Штаб фронта располагался в разрушенном фашистами Гомеле. Командующий фронтом только что вернулся из поездки, в ходе которой им были приняты под командование войска 2-го Белорусского фронта. Теперь фронт Рокоссовского растянулся более чем на 900 километров. Практика Второй мировой войны не знала такого случая, когда фронт, имевший наступательные цели, имел бы такую большую протяженность. Уже в начале апреля Военный Совет фронта представил в Ставку свои соображения о предполагаемой опера-. ции. И теперь Рокоссовский был готов отстаивать свои идеи в Москве.
20 мая к исходу дня генерал армии подъехал к деревенскому дому на окраине Гомеля, где можно было передохнуть и перед поездкой в Москву собраться с мыслями.
В сосновом лесу, примыкающем к дому, ни на минуту не умолкал щебет птиц. Рокоссовский присел на скамейку у дома, а вернее, на доску с двумя подпорками, и закурил. Живительный, смолистый воздух леса залил свежим румянцем его усталое выразительное лицо. Ему только сегодня вручили письмо из Москвы, и он хотел прочитать его в уединении. С каким-то особым душевным трепетом он достал из полевой сумки письмо и начал читать:
«Дорогой наш папа, Константин Константинович!
Я очень долго думала, колебалась — написать или промолчать. Потом набралась храбрости и взялась за ручку. Я давно со-
биралась это сделать, но, подумав, откладывала. Ведь у тебя, как принято говорить, есть законные жена и дочь. В жизни женщины есть только одно счастье - это любить и быть любимой. Я это поняла, когда была с тобой.
Дорогой мой и до конца моей жизни любимый Костя, я теперь не одинока. У меня есть наша дочь Надя - Наденька, которой уже будет скоро годик. Если бы ты видел, какая она красавица - очень похожа на тебя. Наш маленький ангелочек - вот моя теперь любовь. Такие наши вести, наш дорогой папочка.
Прости, что я потревожила тебя. Мы много читаем о твоих фронтовых успехах и гордимся тобой. Я знаю, Костя, что буду хорошей матерью. Валентина».
Рокоссовский положил письмо в карман, глубоко вздохнул, задумался. Над лесом висело теплое весеннее солнце, освещая кудрявую зеленую рощу на холме за речушкой. Тени ее доходили до самого ручья и, казалось, пили из него воду. Прозрачное небо, усыпанный белым снегом вишневый сад, бутоны одичавших роз, задушевное пение скворцов - всё это должно было создавать ощущение сказочной красоты, приподнятого настроения. Но сегодня эта красота не согревала, как всегда, душу Рокоссовского, а, наоборот, наводила какую-то непроходящую тоску. Видимо, виною тому была раздвоенность чувств. В сущности, у него теперь две семьи. И в каждой - по одной дочери. Теперь появилась дилемма: с какой семьей жить дальше? С красивой и молодой Валентиной Кругловой или же с испытанным другом, прошедшим с ним вместе огонь и воду, Юлией Петровной? , »
Охваченный раздумьями и тревогой, он просидел возле дома до той поры, пока не поблекло золото солнечных лучей и темень не охватила мягкими объятьями лес и дом.
Наконец он решил, что будет ежемесячно помогать дочери и Валентине до тех пор, пока будет получать зарплату и пенсию, а с Юлией и Адой будет жить до конца своих дней. Но пока не уля-жется в душе буря, он не станет встречаться в ближайшее время ни с одной семьей.
Ссылаясь на крайнюю занятость по службе, он попросил представителей Генерального штаба заказать ему в гостинице номер на одни сутки. Теперь он надеялся, Что время залечит его душевные раны. А пока у него дел по горло - надо добивать фашистов.
Рано утром 21 мая Рокоссовский прилетел в Москву. Встречал его генерал, представитель Генерального штаба. Путь от аэродрома до Кремля на машине, обеспеченной всеми существующими в столице пропусками, занял сорок минут.
До заседания Ставки оставалось полчаса, и Рокоссовский успел переговорить с командующим войсками 1-го Прибалтийского фронта Баграмяном и заместителем начальника штаба Антоновым.
- Алексей Иннокентьевич, а где Черняховский и Петров? -спросил Рокоссовский.
- Черняховский приболел, командующего 2-м Белорусским мы не вызывали.
