конем и клинком. К тому же мужество отчаяния придавало ему силы, Да помогал

назойливый пеший ратник, не оставлявший надежду спешить Кубати. Впрочем,

от притязаний последнего избавила нашего героя пика безусого Бишки, появив-

шегося здесь вместе с двоюродным дедом.

— Молодец, мальчишка, клянусь железными ногами Тлепша! — орал ста-

рый вояка. — Только не горячись, гляди в оба! Вон выплывают новые рожи из

темноты!

И Сунчалей с Бишкой бросились вперед, давая возможность Кубати без по-

мех завершить поединок. Татарин орудовал ятаганом ловко и мощно. Клинок Ку-

бати был вдвое легче, и юноше приходилось применять все свое умение, чтобы

сабля не сломалась под сильными рубящими ударами. Он мягко пружинил ки-

стью, и, подставляя под ятаган лезвие клинка, в последний момент еле уловимым

движением поддавал его вниз и чуть в сторону. Кубати все время старался теснить

соперника конем, пока не прижал его почти вплотную к горящей повозке.

— Да это Бати! — вдруг крикнул, задыхаясь, татарин. — Вот собака!

— Ага! Соученик! — тоже узнал бахчисарайского знакомца Кубати. — Как

поживаешь, Осман?

— Как надо, так и поживаю, а тебе жить больше не придется! — он сделал

резкий выпад, но не достал Кубати.

— Нет, я еще поживу, — юноша ринулся в атаку. — А тебе нельзя задержи-

ваться в этом мире. Слишком хороший у тебя был учитель, — удар, — и ты, доро-

гой Осман, — звон стали, — теперь очень, — свист клинка, — очень опасен!

— Так получи же, скотина! И-и-эх!

— Возвращаю тебе! На! На!!

Осман уже выдохся, пот заливал его глаза. Где-то он чуть-чуть опоздал — и

сабля Кубати пришла в соприкосновение с его низким лбом. Еще дважды татарин

слепо махнул ятаганом и зарылся лицом в гриву лошади. Кубати хотел рубануть

еще, но увидел, что это лишнее: Осман тяжелым мешком плюхнулся на землю, а

его лошадь рванулась в сторону от полыхавшей высоким пламенем мажары.

Кубати поскакал через темную полосу склона вверх, туда, где горела целая

вереница повозок, составленных вместе наподобие ограды. Земля под копытами

вороного почти сплошь была усеяна телами мертвых и раненых людей. «Где же

Канболет? — думал он. — И Куанча не видно...»

А Куанч лежал в это время, придавленный своим убитым конем. Только что

он летел вперед, напролом, упоенный азартом битвы, ощущая в себе могучую бес-

конечную силу и не ведая, что такое страх, но как назло две шальные стрелы при-

летели откуда-то из темноты: одна глубоко вонзилась в шею коня, а наконечник

другой вспорол кожу на голове Куанча. И он лежал теперь в полубреду-

полусознании, и не было у него сил подняться...

Канболет бился у вереницы горящих повозок. Здесь татарам отступать было

некуда и они дрались, как затравленные волки, прижатые к огненной стене плот-

ными рядами пеших и верховых кабардинских воинов.

Удары Тузарова — молниеносные, но расчетливые — были страшны и почти

все достигали цели. После него в гуще врагов оставался проход, словно он прору-

бался сквозь заросли терновника. Вслед за Канболетом продвигался Джабаги,

стремившийся занять место бок о бок с другом. Тузаров краешком глаза замечал

это и не давал увлекшемуся Джабаги совать в пекло его драгоценную голову.

«Хоть бы он получил, что ли, небольшую царапину, — с беспокойством подумал

Канболет, — тогда я приказал бы своим людям силой оттащить Казанокова в

безопасное место».

Справа слышались возбужденно-радостные петушиные крики Карабин-

Кары:

— Бей! У-о, адыги, бей!!. — и даже запел от избытка чувств:

— О-о-ри-ра, уо-ри-ра-а-а!

Старый боевой петух вдруг обмяк и склонился к шее коня. Тотчас пара

всадников пристроилась с боков и повлекла своего предводителя в сторону леса.

