Однажды, за несколько дней до того, как Сергея Николаевича должны были увезти в больницу, и всем казалось, что он не знает, что смертельно болен, он, выходя из дома на прогулку, сказал жене: "Маргош, я ненадолго...". "Смотри, не опоздай к обеду", -забеспокоилась Маргарита Карловна. Она знала диагноз, но мужу не открывалась. "Нет, нет, я - в гараж и обратно...". Как потом выяснилось, в действительности же он поехал оформлять завещание. Все, что у него было, он завещал жене...
Болезнь его проявилась незаметно - ведь он работал почти до конца своих дней. У него была давняя, застарелая язва желудка. В свое время его удачно прооперировали по этому поводу, но хирурги строго предупредили, что язва - большая, с "карманом", и надо очень и очень беречься. Вскоре эта язва зарубцевалась. Но то ли сказалось многолетнее, постоянное нервное напряжение, то ли нежелание Сергея Николаевича придерживаться строгой диеты и режима, но язва открылась вновь. Сделали повторную операцию. После операции, которая оказалась вполне удачной, он прекрасно себя чувствовал. Пополнел. Работал и тренировался остервенело. Весной решил поехать отдохнуть в Коктебель. Возможно, тамошнее жаркое солнце сыграло свою губительную роль. После Коктебеля он стал терять аппетит и заметно худеть. Два года перед тем не было никаких проблем, и вдруг постепенно все стало разваливаться - со странной быстротой. Он заметно ослаб, стал плохо есть. И домашние, и летчики, и космонавты, приходившие к нему, делали вид, что его болезнь совсем нестрашная. Он делал такой же вид. Все врали ему, и он врал всем. На самом же деле он знал истину...
Раковые заболевания были нередкими у летчиков-испытателей. Федор Иванович Бурцев, не особо настаивая, предположил как-то, что болезни и смерти многих летчиков, людей, поначалу, абсолютно здоровых, были связаны с характером их летной работы: "Вот, например, у Василия Архиповича Комарова со здоровьем возникло немало проблем. В одно время у него обнаружился туберкулез кости, и потребовалась операция. Потом - рак легких. От болезни легких умерло немало летчиков и других членов экипажей. Скорее всего, - считал Бурцев, - это от облучения... В частности, когда летали в Багерове, луч локатора проходил через летчика...". О том же говорил, как уже отмечалось, Нуждин, летавший на атомной летающей лаборатории...
... В жизни Анохина встретился замечательный врач Борис Валентинович Агафонов. Познакомились они в институте гастроэнтерологии, где оба лечили свои язвы. Агафонов работал невропатологом в МОНИКИ. Профессор, он впоследствии стал заместителем директора МОНИКИ. Так вот, Агафонов, ставший другом семьи Анохиных, многое сделал, чтоб облегчить страдания последних дней Сергея Николаевича. Он забрал его к себе в МОНИКИ и окружил необыкновенной заботой. Может быть, глядя на Агафонова, на его сверхвнимание, Сергей Николаевич особенно ясно понимал близость печальной развязки, хотя ничем внешне этого не выдавал - ни с кем.
Впрочем, в больнице, за несколько дней до смерти он сказал жене: "Знаешь, летчику все же лучше разбиться. Мне было бы это приятнее, чем лежать прибранным в гробу... Вы только меня не сжигайте...". Уезжая в больницу, он оставил последнюю свою записку: "Прощайте все, мои дорогие, кого я знаю. Конец".
Эти печальные слова были обращены, конечно, прежде всего к родным: жене, дочери, сыну, сестрам, друзьям. Но дорогими для него людьми были и многие другие. В авиации, и не только в авиации, признательных ему людей не счесть, причем далеко не все из них были лично знакомы с ним. Кому-то, как оказывалось, достаточно было хоть что-то услышать об его испытательской жизни или просто прочесть о нем. Но кому-то он помог, и немало, общаясь повседневно, на летном поле, на методсовете, в летной комнате. Ему не надо было поучать. Он не был эталоном совершенства, он был живым человеком с богатейшим набором качеств, среди которых попадались и не самые завидные. Но он прошел через горнило. Прошел, как никто другой. Возможно, подобных людей, явно возвышающихся над остальными, любят не только за небесные подвиги, но и за земные прегрешения. Лучшим подарком таких людей окружающим является атмосфера, сама собой появляющаяся вокруг них. К сожалению, с уходом таких личностей атмосферу эту сохранить без них почти невозможно. Только тогда мы начинаем осознавать в полной мере, кого потеряли...
