"Не стоит рисковать", - думаю я, и ставлю рули на вывод из штопора.

Но никакого эффекта. Планер вращается все быстрее и быстрее. Делаю еще попытку. Опять безрезультатно.

Увлеченный борьбой со штопором, я забываю про землю, к которой, вращаясь, стремительно мчится планер. А когда вспоминаю, то ... земля, огромная и жесткая, уже смертельно близка. Глаза различают даже малейшие детали. На краю леса стоит дуб. Я вижу не только его опаленную молнией вершину, но и отдельные ветви.

Больше ждать нельзя. Секунда промедления может стоить жизни. Сбрасываю фонарь, отстегиваю крепящие ремни, выбрасываюсь из кабины и мгновенно выдергиваю кольцо. Чувствую рывок открывшегося парашюта, через мгновение - удар, и я стою посередине капустного поля.

Хочется курить. Лезу в карман за папиросами, но... портсигар я, видимо, выронил во время прыжка. Собираю парашют и иду на поиски обломков своего планера. Он должен упасть где-то рядом.

Прохожу маленький лесок, и на краю нашего летного поля вижу то, что осталось от планера. Возле стоят санитарная и пожарная машины. Мои товарищи осторожно разбирают обломки, словно отыскивая что-то. Первым меня замечает Авдеев. Он бросается навстречу, крепко обнимает, целует.

- Жив, дружище! - говорит он и начинает что-то объяснять.

- Подожди, дай сначала закурить, - прошу я.

Мне протягивают папиросы. Закуриваю, делаю несколько жадных затяжек. Оказывается, со старта не заметили, как я выпрыгнул из планера, а из-за деревьев не увидели парашюта - уж очень он низко раскрылся. Все считали меня погибшим и под обломками планера искали мое тело.

"А ведь так и могло быть! - думается мне. - Не засни я по счастливой случайности в планере, и усердный солдатик намертво бы прибил фонарь".

Внезапно ясно, до мельчайших подробностей представляю свое положение в потерявшем управление, мчащемся к земле планере.

От этих мыслей пугаюсь гораздо больше, чем в воздухе. Ведь там на переживания не было времени. А сейчас чувствую, как во рту пересыхает. Тело покрывает липкий пот.

- Ты что, привидение увидел? - спрашивает Авдеев.

- Почти, - отвечаю я. - Дай мне еще папироску.

...Гибель планера не прекратила испытаний. Видимо, штопор был начат на недостаточной высоте. Полной и ясной картины поведения планера при этом не получилось, и командование решило повторить испытание.

Я глубоко верю в парашют. Но на этот раз вынужденный прыжок и обстоятельства, ему предшествовавшие, сильно действовали на нервы. В голову лезет всякая чертовщина. Я думаю о различных случайностях, которые могут помешать воспользоваться парашютом. А их тысячи, и все предвидеть, конечно, невозможно. Ведь, например, обладая даже самой необузданной фантазией, нельзя было предположить, что кто-то заколотит гвоздями фонарь пилотской кабины.

Свои волнения я тщательно скрывал от окружающих. Но ожидание полета было мучительно. А он, как назло, откладывался со дня на день из-за погоды. Циклон, зародившийся где-то у скалистых берегов Скандинавии, принес с собой низкие лохматые тучи, которые прочно повисли над аэродромом. От постоянного нервного напряжения я потерял сон, аппетит.

Наконец, погода прояснилась, и я с чувством глубокого облегчения поднимаюсь в воздух. Спокойствие и вера в себя возвращаются ко мне, а это - самое непременное качество, необходимое каждому испытателю. Теперь мысли и воля сосредоточены на том, чтобы лучше выполнить испытания. Высота для этого достаточная.

...Скольжение на крыло, штопор, и опять у самолета при вращении нос поднят выше горизонта. Выполняю три витка и ставлю рули на выход из штопора. Планер не слушается, продолжает, вращаясь, идти к земле. Но я терпеливо жду. Волнения нет, только я как-то особенно остро воспринимаю все происходящее. Нервы, мышцы и мысли слиты воедино. Одновременно слежу за приборами и за приближающейся землей. Высота быстро уменьшается.