Кара еще вскинул на прощание голову и, больше интересуясь ходом битвы, неже-

ли глубокой колотой раной в бедре, весело завопил:

— Так их, дети! Бей! Смотри, как тузаровский малыш усердно трудится!

Учись у него!

Слева от Канболета успешно действовал Тутук. Легкий и проворный, он

вертелся среди татар, как балкарский хайнух (волчок из коровьего рога) на льду.

За клинком его сабли невозможно было уследить, лишь мелькали алые отблески

пламени, отражавшегося в гладкой стали. Пехотинцем он оказался ничуть не

худшим (лошадь его погибла), чем всадником.

Хатажуков, еще нынешним вечером мечтавший о чуде, которое могло бы

спасти Кабарду, сейчас хотел гораздо большего — полного уничтожения крымско-

го войска. «Проникнуть бы туда, за этот огненный палисад, оградивший шатры

ханских приближенных и самого хана! Там Алигот-паша, там Алигоко Вшиголо-

вый! Похоже, что лагерь в лагере удерживали не более двух тысяч человек. Оттуда

летят еще стрелы, но никаких вылазок нет. Пожалуй, и быть не может», — решил

Кургоко. Он знал, что татары обложены с трех сторон. Четвертая — глубокая про-

пасть. Он знал, что справа, где начинается спуск к малкинскому броду, путь пере-

крыт конниками Абашева, Акартова и Балкарукова; на левом фланге пытается во-

рваться в малый лагерь одноглазый Нартшу со своими абреками и толпами кара-

халков (простой крестьянин). В центре — самые лучшие силы. Вот и сын его то-

же — Кургоко увидел Кубати в полусотне шагов от себя и невольно им залюбовал-

ся, не испытывая за него ни тени беспокойства. «Такие витязи в молодости не

гибнут. Они проходят многолетний путь ратной славы», — подумал Хатажуков.

— Эге-ей! Растаскивайте повозки! — прогремел вдруг над полем боя оглу-

шительный рокочущий рев, перекрывший весь гул сражения: и тысячеголосые

победные кличи атакующих, и отчаянные жалобы избиваемых крымцев, и ржанье

лошадей.

— Ха! Тузаров, конечно! — пробормотал вслух Кургоко. — Вовремя он вста-

вил свое словечко...

Возле одной из догорающих мажар появился громила Шот и разнес ее в

щепки несколькими ударами своей дубины. Точно так же он поступил с соседней

повозкой:

— Вот вам дорога в Крым! Вот вам ханжал! (каб. — ханская смерть. Так

впоследствии стала называться гора, на которой произошло побоище. Потом

слово стало звучать привычно для русского произношения — кинжал) Кабар-

динцы хлынули в образовавшуюся брешь, подобно водному потоку через пролом

в запруде. Первыми были Канболет, Кубати, Тутук, Джабаги и Шот. Не отстал от

них и Хатажуков, но здесь он понял, что стремиться дальше — глупо и опасно.

Впереди темь такая, словно у тебя повязка на глазах. А возле ушей гудят, как по-

тревоженные шмели, татарские стрелы.

Кургоко пробился к Тузарову и велел ему крикнуть, чтобы все отошли за

линию повозок и ждали рассвета.

* * *

Накануне вечером, когда Каплан-Гирей, посасывая костяной мундштук

наргиле, грелся у себя в шатре среди жаровен с горящими углями, он и мысли не

допускал, что возможно нападение кабардинцев. Приказал, однако, на всякий

случай огородить свой личный стан вместе с отборной трехтысячной конницей

сплошной цепью громоздких мажар. (Позже хан возблагодарил аллаха за то, что

владыка небесный надоумил его поступить столь предусмотрительно.)

Вечером он крепко заснул, правда, вздыхал тревожно во сне и слегка поста-

нывал. Ханские телохранители тоже начали клевать носами, поддавшись рас-

слабляющему воздействию наступившей тишины и ночного непроглядного мра-

ка.

От жуткого ослиного рева хан проснулся не сразу.

Пытался еще голову прикрыть подушкой. Изволив же услыхать дикое ржа-