Ойхон смутился было, но Жучок тут же захохотал, увлекая его дальше по кривой улочке:

– Шучу, шучу я, мастер…

– Ойхон.

– Шучу я, мастер Ойхон. Вишь, ты меня признал и вспомнил, я тебя – нет. Стало быть, ты, как человек, лучше меня будешь. Хоть и в королевский замок вхож.

– Ну разве можно сказать, лучше человек или хуже, только потому, что он запомнил кого-то?

– Можно, можно! Ты со мной не спорь. Все одно не выспоришь.

– Ладно, не буду. А куда все бегут, мастер Дирек?

– О! – Столяр опять хохотнул. – Не знаешь? Весь город пять ден бурлит – пособников остроуховских споймали. Его величество им кару определил. Сегодня как раз срок сполнения приговора.

– Не стоит мне, верно, все это наблюдать…

– Ха! «Не стоит»! Хошь не хошь, а надо! На то есть королевский указ.

Жучок многозначительно поднял вверх палец с обкусанным ногтем. Потом, понизив голос, приподнялся на цыпочках к самому уху южанина:

– Ты это брось, мастер, от таких развлекух отказываться. Сей момент прознают, кому следует доложат, в противодействии короне обвинят и на кол… Ты думаешь, мне сильно охота казни наблюдать? Я б пивка лучше хватанул полным ртом.

Ойхон угрюмо кивнул. Что ни страна, что ни правитель – порядки везде одинаковы. Власть надо любить и вовсю эту любовь показывать. Сколь бы противно тебе ни было.

Они пошли дальше, несомые нескончаемым потоком слободских людей и горожан. Шерстяные плотные рубахи, крашенные листьями березы и крушины, лохматые безрукавки, вышитые ленты, обвязанные вокруг мужских голов по арданской традиции, длинные юбки в большую клетку и платки из беленого полотна на головах женщин. Кое-где мелькали дублеты городской стражи и круглые, начищенные до блеска, шлемы конных егерей.

Волей-неволей Ойхон ловил отдельные обрывки фраз в бурлящем людском скопище.

– Слышь, Мордась сегодня заломил за десять гарнцев проса полтора империала.

– Вот гад! Хуже остроухого… Обухом бы его в жирную рожу да в омут.

– Ага, а потом тебя егеря…

…

– Давеча трейговский отряд на север ушел – с самим Валланом.

– Ага, все не сидится лысой башке. Ловит кого-то, ловит…

– Не кого-то, а сидку бешеную. Поклялся извести ее, тварь проклятую.

…

– А рожь, почем он за рожь просит?

– Три империала за десяток…

– Все помрем! Все!

…

– Кого сегодня приговорят-то?

– Да кто его знает? Вроде беженцы с Правобережья.

– Талуны?

– Да, сейчас тебе талуна возьмут. Держи карман…

…

– Войну опять затевать норовят…

– Кто? Остроухие так наклали…

– Тихо, егерь пошел!

…

– На железо цена бы расти должна, а оно – жрать нечего.

– Без твоего железа веселин проживет, а ты без его зерна?

– Ох, то-то ж и оно…

…

– Слыхали, у Витгольда наследник пропал.

– Что? Кейлин?

– Он самый. Сгинул без вести.

– Жалко. Справный рубака был.

– Ага, и Витгольд, говорят, совсем плохой стал. За сынком горюет…

…

– А наш-то, наш… Новую девку себе нашел.

– Да кабы девку или талунскую дочь какую… А то оторва, каких поискать. С юга, бают…

– Что такую к нам занесло?

– Да, бают, подружка южанина приблудного. Эвана-капитана.

Уловив знакомое имя, Ойхон прислушался.

– Это того душегубца из конных егерей?

– Его самого. Они вроде как порознь приехали. А все одно – народ не обдуришь.

– Лавка, бают, у нее была в городе?..

– Ага, была. Теперь-то ей всякие лавки-шмавки без надобности, коль с милостивцем нашим спелась…

– Тише ты, дура! Не вишь, егерь в нашу сторону лыбится?

– А я че? Я ниче…

– То-то и оно, что ниче. Тьфу на тебя, слабоумную.

– На себя погляди – дубина стоеросовая!

– Ладно. Все. Не ругайся. Куда прежнюю-то девку дел? Она уже и корону примеривала.

– К батьке в замок снарядил.

– Что, прямо так и снарядил? Запросто?

