кабардинскими крестьянами урожай. Им пригодятся лишние запасы зерна, когда

они двинут свои полчища на московитов.

Обиды и притязания Алигота мало беспокоили князя: «Ничего, пучегла-

зый! Как-нибудь договоримся. Не впервой дурить твою умную голову. Все равно

на моей будешь арбе ехать и петь, сам того не зная, мою песню».

* * *

На весельной палубе — смрад и духота. Ряды гребцов — по четыре в каждом

— терялись в сумраке низкого помещения. Кубати усадили на ближнюю к люку

скамью, у прохода. Здесь одного гребца не хватало. Он покосился вправо, туда, где

было вырублено окошко для тяжелого весла, и чуть не вскрикнул: в лицо ему гру-

стно улыбался Куанч. Их разлучили еще утром. Значит, Шогенуков сегодня даром

времени не терял.

Прямо напротив Кубати сидел лохматый и бородатый детина лет пятидеся-

ти с пронзительно голубыми любопытными глазами и курносым носом. Когда он

слегка повернулся и свалявшиеся русые патлы его волос чуть раздвинулись, Куба-

ти заметил, что у мужчины нет одного уха, а левую щеку украшает диковинного

вида шрам, похожий на кружок с хвостиком наверху.

На каждое весло приходилось по четыре гребца, сидящих попарно лицом

друг к другу. От вделанных в пол колец шли цепи, которые прикреплялись к же-

лезному обручу, охватывавшему пояс гребца. Обруч состоял из двух половинок,

которые складывались вместе и замыкались на ключ.

Скоро и Кубати был надежно приобщен к скамье, на которой ему предстоя-

ло и есть, и спать, и трудиться и поте лица, а отдыхать лишь при попутном ветре,

когда судно шло под Парусами.

Надсмотрщик, огромный и толстый боров, щелкнул ключом и повесил его

на связку у пояса, за который была заткнута тяжелая рукоять длиннейшего бича.

Кто-то швырнул сверху лохань с полупропеченным ячменным тестом. Бо-

ров-надсмотрщик отправился в дальний конец палубы раздавать еду.

— Уадыга? (каб. — ты адыг?) — спросил мужчина напротив, — Я так и ду-

мал. Кого только не перевидал тут. На всех языках научился болтать. И на черкес-

ском тоже. Меня Жихарь ищут. Урус я. Этот, — он ткнул пальцем в Куанча, — мал-

кар, я уже знаю. А ты откуда? Из Кабардея? Ага, понятно...

В это время надсмотрщик дошел до их ряда. Жихарь поставил ладони, и в

руки ему шлепнулся комок теста.

— Эй, ты, держи! — рявкнул над ухом Кубати грубый голос. От этого — тоже

равноправного детища рода человеческого — разило потом, чесноком и гнилыми

зубами.

Тесто упало Кубати на колени. Еще за мгновение до этого у пария и в мыс-

лях ничего подобного не было, а тут он схватил тесто и с силой залепил глаза над-

смотрщику. Не теряя времени, привстал, ухватил левой рукой за шею, рванул

вниз, подхватил правой под челюсть и в загривке у борова что-то тихо хрустнуло,

и он всей своей тяжелой тушей грохнулся на пол, растянулся в проходе.

Не зевал и Жихарь: связка с ключами оказалась у него руках еще, кажется,

раньше, чем надсмотрщик упал. Нужные ключи Жихарь тоже отыскал быстро.

Отомкнув свой пояс, Кубати и Куанча, бросил связку в проход.

Галерники шумно и глупо загалдели, к ключам потянулось сразу несколько

рук.

На верхнюю, открытую, палубу выскочили без оглядки, неосторожно, как

три джина из одной бутылки. Совсем не думали о стражниках, но беглецам повез-

ло: караульные были в это время в другой части судна.

