- Нам нужно начать операцию как можно скорее, пока противник не успел подтянуть силы из глубокого тыла и с других участков.

- В настоящих погодных условиях перегруппировка войск сильно затруднена, - возмущенно произнес Рокоссовский. -Создается впечатление, что Ставка находится в Крыму, а не в Москве.

- Мы вам поможем, - сказал примирительным тоном Василевский.

Командующему Центральным фронтом оставалось одно -как можно быстрее вернуться под Сталинград и приступить к переброске войск.

Несмотря на все усилия, перегруппировку войск к назначенному сроку завершить не удалось. Плохая пропускная способность железных дорог, а также нехватка вагонов, тяжелые зимние условия срывали график движения. Рокоссовский доложил об этом в Ставку, но положение еще больше ухудшилось. Принять меры к ускорению перевозки было поручено НКВД. Сотрудники этого ведомства так напугали железнодорожное начальство, что положение дел стало еще хуже. Если до этого график как-то соблюдался, то теперь все было поставлено с ног на голову.

- Работа спорится не страхом, а умом, - заявил Рокоссовский старшему начальнику НКВД. - Вы завалили все перевозки.

- Вы разговариваете со мной очень грубо, - пытался угрожать тот. - И неуважительно относитесь к нашей работе.

- Я говорю то, что вы заслужили, - сказал Рокоссовский и тут же позвонил в Ставку с просьбой убрать представителей этого ведомства. После некоторых колебаний благодаря поддержке члена Военного Совета Телегина железнодорожная администрация начала руководить работами самостоятельно. Срок переброски и подготовки войск Центрального фронта к наступлению был продлен на 10 суток - до 25 февраля.

Оставив под Сталинградом своего заместителя генерала Трубникова,. Рокоссовский со штабом и управлением фронта выехал в район Ельца, где был развернут командный пункт Центрального фронта.

Уже несколько дней бушевала метель. Метровые сугробы остановили весь наземный транспорт, но Ставка твердила одно -наступление откладываться не будет.

Кое-как в Елец добрался командарм 65-й - Батов.

- Павел Иванович, принимай все меры, чтобы взять войска в свои руки, - взволнованно сказал командующий фронтом. - До установленного Ставкой срока развертывания остается два дня. Твой левый сосед - вторая танковая армия генерал-лейтенанта Родина - на подходе.

- Как правый сосед? - спросил Батов.

- Прибывает из резерва Ставки 70-я армия генерала Тарасова, сформированная из пограничников. Это хорошо подготовленные солдаты, они могут вести бой в любых условиях. На эту армию мы возлагаем большие надежды и направляем ее на самый ответственный участок - на правый фланг, в стык с войсками Брянского фронта.

- Один прибывает, другой на подходе? - задумчиво произнес Батов. - А третий, то есть я, не знает, где находятся его войска. Да-а...

- Что задумался, Павел Иванович? - Рокоссовский взял с края пепельницы папиросу, сделав затяжку, спросил:

- Как понимать твое молчание?

- Не нравится мне эта спешка. В Генштабе полагают, что мы ловим блох!

- А ты думаешь, я от этой спешки в восторге? Убеждал, но никакого толку.

Начало наступления было успешным. АрмияБатова и армия Родина к шестому марта продвинулись на 30-60 километров.

Кавалеристы корпуса Крюкова, встречая слабое сопротивление, вклинились в оборону противника до 100 километров.

Угроза глубокого охвата орловской группировки испугала немцев. В короткое время перед войсками Рокоссовского появились новые пехотные и танковые дивизии, переброшенные с других направлений. Положение конно-механизированной группы стало угрожающим. Командующий фронтом потребовал от Крюкова: приостановить наступление, перейти к обороне и держаться до подхода войск Батова. 12 марта гитлеровцы нанесли удар по флангам, и группа Крюкова оказалась в мешке.

Рокоссовский связался с Батовым.

- Павел Иванович, у меня резервов нет, чтобы развить успех вклинившихся в оборону противника войск. Войска поспешно отходят. Немедленно организуй оборону на реке Сев. Действуй сейчас же. Иначе противник на плечах отступающих форсирует реку и причинит нам еще больше неприятностей.

