Дабахов, М. Л. Галлай, Л. И. Тарощин, В. К. Коккинаки.

Анохин был назначен в войну командиром эскадрильи испытателей в парашютно-десантных войсках Советской Армии, организованных в 1941 г. Непосредственным его начальником был тогда П. В. Цыбин, известный конструктор, с которым его судьба сведет вновь в другой важной работе.

Анохин участвовал не только в летных испытаниях планеров, в отработке своеобразной техники их буксировки, по одному или группой, но, как уже говорилось, он активно участвовал и в боевых вылетах в тыл противника, к партизанам Белоруссии. Анохин летал туда на планерах В. К. Грибовского Г-11, О. К. Антонова (А-7), Д. Н.

Колесникова и П. В. Цыбина (КЦ-20). Эти многоместные десантные

планеры обычно буксировали самолеты СБ или Ил-4. Полеты выполнялись всегда ночью. Взлетали с основного места базирования в Старой Торопе, километрах в шестидесяти от линии фронта, а садились неподалеку от Бегомля, в глубоком тылу противника, на небольшом партизанском лесном аэродроме, способном принимать лишь десантные планеры. Сложность этих полетов была обусловлена еще и тем, что обычно планеры были предельно загружены оружием и боеприпасами. Как правило, планеры, прибывшие к партизанам, уничтожались, поскольку взлетать с ограниченных площадок было невозможно. Однако мастерство Анохина и его товарищей позволяло в случае крайней необходимости выполнять и взлет с партизанского аэродрома, для чего использовался сверхкороткий трос - длиной всего 10 м, вместо "нормальных" 100 м! В войну Анохин выполнил единственный

испытательный полет, в котором проверялась возможность буксировки планера А-7 за самолетом СБ на короткой жесткой тяге. В плохих метеоусловиях, в болтанку, ночью такой полет представлял исключительную сложность и требовал от летчика предельного внимания. Ведущим инженером в этих испытаниях был И. В. Эйнис.

Обстоятельства в полетах к партизанам нередко бывали чрезвычайными, и потому приходилось принимать самые неожиданные решения. Однажды, к примеру, при подготовке к ночному полету к партизанам у грузового планера был поврежден основной прибор -приемник воздушного давления. В других условиях, другому летчику лететь было недопустимо, но Анохин и с таким дефектом планера полетел, зная, что его прилета ожидали партизаны!

Особенно памятным Сергею Николаевичу был ночной полет к партизанам, который пришелся на начало апреля 1943 г. Тогда он успешно доставил в партизанскую бригаду имени Железняка группу вооруженных десантников, преодолев вместе с самолетом-

буксировщиком зенитный обстрел при переходе линии фронта. На лесном аэродроме к Анохину подошел бородатый и не сразу узнанный им партизан, - это был его бывший курсант - планерист и парашютист Костя Сидякин. Анохин еще не успел прийти в себя после напряженного полета. Но, выслушав Сидякина, понял, что вскоре предстоит еще более сложный и важный полет. Об этой уникальной боевой операции впоследствии рассказывали много невероятного -настолько она была смелой и по замыслу, и по исполнению. Вот что писал о ней, годы спустя, сам Анохин:

«Хорошо, что прилетели именно Вы, - говорил Костя, - нам здесь может помочь только сильный планерист.

Оказалось, что в отряде есть два тяжело раненых партизанских командира, которых нужно срочно доставить в госпиталь. Но на маленький аэродром, к тому же изрытый воронками от бомб, транспортный самолет не может приземлиться.

- Самолет, который вас буксировал, к нам сядет, - сказал Костя, выжидательно посмотрев на меня, добавил, - Если бы только Вы согласились...

Я, конечно, сразу понял, что он просит вывезти раненых на планере. Но это было весьма сложно. Обычно десантные планеры оставляли партизанам, так как взлет на буксире с этого аэродрома считался невозможным.

- Что ж, - ответил я, - пойдем посмотрим летное поле.

Осмотр не принес ничего утешительного. Было ясно, что взлет отсюда на буксире крайне рискован. Собственно, это понимал и Костя Сидякин, ведь он и сам был хорошим планеристом. С аэродрома мы прошли в командирскую палатку, и тут я увидел раненых. Они лежали рядом на хвойных ветках, прикрытых сверху куском брезента.

