендер широко распахнул руки, чтобы похвастаться новой одеждой.

— Я нашел ее на кровати в своей комнате, — Тассельхофф похлопал по бокам опрятной туники. — Она немного великовата, по крайней мере, по бокам, но ее же носили гномы! Штанины тоже странные, — продолжал он, подергав за каждую в подтверждение своих слов, — но мои штанишки так испачкались, что стоило мне сделать шаг, в воздух поднималось облако пыли. Я постирал их в миске и оставил сохнуть.

— Хотя карманы в них очень просторные, — добавил кендер и вывернул их наизнанку. Тонкие брови кендера взлетели вверх. Из карманов вывалились серебряный подсвечник тонкой работы, крохотная утонченная вазочка из стекла, кусочек мыла и кисточка из свиной щетины.

— Кто бы ни носил эти штаны прежде, он положил в карманы много полезных вещей, — сухо заметил он. Присмотревшись к предметам повнимательнее, кендер добавил: — А ведь я видел в других комнатах несколько вещей, сильно напоминающих эти… Барону Кракольду нужно быть осторожнее с людьми, которых он приглашает в свой дом. Кто-нибудь мог запросто уйти и забрать все эти вещи с собой, не найди я штанишки. Лучше уж не спускать с них глаз, пока не представится возможность передать вещи ему.

Тассельхофф распихал предметы обратно по карманам и направился к двери.

— А может, тебе стоит оставить их здесь, чтобы барон Кракольд ненароком не подумал, будто их взял ты? — предложил Вудроу. — В конце концов, он тебя еще недостаточно знает.

Брови Тассельхоффа снова взлетели.

— А ведь ты прав.

Чуть ли не через силу Тас выложив вещи из карманов, задержавшись только на блестящей вазочке. Он оставил все на столике у двери.

Издав тяжкий вздох облегчения, Вудроу вышел из комнаты и спустился по лестнице. В своей комнате юноша тоже обнаружил чистую белую тунику, только рукава оказались немного коротковатыми (должно быть, изготавливали ее для необыкновенно высокого гнома), и пару черных туфлей, тоже самую капельку тесных. Они встретили барона у основания лестницы. Он оделся для официального обеда: в чопорную голубую тунику, подпоясанную красным кушаком, и начищенные до блеска красные башмаки, зашнурованные длиннющими золочеными шнурками, тонко звенящими при каждом движении.

На верхушке лестницы появилась Гизелла; там она на секунду задержалась, дабы произвести впечатление, а потом соскользнула вниз, на ходу эффектно размахивая пышными юбками. Рыжие волосы струились по спине умопомрачительными волнами, а на пухлых щечках горел румянец (конечно, не обошлось без малинового сока). Вырез на лифе небесно-голубого платья был почти непозволительно глубоким, и гномиха прекрасно отдавала себе в этом отчет.

Все еще находились под впечатлением от ее появления, когда она буквально кинулась в неуклюжие объятия барона, обвив его шею руками и почти прижав багровое лицо к своей роскошной груди. Приподняв голову хозяина, она горячо чмокнула его в губы.

— Молодая леди, я… — покраснел барон.

— Благодарю, милый! — проворковала она, когда он отпрянул назад, закашлялся и даже чихнул. — Банька оказалась совершенно замечательной! Откуда ты узнал, что я только об этом и мечтала?

Гномиха заметила, что барон тщательно стирает розовые следы с губ, оставшиеся после ее поцелуя.

— О, я такая испорченная и импульсивная! Как мне стыдно, правда!

Она развернула шелковый носовой платочек и стала тыкать им в лицо барона.

Спектакль Гизеллы внезапно прервало громкое покашливание, донесшееся от основания лестницы. Все повернулись на звук, а с лица чуть не поперхнувшегося барона моментально сошла краска. Оттолкнув прочь руки Гизеллы, он двинулся к широкой, коренастой, бородатой гномихе с темным лицом, одетой в желто-коричневое платье с высоким воротничком.

— Гортензия, дорогая, — пропищал барон. — Я так рад, что ты здесь!