В одном из наших разговоров об уникальности Сергея Николаевича Анохина просто и ярко сказал его коллега летчик-испытатель, ученый и писатель Марк Лазаревич Галлай: "Сергей Анохин был уникальным в обоих планах - и в профессиональном, и в человеческом, что, может быть, случается еще реже..."
Главное в итоге жизни Анохина - не только сделанное им в авиации и космонавтике. Главное - это созданная им вместе с Маргошей семья. Сергей Николаевич вправе был гордиться сыном. Гордиться как человеком, хоть и нездоровым с детства, но настоящим мужчиной, способным преодолевать невзгоды и быть полезным. Это Сергей Сергеевич доказал и своей повседневной работой в ЛИИ, и по-анохински уважительным, ровным отношением к людям, и широтой своего интереса к авиации.
Сергей Николаевич вправе был гордиться и достойной дочерью. Наташа какое-то время увлекалась авиацией. Окончив Центральный аэроклуб, она стала летать на спортивных самолетах. Росла спортивной и разносторонне развитой: любила плавание, особенно подводное, катание на доске, фигурное катание на коньках, увлекалась мотоциклом и автомобилем, охотно занималась музыкой...
Но случилась беда, погиб ее любимый инструктор аэроклуба. Он нырял в бассейне и ушибся так, что его увезли в бессознательном состоянии в клинику Склифософского. Умер он на руках у Наташи. Ее потрясение и потеря были столь велики, что она бросила летать. Закончила институт иностранных языков и занялась своим делом.
Сын Сергей, при обострении преследовавших его с детства болезней, был, пожалуй, одной из главных забот Сергея Николаевича. Он был рядом с сыном буквально днем и ночью, даже если наутро предстояли самые ответственные или опасные испытания.
Но был у Сергея Николаевича воспитанник и неожиданный, столь же дорожащий его фамилией, как и его дети. Еще мальчишкой, суворовцем Вячеслав Николаев прочел о замечательном летчике-испытателе Сергее Анохине. Сын Героя Советского Союза, он, как это свойственно многим молодым людям, задумавшись на каком-то этапе своей жизни, "с кого делать эту жизнь", выбрал в качестве своего идеала Анохина. Тогда, в 1964-ом, попало под сокращение его суворовское училище, перебравшееся из Куйбышева в Казань, и выбор дальнейшего жизненного пути был неясен. Оказавшись в Москве, Вячеслав узнал в справочной адрес Сергея Николаевича и пришел впервые в дом Анохиных на площади Восстания. Сергей Николаевич поразил юношу простотой и сердечностью. С первой и до последней их встречи он оставался открытым, приветливым, глубоким и уважительным человеком. По существу, Сергей Николаевич стал духовным отцом Вячеслава. Особенно частыми были их встречи в семидесятые годы, когда Вячеслав учился в бронетанковой Академии в Москве. Общих, профессиональных разговоров у них было мало, хотя и они бывали. Сергей Николаевич просто покорил своего молодого товарища житейской мудростью и необыкновенными человеческими качествами.
Однажды, еще учась в Ульяновском танковом училище, Николаев прочел в "Юманите" статью в связи с авиасалоном в Ле Бурже, в которой Анохин был назван человеком-птицей. Об этом Николаев рассказал Анохину. Сергей Николаевич улыбнулся в ответ и отшутился: "Журналисты - народ такой... они за словом в карман не лезут...".
Вячеслав Николаевич говорил: «Меня всегда поражало в Сергее Николаевиче сочетание человеколюбия, мягкости, деликатности, с одной стороны и профессионального мужества, с другой. За долгие годы общения с ним я никогда не видел его ругающимся или озлобленным... От Натальи, дочери Сергея Николаевича, я слышал однажды, как она с отцом оказалась приглашенной на знаменитый впоследствии воздушный парад 1968 г. в Домодедове. Это был действительно грандиозный праздник, на котором была показана новейшая авиационная техника. Сергей Николаевич смотрел на недоступное ему уже небо, на "свои" самолеты и своих друзей-летчиков в небе буквально со слезами на глазах. Наталья, сама летчица-спортсменка, заметив это, отвернулась и сама тихо расплакалась...».