- У одного прострелено легкое, а у другого - газовая гангрена, -шепотом сказал Костя. - Если завтра ночью не вывезти - умрут.

Раненые, видимо, знали о моем прилете. Их воспаленные глаза смотрели на меня с такой надеждой, что я решился и сказал Косте:

- Давай попробуем. Буду взлетать не на обычном тросе в 120 метров длиной, а на коротком, десятиметровом.

По радио мы связались с командованием. Получив разрешение, я попросил прислать летчика - старшину Желютова. Отличный пилот, он имел большой опыт буксировки планеров. До прибытия самолета я еще раз тщательно осмотрел аэродром, установил направление взлета и лег спать.

Самолет-буксировщик прибыл точно в назначенное время. Желютов зарулил на старт и, не выключая моторов, вышел из кабины. Не тратя времени, я сразу рассказал ему об условиях взлета, показал аэродром. Потом мы установили планер за самолетом, закрепили трос и стали с нетерпением ждать, когда принесут раненых. Следовало спешить: могли появиться немецкие бомбардировщики - ведь с нашим прилетом партизаны себя несколько демаскировали.

Наконец, раненых принесли и бережно поместили в кабину. Я снял свой парашют и отдал его Косте Сидякину. Раненые должны были знать, что пилот их не покинет в критическую минуту, что он разделит их судьбу до конца. Потом я занял свое место и взялся за штурвал.

Картину этого ночного взлета с партизанского аэродрома я не забуду никогда. Прямо перед собой я видел хвостовое оперение

самолета-буксировщика. В багровом свете стартовых костров его вращающиеся винты были, как два больших красноватых диска. Возле левого крыла планера стояли Костя Сидякин и несколько партизанских командиров с выражением напряженного ожидания на лицах. За ними -темные фигуры бойцов, едва освещенные кострами.

"Прямо-таки кадр из приключенческого фильма", - мелькнула мысль. Желютов дал моторам полный газ, и я уже ни о чем не думал, кроме взлета. Он мог быть удачным, только если мы наберем достаточную скорость до конца короткой взлетной полосы. Границей ей были воронки от бомб.

Я напряженно следил за буксировщиком. Казалось, он двигался чересчур медленно. Мысленно я представил себе расстояние, которое оставалось для разбега. Оно уменьшается быстрее, чем нарастает скорость. Конец аэродрома. Желютов, а вместе с ним и я, отрываем машины от земли. Вижу, как его самолет на какую-то долю секунды зависает в воздухе, готовый рухнуть на землю, но потом, словно передумав, начинает набирать высоту. Взлет прошел благополучно. Я облегченно вздохнул и почувствовал, как из-под шлема по лицу катятся холодные капельки пота.

При ночном полете на коротком тросе пилотировать планер довольно сложно. Но перед войной, работая в Центральном аэроклубе, мне удалось накопить достаточный опыт подобных полетов. Я летал на коротком тросе в облаках и теперь чувствовал себя за штурвалом вполне уверенно. Но это еще не гарантировало спасения раненых партизан. Мне могли помешать истребители противника, зенитный огонь при переходе через линию фронта. Ведь самолет и планер, связанные столь близко, были очень неманевренны и потому легко уязвимы. Могли произойти и сотни других случайностей.

"А вдруг трос оборвется?" - подумал я. Такое случилось с нашим планеристом Анискиным, который вез партизанам взрывчатку. Анискин благополучно приземлился невдалеке от какой-то деревни. Пользуясь темнотой, он подошел незамеченным к крайней избе, узнал, что в деревне есть немцы. Тогда Анискин возвратился к своему планеру, взорвал его, а сам ушел к партизанам. Но ведь Анискин вез взрывчатку, а у меня на борту тяжелораненые. Мне с ними к партизанам не добраться.

К счастью, все обошлось благополучно. Немецких истребителей мы не встретили и линию фронта перешли незамеченными. Затруднение возникло внезапно, когда мы были уже над своей территорией, приближаясь к Старой Торопе. Здесь нас никто не ждал. Ночного старта не выложили. К счастью, ночь была лунная. Мы нашли аэродром и благополучно сели. Оказалось, что перед самым нашим прилетом аэродром бомбила немецкая авиация.