Вдруг характер штопора меняется. Планер опускает нос, ускоряет вращение и потом сразу прекращает его. Наконец-то долгожданный результат испытаний: планер слушается рулей и выходит из штопора с большим опозданием. Я разворачиваюсь и планирую на свой аэродром.

В последующие дни я еще несколько раз выполнял штопор на десантном планере. И аппарат хотя и с большим запозданием, но все-таки выходил из него. Удалось нам установить и причину срыва планера в штопор при скольжении на крыло. Дефект был производственный, а не конструкционный. Просто на заводе некоторые детали планера стали делать из более тяжелого материала. Из-за этого сместилась центровка аппарата, нарушились его аэродинамические качества.

Испытания десантного планера благополучно закончены. Но с тех пор перед вылетом на новом опытном самолете или планере я всегда сам проверяю, легко ли сбрасывается фонарь с кабины».

Планеры всегда оставались для Анохина притягательными, каких бы высот он ни достигал в испытаниях самолетов. И он оставался всегда высшим авторитетом в стране во всем, что касалось планеризма. В своем очерке "Советский планерный спорт", опубликованном в 1955 г. и открывавшем сборник статей "Планерный спорт", Анохин писал: «В 1932 г. все мировые рекорды, за исключением дальности полета, принадлежали советским планеристам. По примеру Степанченка многие спортсмены-планеристы освоили фигурные полеты. Сам Степанченок на VIII Всесоюзных соревнованиях продемонстрировал на планере комплекс фигур высшего пилотажа, а потом выполнил подряд более двухсот петель Нестерова. На соревнования Степенченок прилетел из Москвы на буксире за самолетом, осуществив тем самым идею первых в мире планерных поездов. В 1935 г. на очередные соревнования в Крым прибыло более тридцати воздушных поездов.

Советские конструкторы Б. И. Черановский, В. К. Грибовский, С. П. Королев, О. К. Антонов, В. И. Емельянов, Г. Ф. Грошев, Д. Н.

Колесников, Б. Н. Шереметьев, В. В. Абрамов и другие создали лучшие в мире оригинальные планеры - от учебно-тренировочных до рекордных парителей. Искусно владея такой превосходной материальной частью, - продолжал Анохин, - советские планеристы совершали невиданные эксперименты, осуществили перевернутые полеты на буксире самолета. В 1934 г. на первом в мире многоместном планере Г. Ф. Грошева с пятью пассажирами на борту они выполнили фигуры высшего пилотажа. Затем мастера советского планеризма Кошиц и Федоров осуществили идею планерного поезда-цепочки. Они поднялись в воздух на буксире самолета "Р-5". В полете разматывался трос, и планеры по принципу воздушного змея летели на значительном расстоянии от самолета и друг друга. В то же время Н. С. Юдин провел смелый эксперимент на планере "Г-9", когда летящий самолет подхватывал его с земли. Другой мастер планеризма, В. Бородин, осуществил сцепку планера с самолетом в воздухе. Кроме того, Бородин в целях изучения условий парения в высоких слоях атмосферы прицеплял планер к аэростату, поднимался в воздух и, отцепившись, парил на больших высотах.

Непрерывно совершенствуя свое мастерство, советские планеристы освоили полеты в термических потоках, овладели высшей формой парящего полета - парением в любой местности с использованием облаков и грозовых фронтов. На бескрайних облачных дорогах они завоевали новые спортивные достижения во славу своей великой Родины. В 1935 г. И. Л. Карташев на планере "Г-9" прошел

в облаках 171 км от Москвы. Через год В. М. Ильченко на двухместном планере, используя восходящие потоки, пролетел по прямой 133,47 км, установив новый мировой рекорд. А еще через год В. Л. Расторгуев установил мировой рекорд, пройдя по прямой 652,2 км.

Трудно перечислить все успехи, которых добились советские планеристы. Достаточно сказать, что в течение пяти лет до начала Великой Отечественной войны они удерживали 30 мировых рекордов из 59. В. А. Степанченок, И. Л. Карташев, В. М. Ильченко, П. Г.

Головин, В. Бородин, Д. А. Кошиц, И. М. Сухомлин, В. Л.

Лисицын, Н. Я. Симонов, В. Л. Расторгуев, М. К. Раценская, О.