ТЕАТР «МОЛНИЯ»!!!

ТОЛЬКО ОДИН РАЗ!!!

ОТ АВТОРОВ «УЛИЦЫ ПОБИТЫХ СЛЕСАРЕЙ»!!!!!

ОСТРОСЮЖЕТНЫЙ МЕЛОДРАМАТИЧЕСКИЙ БОЕВИК

«БРАТ»

Этот спектакль совершит переворот!!!

И внизу – шрифтом поменьше: “Вход бесплатный. Начало представления – в девять часов утра в воскресенье. Все собранные от спектакля средства пойдут на гуманитарные цели.” Щелкнул кнут – и бочка водовоза, запряженная парой лошадей, резво покатилась прочь. Правый бок ее теперь украшал намертво приклеенный лист бумаги. А первопечатник, удовлетворенно хмыкнув, подхватил свое имущество и бодро зашагал к стене ближайшего трактира, и через минуту рядом с надписями “Мы работаем до восьми часов”, “Даешь свет” и “Франсуа Генрих Манер – не очень умный человек” укрепился очередной плакат. После десяти часов вечера быстро стемнело, во дворце зажгли светильники, канделябры и фонари, и он засиял, осыпанный огнями, как королевский именинный пирог на стопятидесятилетнем юбилее, хотя, как говорят, короли столько не живут – работа у них больно уж вредная. В городских окнах засветились редкие свечки. После того, как выяснилось, что склад с ворванью сгорел тоже, в городе высочайшим указом была введена днем и ночью светомаскировка – “с целью введения противника в заблуждение”. Наиболее любопытные горожане сразу же захотели узнать, с какой целью, кроме того, была введена также и голодовка, и сухой закон, но их вопросы часто просто отфутболивались от гвардейца к гвардейцу. Как правило, вместе с головами спрашивающих. После этого вопросы прекратились, но не исчезли. Они, как пружина в кресле, просто притаились до лучших времен. Теперь после темноты улицы становились безлюдными, и недобрая тишина нарушалась только мерным спотыкающимся шагом патрулей. Часы на храмовой башне пробили четверть одиннадцатого. У заднего хода дворца раздалось вопросительное “Стук-стук-стук”. – Кто т… Что за шутки! – открылось и захлопнулось окошко калитки привратника. Стук-стук-стук. – Я сказал – что за дурацкие шутки! Стук-стук-стук. – Если ты, гадкий мальчишка, еще раз постучишь и убежишь – я вызову солдат, и они тебя… И тут темнота заговорила. – Мне нусен лейсенант Майк Атолло. Скасите, сто к нему присол ево семляк. – Земляк? – проворчал пришедший в себя через пару минут привратник. – А я думал, что вас на разных фабриках красят. – Я ессе меньсе месяса негр, а как узе вас, белых, ненавизу! – процедил сквозь зубы минисингер, презрительно прошествовав мимо в сопровождении предвкушающего веселый вечер молодого офицера. – Ха, Нгар, это просто классно, что ты пришел – мы тут как раз в кости игру затеяли! – Я не играю в косси, Мкаи, – снисходительно ответствовал мини-сингер. – И картишки разложили! – И в карсы тозе, – менестрель остался равнодушен. – И девчонки подошли. Вернее, проснулись! – Продазные зенсины – это посло, приясель. – И пятилетнего красного бочонок только что открыли! – Где?! – Ну, вот – другое дело! – радостно засмеялся гвардеец. – И, я надеюсь, что ты немного попоешь нам, земеля, а? Лютня твоя у нас осталась – правда, помятая маленько – так ведь ты на нее сам сел, помнишь? – У меня новая, – отмахнулся Гарри. – В прошлый раз ребятам знаешь, как понравилось! Особенно песенки про восемь покойников и жестянки-банки-склянки! Ты настоящий талант! Да мы, в Узамбаре, вообще все такие! Вон, в том дворике сидит наша теплая компашка, заруливай! Эгей, бваны, смотрите, кто к нам пришел! – Гарри! – завизжали девицы. – Гарри! – взревели господа офицеры. – Кружку нашему барду! – Скамейку нашему барду! – Подходи! – Наливай! – Хо-хо!!!.. Проклятое солнце резануло по закрытым векам как ножом. Гарри застонал, попробовал отвернуться, напоролся щекой на что-то острое, застонал еще громче и сделал попытку поднять руку, чтобы закрыться от лучей всепроникающего наглого светила. Голова – как фабрика фейерверков после взрыва. Во рту гадостно. Язык – как собачья подстилка. На теле – как будто кордебалет плясал. Хотя, возможно, так оно и было. При мысли об этом мини-сингер улыбнулся – девчонки оказались хоть куда – как на подбор