Исса (Иисус Христос) явился. Однако его чистое, возвышенное учение, по при-

чине строгих правил, оказалось неудобоисполнимым для слабого человеческого

рода, который продолжал грешить, нарушая трудные правила. Попробуйте заста-

вить горбатого калеку сражаться в конной стычке или кривоглазого стрелять в

цель из ружья! И вот аллах в благости своей посылает пророка Магомета смягчить

закон Иссы, определив, что тот, кто не станет следовать этому последнему учению,

не превышающему человеческих сил, будет осужден на муки вечные. Клянусь

тонкими бабками моего коня, это похоже на истину!

О том, что собирался ответить возмущенный донельзя кадий и что хотел

сказать откровенно ухмыляющийся Казаноков, Кубати уже не узнал. Как раз в это

время отец, с рассеянным видом кивнув ему на прощанье, отпустил сына в дорогу.

Выходя из шатра, Хатажуков-младший ловил на себе задумчиво-завистливые

взгляды присутствующих, и только Джабаги дружески хлопнул его ладонью по

плечу.

* * *

С начала побега Алигоко и Зариф опережали своих преследователей на

один дневной переход. Когда они достигли источников теплой кисловатой воды в

самых верховьях Малки, этот разрыв уже сократился наполовину. Правда, бегле-

цы не предполагали, что погоня так близка. Они вообще не были уверены в ее су-

ществовании.

Здесь, среди беспорядочного нагромождения скалистых обломков и абра-

камней (камень циклопических размеров из кабардинской мифологии), омывае-

мых струями ледниковых потоков, Алигоко и Зариф устроили привал.

Был ясный солнечный полдень. Ослепительно-белая громада Ошхамахо

сияла торжественно и величаво, заслонив собою полнеба.

Под высоким гранитным утесом бурлили фонтанчики теплой воды, образуя

целую речку, выкрасившую свое галечное ложе в цвет ржавого железа. Чьи-то

терпеливые руки сделали широкое углубление в русле ручья. Купаясь, тут можно

было сидеть по горло в целебной воде. Именно этим сейчас и занимался Шогену-

ков. Он блаженно щурился и часто окунал в воду запаршивевшую голову. Жизнь

ему вдруг показалась прекрасной, как этот яркий безоблачный день, как безу-

пречная небесная лазурь, как сверкающие снега Горы Счастья — Ошхамахо. И

взыграла, и настроилась на песенный лад его заскорузлая, покрытая гнойной ко-

ростой душа. Не в такой ли денек, размышлял Алигоко, собирались на ежегодное

санопитие боги и на вершине Ошхамахо, в гостях у Псатхи, пировали вокруг боч-

ки с божественным напитком? Не в такой ли денек они пригласили к себе в гости

прославленного нарта Сосруко, чтоб удостоить его рогом божественного сано, а он

не растерялся и сбросил с горы бочку с пьянящим питьем и семенами. Растеклось

сано по земле древних адыгов, семена дали всходы — и повсюду выросли гроздья

удивительных ягод. Сатаней первая догадалась, что с ними надо делать. Положи-

ла их в бочку да придавила абра-камнем. Ягоды дали сок, который затем взбунто-

вался и вышвырнул камень из бочки. И тогда все нарты узнали вкус напитка бо-

гов. Только где теперь это сано? Зачахли чудесные лозы, как и вера в старых бо-

гов... На ту сторону хребта, к грузинам и мудави, попало, наверное, гораздо боль-

ше семян сано, чем сюда, на север. Зато Шогенуков-пши купается сейчас в воде,

называемой в древности нарт-псыана, нартовская вода-мать, а теперь — нарт-

сано, напиток нартов.

Мрачный Зариф сидел на камне рядом и, нетерпеливо почесываясь, дожи-

дался своей очереди: лезть в одну лохань с князем он не имел права.

Наконец Алигоко вышел из воды и стал одеваться. Зариф попросил его от-

вернуться: был невероятно стыдлив. Шогенуков презрительно осклабился и по-

вернулся спиной. Он знал, что все громадное тело Зарифа покрыто густыми чер-

ными волосами.

Князь оделся. Услышав, как его уорк, вкусно урча, плюхнулся в теплую реч-

ку, подошел и сел на тот же камень, на котором сидел Зариф.