- Понятно. Выполняю приказ немедленно.

Кавкорпус и стрелковая бригада отступили под прикрытием сильных арьергардов и с помощью войск Батова с потерями вышли из мешка.

Войска фронта, достигнув незначительных успехов, вели упорные бои, которые приняли затяжной характер. Поспешность наступления дала о себе знать.

Обстановка на фронтах складывалась не в нашу пользу. Войска Брянского фронта, встретив сильное сопротивление противника, остановились. Бил тревогу и штаб Воронежского фронта': немцы перешли в наступление и ведут бои в предместьях Харькова и Белгорода. Противник теснил наши войска и на Юго-За-падном фронте.

Командующий Центральным фронтом, с трудом разыскав начальника Генштаба на Воронежском фронте, переговорил с ним по ВЧ.

- Александр Михайлович, мы израсходовали все силы. Фронт вытянулся в нитку и оторвался от своих баз.

- Причины?

- Причины все те же. В связи с поспешным наступлением мы не можем наладить нормального снабжения. Все резервы фронта забрали на другие направления, - говорил Рокоссовский с непривычным для себя возбуждением. - Разве можно в такой ситуации вести борьбу с превосходящими силами противника?

Мы же сами себя истязаем. Наши желания не соответствуют возможностям.

- Что вы предлагаете? - повысил голос Василевский.

- Немедленно перейти к жесткой обороне. Изучить возможности противника, свои и в спокойной обстановке принять решение.

- Но время уходит!

- Если мы не оценим трезво ситуацию, она будет работать на немцев.

- Я не могу принять такого решения.

- Но вы же начальник Генерального штаба, и эти вопросы относятся к вашей компетенции.

- Звоните Верховному Главнокомандующему!

Рокоссовский тут же связался со Сталиным, изложил ему обстановку и высказал свои предложения.

К вечеру Ставка приняла решение о нецелесообразности наступления на Орел. 21 марта фронт перешел к обороне.

«Вот тут-то и проявились, - пишет генерал армии С.М. Ште-менко, - несгибаемая воля К.К. Рокоссовского, его большая организаторская активность и умение смотреть в лицо опасности, не теряя самообладания; маневрируя силами, используя обстановку уходящей зимы, он сумел организованно прекратить исчерпавшее себя наступление, умело избежать ударов врага и отвести войска на рубежи, образовавшие в последующем северный фас Курской дуги».

Когда были выданы и проверены команды по переходу к обороне, Рокоссовский пригласил к себе Малцнина и Телегина. В комнате было тепло. На стене висела карта, испещренная красными, точно языки пламени, стрелами и кривыми линиями. Противник был обозначен синими значками. На столе, за которым находился командующий, лежала записная книжка в кожаном переплете и стояла пепельница. Приглашенные уселись напротив.

Рокоссовский передал содержание разговора с Василевским, посетовал на то, что в такой напряженный момент на фронтах в Москве оставался только один Верховный Главнокомандующий. Он взглянул на часы.

- Сейчас подойдут Родин, Крюков и Санковский. Представители Ставки настаивают, чтобы двух последних за самовольный отход отдать под суд военного трибунала согласно приказу № 227. С результатами расследования вы знакомы, за исключением одного обстоятельства - все это дело возникло по инициативе командующего танковой армией Родина. Окончательное решение за нами, и мы его должны принять сегодня.

Вскоре зашел в дом генерал-лейтенант Родин. Это был невысокого роста, широкий в плечах, крепкий сорокалетний мужчина, с волевым и, казалось, не терпящим возражений лицом. За ним стоял командир кавалерийского корпуса, генерал-майор Крюков, высокий, с озорным взглядом и открытым доверчивым лицом. На нем был Коротенький кожушок, крест-накрест перепоясанный ремнями.

Последним вошел командир стрелковой бригады полковник Банковский. Он неторопливо повесил свою дубленку на вешалку и занял место на одном из стульев. У полковника был какой-то виноватый взгляд, обычно свойственный людям, умеющим глубоко скрывать свою обиду.