красавицы, умницы, просто обворожительны, а с начала-то показались – перезрелые туповатые дурнушки. Вот и доверяй первому впечатлению… А если бы не… не… как там ее… Айрина?.. Карина?.. ладно, не важно – то он бы в пух и прах в “девятку” продулся – а так хоть лосины и туника на нем, и… Медальон! Как кирпич… нет, как целый поддон кирпичей, рухнувший с пятого этажа, ударило это слово похмельного поэта по голове. Медальон. Который он должен был передать принцу Джону. И что-то при этом сказать. Что? Что он… что у него… что ему… Нет. Не то. Да и какая теперь разница… Где медальон? Гарри поднялся, попутно обнаружив, что спал в казарме, подложив под щеку разбитую новую лютню – подарок Мура, и принялся нервно себя обыскивать. Впрочем, это не заняло много времени. Карманов на остававшейся на нем одежде отродясь не было, а на шее висел только волшебный прибор – “иваноискатель” – переданный ему накануне князем Ярославским. Князь. Это была бочка с раствором, приземлившаяся поверх груды битого кирпича, и зацементировавшая унылую могилку злосчастного трубадура на веки вечные. Сергий ему ничего не говорил, а Юджин – ничего не передавал, но и без этого минисингер знал, что пропажи медальона ему не пережить. Чертов Мкаи! Он споил меня! Он, и эти его вонючие солдафоны со шлюхами! Будь они все лишены покаяния, будь они низвергнуты в самые бездонные глубины геены огненной, чтоб сгнили они заживо, чтоб крысы выели им селезенку, чтоб им марабу глаза выклевали, чтоб в мозгах у них поселились змеи, скорпионы и тарантулы, чтоб… – но ни одно проклятие не казалось ему достаточно сильным. – Чтоб им князя Сергия встретить на своем пути! – вырвалось из измученной души менестреля и тогда, наконец, удовлетворенный, он обреченно замолк. Теперь можно было и подумать. Куда девался медальон? Ведь если он его передал бедному принцу, он должен это помнить! Хоть смутно, но помнить! Или нет?.. Какие волшебные слова сказать, чтобы его вымоченная в красном полусладком память заработала?! Как там, в сказке – дум-дум, откройся? Не помогало. После седьмой кружки, пятой песни, второй игры и четвертой девчонки – провал. Бедный принц Джон. Что я скажу князю? Бедный я… Стоп. Что скажу? Скажу, что все сделал, как надо. Что передал. Что рассказал. Что он все понял и принял. А там видно будет. Бедный, бедный принц Джон. Доверчивый, простодушный, бескорыстный, добрый принц Джон… Никакого худа, кроме добра, от него я не видел. Открытый романтик, которого рок связал с подлым прохиндеем… Я князя Сергия имею ввиду. Гм. Так, о чем это я? Ах, да. За что этому светлому юноше выпали такие испытания?.. Как все обернется, когда обнаружится, что никакого медальона у него нет, и что он слыхом ни о чем таком не слыхивал?.. Шарлемань с Сержио живым разрежут его на куски… Если ему повезет. Не любят они таких шуток. А если я во всем признаюсь, то живым на куски разрежут меня. Найдутся моральные уроды. А хороших менестрелей в наше время гораздо меньше, чем плохих рыцарей. Так что, я думаю, тут выбор ясен. Извини, Джон. Мне искренне жаль. Я сделал все, что мог. Значит, судьба твоя такая. Или судьбец. Что скорее. А ведь неплохо было задумано. Как я о нем, горемычном, буду скорбеть… Я даже напишу о нем балладу. И да простит меня, грешного, Памфамир-Памфалон. Публика на улице Слесарей стала собираться еще с семи часов: заядлые театралы, которые считали себя самыми хитрыми, рассчитывали, придя пораньше, занять места поближе к сцене, а так как за последнюю пару недель заядлыми театралами сделались все уважающие себя мюхенвальдцы, от мусорщиков до судей, от конюхов до художников и от кузнецов до стражников, а хитрецами вондерландская земля была исстари богата и, иссякни все запасы и товары страны, могла бы с успехом экспортировать их, то к половине восьмого к “Молнии” уже было невозможно подобраться, а народ все прибывал и прибывал. И тогда папа Карло принял решение, пока есть еще время, перенести сцену на соседний пустырь. Чем больше народу увидит их “мелодраматический боевик” (откуда ведь только этот Гарри таких слов