— Успеть бы сегодня перевалить в Баксанское ущелье, — сказал Алигоко. —

Тогда завтра мы сможем обогнуть гору Чегет и подняться на перевал Донгуз-Орун.

— Моя лошадь повредила копыто. Медленно ехать придется, — отозвался

уорк.

— Я должен ехать быстро! — капризно заявил князь. — Что, если за нами

гонятся?

— А как же я? Ведь я — рукоять твоей сабли и дуга твоего лука!

Князь насмешливо сощурился:

— Что толку от твоих красивых слов, если нету на тебе штанов?

— Уо, князь! Я вижу, целое и половина друг друга уже не узнают? Кстати,

только что и на тебе штанов не было.

— Ты, я вижу, слишком поумнел с тех пор, как получил по темени от ма-

ленького князя Хатажукова. — Алигоко не мог удержаться от того, чтобы не драз-

нить приспешника, хотя и помнил поговорку: «Наступишь собаке на хвост — уку-

сит».

Ответ Зарифа был убийственно неожиданным. Хлопнув широкой ладонью

по воде, уорк рявкнул со злобой:

— А он и не князь вовсе! Алигоко опешил:

— Как... что ты ска... п-повтори!

— И повторю. Этот твой Кубати — не сын Хатажукова. Вот!

— А чей же сын?

— Рабыни — унаутки. И отец его был унаут.

— Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал?! — визгливо заорал князь.

Зариф пополоскал горло и выплюнул воду изо рта.

— Мне никто не говорил, я сам услышал. Когда твои наемники шарили у

Кургоко в доме — панцирь воровали, я лежал в дальнем углу сада и ждал их. Вот!

— Что «вот»? Говори дальше!

— В сад пришла старуха, странная такая. Орехи подбирала и сама с собой

разговаривала. — Зариф сморщил свою образину и запищал, подделываясь под

старушечий голос:

— Хадыжа все знает, все-е-е знает. Никто не знает того, что Хадыжа знает.

Правильно я говорила, что мальчик лучше всех. Ни один княжеский сын и седь-

мой его доли не стоит! Славненький Кубати! Все думают, что ты сын Кургоко, а

ведь тебя последняя унаутка родила! Жена Кургоко от родов скончалась, но ведь и

ребеночек ее тоже помер! А кто, как не хитрая Хадыжа да еще одна женщина,

принесли и подложили другого ребеночка, в самой бедной хижине рожденного?

Отец его, тоже унаут, еще раньше...

— Что еще раньше?

— Не знаю. Ушла старуха. И орехи унесла.

— Подавиться бы тебе этими орехами! Больше ничего не слышал?

— Нет. Отвернись, я вылезать буду.

— Подожди! Почему раньше ничего не рассказывал?

— А зачем?

— Дурак!

— Клянусь этим железом, князь, я всегда служил тебе, как верный пес, а

вместо щедрого вознаграждения...

— Дважды дурак! Теперь не жди никакого вознаграждения. Коровью ле-

пешку на твою дурацкую голову!

— Отвернись! Дай мне одеться! — заревел уорк.

В глазах Зарифа Алигоко прочел нешуточную угрозу благополучию своего

дальнейшего путешествия и похолодел от страха. Этот буйвол может покалечить

или убить совсем, а то, что ограбит, бросит в горах без коня и вернется в Кабарду,

— это уж точно. Однако князь быстро сумел взять себя в руки и выхватил писто-

лет. Зариф охнул и погрузился с головой в воду. Нет, убивать Зарифа князь не со-

бирался (он еще ни одного человека в жизни не убил); прогремел выстрел — и

между камней забилась в предсмертных судорогах лошадь Зарифа. Когда уорк

вынырнул, он увидел, как Шогенуков, подхватив его, Зарифа, одежду, бежит к

своему, коню. Зариф еще не успел отдышаться, а князь был уже в седле.

— Говоришь, одеться, скотская морда?! Нет, не скоро ты теперь оденешься!

Уорк, преданный столь бессовестным образом, горестно завопил, словно

медведь, попавший в капкан. Алигоко издевательски помахал ему рукой и не-