Кубати, теперь неслышно ступая, направился прямо к сходням. Еще не ус-

пев спуститься на причал, он заметил, что вся эта часть берега битком набита ох-

ранниками — было их десятка три, не меньше. Правда, службу они несли не

слишком добросовестно. Некоторые спали, привалившись спинами к грудам ка-

ких-то мешков, трое сидящих ближе всех к кораблю, у небольшого костерка, игра-

ли в кости. А вот там, из-за кучи непонятного хлама, поднимаются в ночное небо

тоненькие голубые дымки, отчетливо видные в лучах лунного света. Это несколь-

ко стражников предавались губительному пороку: курили гашиш.

Об отступлении не могло быть и речи. Кубати сделал знак товарищам и

спокойным шагом человека, который знает, куда и зачем идет, зашагал мимо ко-

стра. Жихарь, едва ступив на твердую землю, закачался, как пьяный, и, наверное,

упал бы, если б-Куанч не поддержал его.

— Э?! — спросил один из стражников. — Куда это, а? Зашевелились и ос-

тальные.

Спасительная ложь прозвучала в устах Куанча так просто и естественно,

словно была придумана заранее:

— Вот у этого, — он кивнул на пошатывающегося Жихаря, — чума началась.

А мы с хакимом (каб. — доктор), — он кивнул на отлично одетого Кубати, — уво-

дим его отсюда. Еще всех тут галерников заразит...

— О, аллах... — прошептал стражник и отскочил в сторону.

Его товарищи, сидевшие у костра, попятились на четвереньках в темноту,

высоко задрав свои тугие зады.

Да и то — зрелище было впечатляющим: полуголый волосатый мужик с

мутным взором и отвисшей челюстью, с непослушными ногами (еще бы, восемь

лет не ступал на твердую землю!) — такой кого хочешь испугает. И вдруг этот му-

жик (он понял, какую игру ему надо играть) издает леденящий душу стон и зака-

тывает глаза так, что видны одни лишь огромные белки с красными прожилками:

надо же, как удачно совпало, — он у самого костра все это проделал и его лицо бы-

ло видно очень ясно.

Беглецы благополучно миновали охраняемую часть берега, и лишь тогда на

судне заметались огни факелов, послышались крики, лязг металла, выстрелы —

шум неизбежной свалки. Значит, толпа каторжников хлынула на палубу.

Судьба в эту ночь выкидывала кости для нашей троицы шестерками вверх.

В конце темного переулка, на выгоне, паслись стреноженные лошади. Тут же дре-

мал под деревом, преклонив голову на седло, беспечный коновод — молодой па-

рень в ветхой одежонке. Его быстро «стреножили» и заткнули рот полой собст-

венного чекменя. Забрали валявшиеся тут же, на земле, уздечки.

Одного из коней Кубати оседлал и предложил Жихарю, уже вполне осво-

ившемуся с земной твердью.

Скакали быстро, не останавливаясь почти до самого утра. Чтоб не загнать

лошадей, Кубати иногда перехоти на шаг. Перед рассветом свернули с дороги в

лес и Кубати повел кавалькаду замысловатыми кривыми путями, чтоб сбить с

толку возможную погоню.

Когда взошло солнце, они остановились в узкой лесистой лощинке, по дну

которой протекал тихий ручей. Запаренных лошадей выходили, потом дали им

напиться и привязали к деревьям. Куанч повалился на землю и тут же заснул.

Жихарю, зверски голодному и усталому, было все же не до сна. Воля, во-

люшка! Упоенный счастьем, он едва не прыгал, как дитя. Бегал босой по ручью, окунул голову в чистую воду, плескался. На солнечном склоне лощины он обна-

ружил густой малинник и с жадностью набросился на спелые ягоды. Принес це-

лую пригоршню и Кубати, в задумчивости покусывавшему стебель травинки. И

тут Жихарь вдруг успокоился и… заплакал.

* * *

В лето от Рождества Христова 1662-е некие воровитые людишки развешали

в разных частях Москвы подметные письма. В сих пасквилях утверждалось, что

бояре царские со всякими немцами стакнулись и хотят Москву продать. Взбунто-

вались черные люди, к Кремлю пали: выдавай-де, царь-батюшка, дворян продаж-

ных. А великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Вели-

кия и Малыя и Белыя России самодержец и многих государств, и земель восточ-