понабрался? Боевик – понятно, это потому, что там будет изображаться бой. Драма – тоже понятно. Но “мелодраматический”... При чем тут мел?...), тем лучше. Сказано – сделано. И к девяти часам их зрительный зал, как и задумывалось, разросся до размеров небольшой площади, благо добровольных помощников было хоть отбавляй. И с последним ударом часов на храмовой башне представление началось. Сквозь щелочку в занавесе старик Гарджуло не отрываясь следил за реакцией публики. Интерес, догадка, узнавание, шок, негодование, ярость – все эмоции сменяли друг друга с многообещающей быстротой, и когда, спустя два часа, спектакль подошел к концу, совместный возмущенный разум уже кипел, и вместо обычных “браво” и “бис” из толпы полетело: – Смерть предателю! – Все на площадь! – Казни не будет! – А почему актеры так смешно пришепетывали? – Изменника Томаса – на казнь!!! – На казнь!!! – Все на казнь!!! – Где Гарри? – Не знаю… Не возвращался. – А, может, его уже того… – Кого? – Ну, этого… – Юджин бы знал… – Инфанта – на престол! – Дурить нас вздумали! – Мы им покажем!!! Неподалеку совершенно случайно застряла в трехсантиметровой грязи повозка с оружием, каковое наиболее горячие головы, не задумываясь, и реквизировали. Идея Мура имела успех. Толпа, подобно мутному потоку с гор, неслась вперед, вбирая в себя все и всех на своем пути – так очень скоро помимо своей воли к ней присоединились отряд городской стражи, фургон и лошадь пекаря, сам пекарь, тачка и лестница каменщика (сам каменщик так и остался метаться на втором этаже недостроенного дома), дрессированный слон из королевского зверинца (у остальных животных и смотрителей хватило сообразительности залезть на близстоящие деревья. Те, которые еще не присоединились.), памятник Шарлеманю Первому, шесть лотков с овощами и торговцами и свадебный поезд, и уже невозможно было ее остановить, а только нестись вместе с ней, и кричать: – Руки прочь от инфанта!!! – Предателей – к ответу!!! – Отодвиньте слона!!! – Шарлеманя – на престол!!! – Он же памятник!.. – Настоящего! – Горько!.. Горько!.. – Гарри не видели? Служба в храме Просветления закончилась, и его величество с его же высочеством в сопровождении кардинала Мадженты, приятно улыбаясь и изредка помахивая руками в оранжевых перчатках собравшимся вокруг верноподданным, по белой ковровой дорожке, окруженной королевскими гвардейцами, прошествовали через всю площадь к воздвигнутому за ночь огромному помосту, вокруг которого уже собиралась своя публика, свои завсегдатаи и любители, хоть и не такие многочисленные, как на представления труппы “Молнии”. С двенадцатым ударом часов на храмовой башне ворота дворца распахнулись и, как в параде-алле, перед зеваками прошли все участники предстоящего действа – отряд дворцовой стражи, десять герольдов, два глашатая, шесть палачей и одноконная повозка – черный ящик без окон, в которой традиционно перевозили к месту казни государственных преступников. Король удобно расположился на походном троне, поглаживая нервными пальцами золотой скипетр, на вершине которого горел, переливался всеми лучами солнца и слепил глаза огромный красный камень – сокровище династии Шарлеманей – Камень Власти. Кронпринц со скучающим видом остановился на полшага сзади, снял перчатки и занялся традиционным маникюром – стал обкусывать ногти. Кардинал осенил собравшихся благословляющими взмахами рук, деревянно улыбнулся и склонился к монаршему уху: – Ваше величество приняло мудрое решение, отдав приказ о казни. – Я знаю, – скромно отозвался король. – В этом глупом народе предатели и изменники распускали слухи, не имеющие под собой никаких оснований, естественно разумеется… – Я знаю, – повторил король. – Они говорили, и я сам это слышал через своих подслуш… послушников, я хотел сказать, что будто бы… – Я знаю, – раздраженно рыкнул Шарлемань, и фонтан красноречия Мадженты иссяк. – Надеюсь, папа, все пройдет без всяких сюрпризов? – проронил кронпринц, отвлекшись от ухода за ногтями. – Я приказал Айсу расставить на крышах лучших лучников, – буркнул король. – Мыши на