- Почему? - уточнил Баграмян.
- В операции «Багратион» он действует на вспомогательном направлении, - сказал Антонов и, услышав второй звонок, кивнул Рокоссовскому: - Пошли, вам'предстоит сегодня новое сталинградское сражение.
За столом президиума сидели И.В. Сталин, В.М. Молотов, С.М. Буденный, К.Е, Ворошилов, В.М. Шапошников и Г.К. Жуков. Перед ними за столами вдоль стены находились А.А. Новиков, Н.Н. Воронов, Н.Д. Яковлев, А.В. Хрущев, М.П. Воробьев, И.Т. Пересыпкин, А.М. Василевский.
Слева от президиума висели карты, многочисленные схемы. Рядом с ними стоял стол, на котором лежала указка.
Оба командующих фронтами и Антонов торопливо зашли в зал и заняли крайние места за столами.
- Товарищ Василевский, все в сборе? - спросил тихим голосом Сталин, вставая.
- Так точно, товарищ Верховный Главнокомандующий, все! -
приняв стойку «смирно», ответил Василевский. „
- Тогда будем начинать, - сказал Сталин и после некоторой паузы добавил: - Нам следует обсудить порядок проведения масштабной операции «Багратион». - Он медленно повернулся к заместителю начальника Генерального штаба, - Товарищ Антонов, докладывайте.
Антонов встал, подошел к картам и хорошо поставленным голосом начал:
- Наши войска в результате решительного наступления в середине апреля 1944 года вышли на рубеж Чудского озера и реки Великой, на подступы к Витебску, Орше, Могилеву, пробились
к Ковелю. Главные силы Украинских фронтов вырвались на просторы древней волынской земли и в предгорья Карпат. Вскрылись направления на Львов, Бухарест. Все это положи* тельно оценивается в Генеральном штабе.
Сталин, набивая трубку, наклонился к рядом сидевшему Молотову и о чем-то с ним переговорил. Тот одобрительно кивнул головой.
- Это хорошо, товарищ Антонов, - сказал Верховный, повернувшись к картам. - Какой вывод делает Генштаб?
- Мы не сомневаемся, товарищ Главнокомандующий, - продолжал уверенно Антонов, перекладывая указку из одной руки в другую, - что сопротивление противника, несмотря на то, что он понес большие потери и остро нуждается в восстановлении сил, не только не ослабнет, но станет еще более ожесточенным.
- Что из этого следует? - Сталин поднял вверх руку.
- Нужно наращивать наши удары, не позволяя гитлеровским генералам перегруппировать силы и организовать прочную оборону.
- Так почему же мы не наступаем немедленно? - произнес Верховный с нажимом на слово «немедленно*. - Как я предлагал?
- Нам необходимо перегруппировать силы, - ответил Антонов, уловив сочувствующий взгляд Рокоссовского. - Оборону мы рассматриваем не как самоцель, а как вынужденную меру, которая позволит нам хорошо подготовиться к решительному наступлению.
- Хорошо, товарищ Антонов, продолжайте, - сказал Сталин, прикурив трубку.
- Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что выгодное для нас оперативно-стратегическое положение, сложившее к весне 1944 года, остается необычайно сложным. Продолжать наступление на Украине и в Молдавии мы пока не можем, поскольку на этих участках фронта сложились мощные и почти равные по силам группировки.
- Но там у нас все шесть танковых армий, - произнес Сталин, попыхивая трубкой. - Так, товарищ Жуков?
- Так точно, товарищ Сталин! - ответил тот. - Но войска устали, снабжение их нуждается в серьезном улучшении.
- Говорите дальше, товарищ Антонов, - сказал Сталин.
- Если бы на этих направлениях мы попытались наступать сейчас, то нам предстояла бы длительная кровопролитная борьба с весьма сомнительным успехом. Нет заманчивых перспектив и на Севере, - Антонов неожиданно закашлялся, но вскоре продолжал обычным деловым тоном. - Там разгром противника мог привести только к выходу из войны Финляндии, а для самой Германии угрозы бы не представлял.
Сталин, раскуривая трубку, вышел из-за стола, подошел к Антонову и сосредоточенно начал разглядывать карту. Антонов посторонился и стал рассматривать какие-то бумаги, лежавшие на столе. Наступила короткая пауза.