– А вы, мужики, завсегда запросто снаряжаете. Бают, поставил носом на закат и под зад коленом.

– Ха! Вот орел наш! Умеет!

– Ага, умеет. Только Витек Железный Кулак теперь на него зубы точит. Такое оскорбление, грит, только кровь и смоет.

Хваливший Экхарда слобожанин протяжно присвистнул.

– Это не шутка! Ежели талун Витек заваруху начнет, за ним пойдут. Это точно…

Очередной водоворот толпы разделил беседующую чету и Ойхона с Диреком, не дав дослушать до конца. Услышанное настолько заинтересовало рудознатца, что он не заметил, как выбрался на площадь и с размаху ткнулся носом в широченную спину насквозь провонявшего кожемяки. Ардан забурчал, но прибаутка столяра живо вернула ему благостное расположение духа. Лобное место все больше и больше наполнялось народом. Городские и слобожане в тесноте топтали друг другу ноги, пихались локтями, беззлобно переругиваясь. Бабы тянулись на цыпочки, чтобы разглядеть загодя приготовленные орудия казни – по ним самые нетерпеливые старались угадать, какого рода действо их ожидает.

Наконец, когда толпа уже изрядно завелась, на помост вышел мордатый глашатай в королевских цветах. Натужась так, что круглая физиономия запылала закатным солнышком, он объявил:

– Слушайте, славные жители Фан-Белла, и не говорите, что не слышали. Сегодня дошедшие до ушей его величества короля Экхарда слухи об измене талуна ихэренского Витека, Железным Кулаком прозываемого…

– Как только дыхалки хватает, – восхищенно прошептал кожемяка.

– …подтвердились. Посему рекомый Витек вне закона объявлен. Всяк, кто его голову в Фан-Белл доставит, награжден будет!

Людское море заволновалось, зашумело. Мужчины крякали, потирая мозолистые ладони, женщины горько вздыхали – Витек был воином хоть куда и красавцем на загляденье. И это несмотря на разменянный шестой десяток.

– Сказать-то просто, – жарко дыша в ухо, проговорил Дирек. – А поди добудь ту голову. Железный Кулак – он Железный Кулак и есть. Не пальцем деланный. Он сам может два мешка голов таких умников припасти на зиму.

В это время глашатай передохнул, снова набрал полную грудь воздуха и, привычно багровея, продолжил:

– А теперь приговор его величества короля Экхарда мерзким отступникам и остроушьим подпевалам! Поселяне с правого берега Аен Махи, именно – Крыж Рябой и Хадрас Полваленка с семействами, что неоднократно в сношения с погаными остроухими вступали, корысти собственной ради харчами им помогали, приговариваются к битью плетьми со ссылкой на железный рудник. Мужикам – десять плетей, бабам – по пять плетей, старикам и мальцам – по две плети.

Стражники выволокли на возвышение покорно переставлявших ноги поселян-беженцев. Принялись деловито валить на деревянные доски и заголять спины. Вжикнула, рассекая воздух, первая плеть. Над площадью пронесся протяжный, исполненный муки крик. Ойхон, не в силах глядеть на творящееся действо, уткнулся глазами в жилетку широкоплечего ардана. Но уши-то ведь не заткнешь…

– Всего-то и вины, что меняли дичину на полотно сидовское, – продолжал шептать столяр. – На самом-то короле небось из такой точно ткани портки вздеты.

– Да тише ты! – не выдержал Ойхон. – Не ты ль меня сам предупреждал, мастер Дирек, чтоб осмотрительнее себя вел и за языком следил?

– Предупреждал, – согласился столяр. – Виноват. Не буду больше. Понимаешь, мастер Ойхон, заело. Загрызло все…

Тем временем экзекуция на помосте добралась до закономерного финала. На поротых надевали цепи и уводили вниз к подводам, снаряженным в королевские железные рудники. Глашатай опять вдохнул поглубже.

– Купец Брулгар из Фан-Белла и мастер-косторез Бинс, по прозвищу Рябок, замечены в речах изменничьих, против короны и трона злоумышленных. При задержании Рябок выбил два зуба десятнику городской стражи. Приговариваются к умерщвлению, путем посажения на кол! Все имущество осужденных отходит в пользу его величества короля Экхарда. Домочадцы упомянутых злодеев будут биты плетьми и проданы…

Толпа загудела. Не поймешь, одобрительно или нет. На помост вывели Брулгара и Бинса. Крепко избитых – надо полагать, при задержании – и в изодранной одежде.