бегу в глаз попадут. А почему ты спрашиваешь? – Посмотри туда, налево – там по улице в сторону площади катится нечто, похожее на человеческую волну – всякий сброд, я уверен, но что-то их слишком много. – Ерунда, – фыркнул король. – Если бы произошло что-то нехорошее, мои шпионы сообщили бы мне. За плечом его кто-то вежливо покашлял. – Пора начинать, ваше величество? – Преступников привезли? – Так точно, уже поднимаются, ваше величество. Король посмотрел направо – над помостом едва показалась чья-то голова, одетая в черный мешок, как предписывал Кодекс Казней Вондерланда. – Начинайте, – и в предвкушении удовольствия Шарлемань откинулся на спинку походного трона. Главный герольд взмахнул шляпой. И шум большого города перекрыли фанфары. – Быстрее, быстрее!!! – Свободу принцу!!! – Они уже начинают! – В трубы дудят! – Навались! – Поднажми! – Слона уберите, кому говорят!!! – Даешь!!! – Вперед!!! – Капуста! Картошка! – Ура!!! – Где Гарри?! – Не знаю!!! – Горько!!! И на площадь, сминая все, ввалилась толпа освободителей-революционеров. А впереди всех, на лихом слоне, гарцевал отрок Сергий, скинувший наконец-то ненавистный голубой парик и розовое платье. – Вот он!!! – Стойте! – Узурпаторы!!! – Палачи!!! – Который? – Что – который? – Который из них – настоящий Шарлемань? – Который в цепях, конечно же, дубина стоеросовая! – Сам дубина! Их там двое! – Что-о? – Двое! – И что – оба принца? – Нет, звездочета! – Один – Лукомольский, другой – Лотранский, чудило! – От чудилы слышу! – Который же наш-то, а? – Да вон тот! – Нет, вон тот! – Этот, этот! – В сирен… в тунике, которая посветлее! – Ваше величество – произошло что-то нехорошее… Трубачи завертели головами, сбились с ритма, фанфары издали предсмертный хрип, визг и хрюк и умолкли. И сквозь заскочившую на секундочку тишину донесся до каждого гневный голос Шарлеманя: – Что все это значит? Это что – бунт?! На колени, чернь! Я – ваш король! – А король-то ненастоящий!!! – донесся злорадный голос с ближайшего слона. – Взять его!!! – подскочил на месте Сержио. – Это он!!! Ярославский Волк!!! Стража!!! – Накось, выкуси! – сделал неприличный жест князь. – Инфанта – на престол! – У-у-у!!! – поддержала его толпа. – Узурпаторов – долой! – У-у-у!!! – Вон он – настоящий! – не унимался князь, тыча перстом в Иванушку. – Смотрите, как на невинно предательски убиенного папеньку похож! – Гвардейцы, огонь! – Нет, живым брать! – Народ!!! Бей подлецов! Грабь награбленное! – У-у-у!!! – затрубил вдруг слон. От неожиданности все замолчали и, воспользовавшись моментом, обтекаемый, как все кардиналы мира, приторно улыбаясь, вперед на помосте выскочил Маджента. – Добрые горожане, – поклонился он застывшему людскому морю. – Богом данный нам монарх и его законный наследник, – последовал поклон в сторону особ королевской крови и многозначительная пауза. – Я, как служитель церкви Памфамир-Памфалона, Господа нашего единого и неделимого, миролюбивого, мудрого и заботливого, не могу допустить, чтобы здесь и сейчас пролилась невинная кровь из-за подстрекательства горстки презренных бунтовщиков, с которыми мы еще будем иметь дело позже, и пожалеют они, что родились на свет. – Короче! – По делу говори! – Инфанта – на трон!!! – Смерть предателям!!! – Смерть бунтовщикам!!! – Да здравствует Шарлемань!!! – Ананасы!.. Петрушка!.. – Да, дети мои, я знаю, как совершенно доподлинно узнать, есть ли среди осужденных кто-нибудь, могущий претендовать на святое звание правителя Вондерланда. Сейчас я поведаю вам древнее предание… – Сказку! – выкрикнул Волк, подскакивая на своем ушастом скакуне. – Тихо! – Пусть говорит! – ...