спешной рысцой отправился в путь. Вслед князю неслись проклятья. Зариф даже

выскочил из теплой купели, пробежал несколько шагов, но вдруг непонятный

ужас охватил его душу, и он вернулся и снова сел в воду. Тут он сразу успокоился и

даже заулыбался. Потом плюнул в ту сторону, куда ускакал князь, и прошептал:

— Все равно он меня не увидел. — Бедняга решил, что теперь самое для него

главное — это чтоб ни одна живая душа его не видела.

Он важно покивал толовой и, еле шевеля губами, спел песенку, слышанную

от бабушки еще в детстве:

Кошке мясо не досталось,

Но у кошки гордый вид:

Я б его и есть не стала —

Очень уж оно смердит.

После этого в голове у Зарифа что-то тихонько скрипнуло, и он начисто за-

был человеческую речь.

* * *

Сведения Нартшу оказались верными. «Шакальи следы» стали попадаться

в тот же день.

Еще до первого привала они встретили пастуха, гнавшего небольшое стадо

коров с высокогорных пастбищ в одно из нижних поселений. Вчера перед захо-

дом, солнца он видел издали двух всадников, направлявшихся в верховья. -

— Думаю, один из них был Алигоко Цащха, — уверенно заявил пастух.

— Почему так думаешь? — спросил Канболет..

— Так ведь я из тех, у кого утроба всегда пуста, зато уши полны слухов, а рот

— новостей, — усмехнулся пастух. — А слухи — это такие птички, которые летают

быстрее ласточек. Татар побили — мы обратно со скотом возвращаемся. Изменник

Алигоко с татарами не сбежал и в плен не попал — куда ему еще деваться? Он это

был. Больше некому. Перевал в Сонэ (каб. — Сванетия) отсюда недалек — всего

три дневных перехода.

— Для кого три, а для кого два, — недовольно проворчал абрек.

— Ты прав! — согласился Тузаров. — Надо поторапливаться.

Дорога проходила по сказочно красивым местам. Извивалась причудливо

по боковым склонам, ныряла в лесистые урочища, вырывалась на сенокосные по-

логие холмы, где летом вставали травы по грудь человеку; пересекала мелкие ру-

чьи, поросшие по берегам непролазными зарослями облепихи, шиповника и бар-

бариса; карабкалась по каменистым уступам, под которыми утробно ворчала

Малка. Дорога вела туда, где бирюзовый свод небес опирался на бесконечную зуб-

чатую стену Главного Кавказского хребта, а перед стеной могуче Возвышался

двухкупольной сторожевой башней неприступный Ошхамахо, или, на языке Ку-

анча, Мингитау.

Предзакатное солнце уже тронуло снега Эльбруса червонной позолотой, ко-

гда всадники приближались к теплым источникам нартсано.

— Скажи, Нартшу, — нарушил долгое путевое молчание Кубати, — а как там

этот старый шоген?

Они спускались по крутой тропе к речке и ехали медленно.

— А-а... Похоронили мы его, бедного.

— Жаль. Хороший был старик. Интересный очень.

— Последний шоген, — вздохнул Нартшу. — Жарыча над ним какую-то рус-

скую молитву проговорил. Так что, думаю, на том свете наш Иуан не пропадет.

— Болтаешь тоже! — притворно рассердился Жарыча, хотя было видно, что

он прячет в кудлатой бороде довольную ухмылку.

— Стойте! — крикнул Канболет. — Что это такое? Смотрите же!

— Лошадь валяется... — удивленно протянул Куанч и сразу же заорал, об-

рывая самого себя:

— Аланлы! Вон бежит, бежит!!

Да, Тузаров имел в виду не лошадь, а голое волосатое существо, которое,

прыгая по камням и прячась за огромными валунами, улепетывало подальше от

источника.

Существо добралось до противоположного берегового склона и скрылось в

густом кустарнике, издав на прощанье жуткий тоскливый вой.

