В светлой просторной приемной поликлиники было прохладно и тихо. Слышался только голос врача, расспрашивающего о симптомах болезни очередного пациента. Прием больных протекал спокойно.

Молодой худощавый врач в белом халате и белой шапочке писал за столом. В углу стояла привязанная лошадь, понуро опустив голову; поодаль на скамье сидели две женщины: одна держала курицу, другая – белого пушистого шпица. Увидев мою псарню, обе всполошились и поспешно взяли на колени своих больных, чтобы мои собаки не смогли дотянуться до них. Курица тревожно закудахтала, а шпиц попытался вырваться у хозяйки.

– Получите рецепт, – сказал врач, протягивая женщине со шпицем узенькую полоску бумаги, густо исписанную по-латыни. – Это мазь. Будете втирать два раза в день. А у вас что? – обратился он ко второй женщине.

– Яйцо не может снести, – ответила та, показывая на курицу.

– Леонид Иванович, лошадь-то ведь ждет, – напомнил врачу его помощник.

– Что же нам с конем делать? – как бы советуясь, проговорил негромко врач. Лицо его приняло озабоченное выражение.

Только тут я увидел, что лошадь, стоявшая в углу, была тяжело ранена: на щеке у нее кровоточила широкая рана.

– Кокаин не годится, усыплять нельзя, – рассуждал вслух Леонид Иванович. – Хлорал, пожалуй, придется дать. Ведите в операционную, готовьте к операции, – приказал он служителям. Затем обратился к приведшему лошадь: – Придется у нас на недельку оставить на стационарное лечение. Завтра привезите фуража – овса и сена. А через неделю посмотрим, как дело пойдет. Да! – что-то вспомнив, обернулся он к помощнику. – Позвоните по телефону. Что за котом-то так долго не идут?

При поликлинике имелась больница, стационар, как называли ее здесь, куда помещали особо тяжелых четвероногих больных – лошадей, коров, собак. Здесь лечили любое домашнее животное (а впоследствии я убедился, что и не только домашнее), лечили кур, гусей, уток и прочую живность, могли произвести необходимое исследование и самую сложную операцию. Это был целый лечебный комбинат при сельскохозяйственном институте, и тут нередко можно было увидеть группы студентов, будущих ветеринарных врачей. До этого я не знал, что лечению животных уделяется такое внимание, что на это государством расходуются большие средства и содержится многочисленный штат квалифицированных врачей, фельдшеров, санитаров, работников лабораторий.

Лошадь увели. Дошла очередь до моих больных. Все это время они сидели рядом, озираясь по сторонам и потягивая носами незнакомые запахи, но не выказывая признаков особого беспокойства.

Леонид Иванович поочередно осмотрел обоих. Покопался в шерсти, сковырнул ногтем несколько коросток на Снуккиной спине.

– Ага. Понятно. Видишь? – подозвал он помощника и, раздвинув шерсть, показал одну из болячек. – Типичный случай (он назвал по-латыни мудреное название болезни). Это не блохи – блох вы давно вывели, – а неправильный обмен веществ.

– Я их хорошо кормлю, – возразил я.

– Это ничего не значит, – улыбнулся врач. – Природа заболеваний на почве неправильного обмена, веществ в достаточной мере еще не. изучена, но лечить мы их умеем. Давайте своим собакам ежедневно по стакану пива или по три таблетки пивных дрожжей.

Все же для полной уверенности Леонид Иванович попросил лаборанта сделать микроскопическое исследование струпьев Снукки.

– Возьмите соскобы, – сказал он, – и посмотрите сейчас же.

Пока Леонид Иванович осматривал пациентов, лаборант исследовал под микроскопом кусочек коросты и, вернувшись, доложил:

– Ничего не могу найти: ни грибков, ни чесоточных клещей!

– Ну, этого и следовало ожидать, – с довольной улыбкой возразил врач, уже успевший понравиться мне тем, что не заставлял долго ждать.

Кажется, ему было приятно, что он не ошибся, сразу верно поставив диагноз. Он повторил его, напомнив о пиве и дрожжах.

Поблагодарив врача, повел своих пациентов домой. Собакам лечение пришлось по вкусу. Они с удовольствием глотали круглые дрожжевые таблетки, лакали по утрам пиво и… чесались!

Правда, у Джери зуд как будто постепенно начал уменьшаться, но через неделю нагрянула новая беда.

Я вернулся домой со службы, когда мать сообщила мне тревожное известие:

– Сегодня Джерку весь день рвет. Притихший Джери лежал на своем месте, сжавшись в комок, и даже не поднялся встретить меня, а только виновато постучал о пол своим толстым и твердым хвостом.

От вечерней пищи он отказался. Наутро съел неполную чашку, но через полчаса все целиком изрыгнул на пол.

Я решил выждать еще денек. Раньше иногда бывало, что собак рвало. Однако случалось это очень редко и обычно либо летом в сильную жару, либо когда они проглатывали что-нибудь неудобоваримое. С собаками это случается!

У собак бывает рвота, когда они переедят костей; рвота также может быть симптомом зараженности глистами; но я и в этом отношении всегда тщательно следил за своими животными и периодически – примерно в полгода раз – давал им глистогонные порошки, которые прописывал Дмитрий Александрович.

Назавтра Джери отказался даже от белой булки с молоком. Он как-то сразу необычайно похудел, бока ввалились, кожа обтянула ребра. Дог все время лежал и выходя во двор, не играл со Снукки, а сейчас же торопился обратно.

Опять втроем мы отправились в поликлинику.

Опять Леонид Иванович, встретивший нас уже как старых знакомых, осмотрел собак, внимательно выслушал мой рассказ о болезни Джери и затем сказал:

– Болезнь обмена веществ у него проходит. У эрдельтерьера стало хуже, придется назначить уколы, а там посмотрим, как пойдет дальше. А дога исследуем под рентгеном.

Он сам сделал первую инъекцию. Набрав в маленький стеклянный шприц кубический сантиметр желтой жидкости, он выгнутыми ножничками выстриг на холке Снукки шерсть, смазал это место йодом и, строго сказав мне: «Держите собаку!», вонзил иглу. Снукки вздрогнула, потянулась было мордой назад, но я отвел ее голову. Леонид Иванович быстро протер место укола ваткой, смоченной в спирте, и дружески похлопал эрдельтерьера по спине. Все это было проделано в несколько секунд.