предание, бывшее тайной династии Шарлеманей вот уже более четырехсот лет. Толпа почтительно зашепталась. – Все вы знаете, что родоначальник наших королей, Шарлемань Первый был возведен на престол самим Памфамир-Памфалоном во время его второго пришествия. Площадь благоговейно притихла. – Среди священных предметов, которыми одарил его Всевышний, как вам всем известно, был и золотой скипетр – символ власти Шарлеманей над этой страной – с его главным украшением – Камнем Власти. Пока он цел – наш богом нам данный монарх будет властвовать над державой безраздельно. И это вы знаете. – Да, – выдохнули все, как один. – Но теперь я перехожу к тому, что было до сих пор известно только членам венценосной семьи и высшему духовенству, – мягко, нараспев, заговорил Маджента. – В предпоследний день своего пребывания на земле всемогущий наш бог Памфамир-Памфалон на прощание уединился с Шарлеманем Первым в келье монастыря Второго Пришествия, дабы поговорить о вечном, а скипетр остался на попечении королевы во дворце. И случилось так, что маленький кронпринц, будущий Шарлемань Второй, уронил его на каменный пол, и от Камня Власти откололся крошечный кусочек. Увидев это и вспомнив пророчество, наследник ужаснулся, потом пришел в отчаяние и, заламывая руки, сбежал из дворца прочь. Толпа ахнула. – Да, да, дорогие мои братья. Маленький принц, подумав, что он совершил непоправимое, убежал в отчаянии в ночь. Городских стен тогда еще не было, и лес подступал так близко к городу, что в темноте в город иногда заходили волки, медведи, грифоны, мантикоры и химеры. И мальчик наверняка пал бы жертвой какого-нибудь чудовища, если бы в розысках его не помог сам благой и просветленный Памфамир-Памфалон. Он, не раздумывая, привел безутешного отца и его рыцарей к лесному оврагу, где, устав от слез, бедный инфант забылся в горячечном сне, и где к нему уже подбирался мерзкий монстр с головой крокодила, туловищем змеи и лапами осьминога. По площади прокатился всхлип ужаса. – Да-да. Осьминога, – повторил, довольный произведенным эффектом Маджента. – Но Памфамир-Памфалон озарил весь лес божественным светом, и в его лучах отвратительное порождение тьмы рассыпалось на части, вспыхнуло и сгорело, непристойно чадя и испуская зловонный смрад, который тут же превращался в благоухание утренней розы. – Хвала Памфамиру-Памфалону! – Да славится его имя в веках! – Ура!!! Повстанцы и приверженцы Шарлеманя Семнадцатого размазывали слезы и обнимались, побросав оружие. Даже слон звучно высморкался. У Серого на душе стало очень нехорошо. Он почувствовал, к чему клонится рассказ первосвященника, но поделать ничего не мог – он понимал, что скажи он сейчас хоть слово против – и фанатики разорвут его на части вместе с этим лопоухим. Конечно, можно было попытаться прорваться к помосту и умыкнуть Ивана, но лучники на крышах заставляли даже его усомниться в успешности этой попытки. Свалить бы самому живым… Но Иванушку казнят… Черти их всех задери со своими посказульками!!! А если спрятаться за боком этой скотинки, погнать ее на гвардейцев, прорвать оцепление, а там будь что будет – Бог не выдаст – свинья не съест… – ...И тогда, по возвращении во дворец, Памфамир-Памфалон из отбившегося кусочка камня и отломленного от скипетра своей рукой золотого украшения, на глазах благоговеющих придворных сотворил сей медальон, наложил на него заклятие, что никакой другой человек, кроме отца, не сможет снять его с шеи наследника, и отдал эту чудесную реликвию маленькому кронпринцу, и повелел, чтобы впредь талисман этот передавался от отца к сыну в момент его рождения, и предрек, что пока инфант носит на шее этот медальон, наследование престола будет идти своей чередой, без братоу… междоусобных войн и смертоносных интриг. А чтобы избежать подделок, коварства и лжи, проверить подлинность этой чудесной реликвии очень просто. Если поднести этот медальон к камню Власти на скипетре – оба они засветятся неземным светом, что и будет доказательством подлинности – как камня, так и наследника. – Велик Памфамир-Памфалон! – выдохнула, как один, ритуальные слова толпа. – И все вы знаете, что этот талисман был утерян во время той роковой битвы, которая унесла жизни моего брата и племянника, – присоединился к священнику король, вытирая батистовым платочком красное нахмуренной лицо. – И кто бы не говорил, что он – пропавший инфант, будет он только клятвопреступником и низким подлецом, эксплуатирующим светлое имя моих драгоценных родичей, да будет земля им