Ошарашенные всадники остановились возле убитой лошади.

— Это конь Зарифа, — определил Кубати. Жарыча спешился и стал снимать

седло с мертвого животного.

— Кажется, я понимаю, что тут произошло, — засмеялся Нартшу. — Врун

вруну не поверил и, пока тот нежился в теплой воде, забрал его одежду, оружие и

смылся.

— Правильно, — подтвердил Канболет. — Кабан на собаке злость вымеща-

ет... Жарыча, ты готов? Тогда двинулись дальше.

* * *

Среди пастухов, чабанов, среди жителей тех коажей, что расположены по

краям дремучих лесов, через некоторое время распространились леденящие душу

слухи. Судачили о частых появлениях чудовищного лесного человека — алмасты,

ворующего кур и овец, шарящего по ночам в закромах с припасами и ловко отби-

вающегося от собак палками или камнями. Увидеть его удается лишь мельком —

стремительной тенью проносится он через дорогу или поляну лесную и никогда

не показывается днем. Один смельчак ходил зимой по следам босых ног, обнару-

женных на снегу, и нашел берлогу алмасты в тесной пещере, заваленной сеном и

овечьими шкурами. На счастье неразумного смельчака, чудовище в это время от-

сутствовало. С боязливым шепотом люди передали друг другу свидетельства оче-

видцев о рогах на голове алмасты, о трех его красных, как пылающие угли, глазах

и длинных когтях, обагренных кровью. Алмасты или мычит по-бычьи или воет

по-волчьи.

* * *

Шогенукова догнали, когда он уже спустился в Баксанское ущелье. Князя

увидели неожиданно близко у самой речки, среди подступавших к воде вековых

сосен. Он, вероятно, искал брод. Баксан ревел, яростно кидаясь пенными потока-

ми на выпирающие из его русла камни. Алигоко слишком поздно заметил пресле-

дователей и даже не сделал попытки спастись бегством. Страшно было ему уви-

деть вновь Тузарова, выжившего, как он знал, после тяжелой раны. Трясущейся

рукой он поднял пистолет и сипло выкрикнул, обращаясь к Кубати, который ока-

зался к нему ближе всех:

— Не подходи! Если ты кинжал, то я — меч!

— Ржавый ты гвоздь, а не меч! — рявкнул Нартшу, разматывая аркан.

— Снесу ему башку вот этим топором — и все дело! — добродушно сказал

Жарыча. — Зачем нам его тащить до Кургоко всего целиком? Одной головенки

хватит.

Шогенуков швырнул пистолет на землю: он забыл его зарядить после вы-

стрела в лошадь Зарифа.

— Вот это благоразумно, — прогремел Тузаров. — Всегда можно договорить-

ся по-хорошему. Ведь лаской и змею из норы выманишь! А где же панцирь?

Кубати потянул к себе татарский хурджин, притороченный к седлу княже-

ского коня:

— Вот! — он вынул из сумы знаменитый сверкающий доспех, и всем захоте-

лось до него дотронуться.

— Может, теперь вы меня отпустите? — упавшим голосом спросил Шогену-

ков, сам понимающий жалкую глупость своего вопроса.

— Как же мы тебя, драгоценный, отпустим? — с притворным изумлением

спросил Нартшу. — Ведь вся Кабарда мечтает тебя увидеть!

Желтые глаза Алигоко закатились, рот оскалился редкими острыми зубами,

а тело стало потихоньку сползать с лошади.

Жарыча подхватил его, не дал упасть.

— Чего это с ним? — удивился Куанч.

— Чего, чего! — буркнул Жарыча. — Со страху это он обмирает. Первый раз

такое у кабардинцев вижу...

* * *

То «побоище», которое Сана предрекала Кубати, Хатажуков устроил парню

в утро суда над беглым князем.

Кубати не очень рассчитывал на благоприятный исход неприятного разго-

вора, но все же был разочарован почти до отчаяния.