пухом. Серый понял, что даже если Гарри и сумел передать Иванушке их побрякушку, все равно – это конец. Если этот святоша не врет, проверки она не выдержит. А если врет – тем более… Ну, что ж, слончик, давай, поскакали. Помирать – так с музыкой… Хотя, если взять в заложники короля – мы еще… – Так посмотрите у него на шее – и дело с концом! Черт бы его побрал, этого Санчеса! Дурак! Мало того, что он перед моей зверюшкой встал… – Посмотрите!!! – дружно взревела толпа. – Ваше первосвященство! Проверьте! – Молчать, чернь!!! – зычно гаркнул Шарлемань. – Никакого медальона и него быть не может! Только что вам объяснили! – Эй, палач! – крикнул Сержио. – Пусть убедятся, – ласково улыбнулся, потупив взор, Маджента. – Больше не будут распускать нелепые слухи, – прибавил он потише. Король на мгновение заколебался, потом решительно шагнул к осужденным, повернулся к толпе и раздраженно рявкнул: – Ну, который? – Санчес, отойди! – звучно зашипел Волк, сползая, чтобы укрыться за левым боком слона. – Отойди, болван!!! – Который справа! – выкрикнул кто-то. Шарлемань подошел к Ивану, рванул тунику у него на груди – и взорам толпы предстал какой-то медальон. Странный… Деревянный, что ли?.. – Ну? – торжествующе вопросил монарх, дергая за шнурок. – Этот? По толпе прокатилось разочарованное “у-у-у”. – Палач!.. – снова вступил Сержио. – А лотранец? – не унимался кто-то. – Отойди, Санчес! Последний раз говорю! Потом – извини… – Что?.. – Лотранец еще остался! В толпе близ оцепления поднялась какая-то возня, но никто, даже лучники на крышах, ничего не видели – люди, затаив дыхание, не сводили глаз со второго принца. – Ха! Этот лотранский мерзавец! Уж его-то мать нашла на помойке, тут и сомневаться нечего!!! Ха-ха-ха! Смотрите! – и король одним движением волосатой руки разодрал тунику на втором узнике. – Смотри… те… На мускулистой немытой груди юноши блестнуло золотом. – Украл, наверное, – процедил Шарлемань и с ненавистью дернул за цепочку. Потом еще раз. И еще. И еще. И каждый раз рука его проходила сквозь нее, как будто сотканная из воздуха. И где-то в глубине маленького сморщенного мозга разъяренного монарха начало зарождаться страшное понимание того, что бы это могло значить. – Казнить их!!! – взвизгнул Шарлемань. – Палач!!! Нет, я сам… ой! Ошеломленный монарх повалился на помост, а из-за спины его выскочил Серый со скипетром в одной руке, и мечом в другой. Одним молниеносным движением, не давая никому опомниться, он прикоснулся Камнем Власти к амулету на груди Кевина Франка, и маленькая алая искорка на золотом диске вспыхнула, как новорожденная сверхновая. Но затмевая ее блеск, могучим багровым светом засиял сам Камень. – Чудо!!! – взревела толпа. – Чудо!!! – Чудо!!! – Инфант жив!!! – Инфант!!! – Долой узурпаторов!!! – Хвала Памфамиру-Памфалону!!! – и, смяв гвардейцев, герольдов и придворных, люди ломанулись к помосту. – Измена! – возопил кронпринц. – Быдло! Все назад!!! – От быдла слышу, – неприятно улыбаясь, двинулся к нему Волк. Его высочество отшатнулось, споткнулось, покачнулось, стало падать, но ухватилось за все еще связанного по рукам и ногам Кевина Франка (или инфанта Шарлеманя?) – и тут в его руке сверкнул кинжал. – Еще шаг – и я перережу этому ничтожеству глотку! Толпа замерла на месте. – Брось меч, ты, вор! – Если ты имеешь ввиду меня… – начал было маневрировать Волк, но Сержио нажал чуть посильнее, и из-под клинка заструилась кровь. – Назад!!! Я не шучу – я убью этого ублюдка, если кто-то хоть поше… Кронпринц так и не понял, откуда прилетела стрела. И это было последнее, что он не понял в своей жизни. – Смерть предателям!!! – донесся восторженный вопль откуда-то сверху. “Памфамир-Памфалон?” – пришло почему-то на ум Серому. – “А он у них не церемонится с неугодными…” – Да здравствуют королевские стрелки!!! – донеслось все также сверху, но откуда-то левее… правее… и сзади… И этот клич подхватила вся ликующая толпа: – Да здравствуют королевские стрелки!!! – Да здравствует инфант Шарлемань Семна… Восемнадцатый!!! – Не инфант! – Король! – Горько!.. Горько!..