вместе с ней - уже известный у нас по нашумевшей книге
летчик-испытатель Чак Игер. В тот же день над тушинским аэродромом Анохин во время генеральной репетиции перед показом демонстрировал высший пилотаж на "яке". Руководил полетом генерал Куцевалов. Анохин должен был пройти над аэродромом на спине, на малой высоте. Как рассказывали мне, заходил он со стороны Красногорска на высоте около 300 м, после этого выполнял полупетлю, оказывался вблизи земли - вниз головой и с выпущенным шасси с тем, чтобы потом перевернуться для нормального полета по прямой и посадки. Куцевалов командует: "Сережа, можешь пониже?" И мой стервец Сережа, служака ужасный, исполняя просьбу начальства, заходит еще ниже, ниже и - трах об землю! Я, ничего этого не зная, приехала в Тушино, увидела наш автомобиль у подъезда Центрального аэроклуба, поднялась на второй этаж и спросила: "А где
Сережа?" Мне показали на летное поле. Я подошла к окну и увидела такую картину: вверх колесами лежал изуродованный самолет. Меня стали успокаивать: хотя машина разбита, Сергей Николаевич не пострадал... Это была первая в жизни авария у Анохина, связанная с его ошибкой в пилотировании. Переживал он ее очень болезненно и вспоминал многие годы спустя, как "сам поломал самолет". Он был увлекающимся человеком, и в этом памятном полете увлекся сверх меры. Он был игрок! Карт, правда, не любил. Но любил шахматы и особенно домино! Он был азартным, но исполнительным человеком...». Между прочим, в летной комнате на Ходынке среди летчиков ЦАГИ была популярна игра в необычные шахматы - в поддавки. Проигравший должен был залезть под стол и сообщить миру о том, что шахматист он никудышный. Очень любил эту игру В. П. Чкалов. Веселый, всегда шутивший, доступный, Чкалов охотно бывал у летчиков ЦАГИ. Всенародная слава не меняла его, и его посещения светло вспоминали не только летчики, но и инженеры, техники...
Авария на Як-18П была практически первой серьезной ошибкой Анохина. Потом были и другие. Их было немного, но он все помнил и не скрывал их, ни от начальства, ни от друзей, ни от учеников. Вот уж воистину, как говорил Бернар Фонтенель, "все люди ошибаются, но великие люди сознаются в своих ошибках". Это качество особенно важно для летчиков-испытателей, поскольку касается не только их лично...
Можно видеть, что мнение Маргариты Карловны о некоторых деталях первой аварии Анохина не совпадает с тем, что рассказано выше, - в основном, со слов летчика-испытателя ОКБ А. И. Микояна Бориса Антоновича Орлова. Орлов, кстати, был одним из сильнейших в свое время летчиков-спортсменов и многим обязан Сергею Николаевичу как испытатель. Раценская всегда высоко ценила Орлова, и в данном случае склонна считать его описание деталей аварии более точным, как описание человека, возможно, находившегося тогда ближе к тем событиям...
Чарлз Егер в тот свой приезд сделал Раценской дарственную надпись на русском издании книги "Один в бескрайнем небе". Сергей Николаевич с ним не встречался. Анохин знал, конечно, о Егере, известном нам по русскому переводу этой книги как Чак Игер, но на конференции присутствовать не мог, было много работы. Правда, на закрытии конференции они были в одном зале, но не встретились. "При той жизни, - говорила Раценская, - это было недопустимо".
Я напомнил Маргарите Карловне, что по приезде в США Игер написал книгу, в которой рассказал как в Москве его и впечатлительную Кокран "пасли" агенты КГБ. "Конечно, пасли! Как и всех нас пасли! -оживилась Раценская. - Как меня пасли. И еще как пасли! Впрочем, Анохин не имел отношения к конференции, в отличие от меня - члена Международной Федерации по планерному спорту и председателя Всесоюзной планерной секции при ЦК ДОСААФ...".
...В 1991 г. я оказался в командировке в США на фирме "Боинг". В одном из разговоров с американскими коллегами спросил о Чаке Игере. Этот вопрос не был случайным. Побывавшая незадолго перед тем в США моя однокашница по МАИ известная вертолетчица Галина Расторгуева (летчик-испытатель и дочь знаменитого летчика-испытателя Виктора Расторгуева) рассказывала об исключительной популярности среди американцев кумира нашей молодости Чака Игера - летчика-испытателя, впервые в мире преодолевшего 14 октября 1948 г. скорость звука. Большим успехом, по словам Галины, пользовалась в США новая книга генерала Чарлза Игера. Каково же было мое удивление, что американские авиационные специалисты, знакомые с именами наших летчиков-испытателей Квочура, Меницкого, Пугачева, не знали своего -"Игера". Все объяснилось быстро и просто, как только я вспомнил услышанную когда-то поправку С. А. Микояна: американцы знали Егера, а не Игера. На следующий же день один из участников беседы, один из ведущих аэродинамиков фирмы "Боинг", Джордж Бин, любезно подарил мне книгу прославленного летчика. Прочтя ее уже дома, я понял, что "Игер" - вольная транскрипция нашего переводчика. Все дело в том, что происхождение у летчика немецкое, а у немцев эта фамилия столь же обычна, как у нас родственная ей - Охотников... Книга, надо сказать, оказалась очень интересной, как и ее автор. Но в части, касающейся нашей страны, книга могла быть, по крайней мере, более точной и тактичной. Чарлз Егер в какой-то степени "рассчитался" за искажения в русском написании и произношении своей фамилии, допущенное много лет тому назад советскими переводчиками книги о нем. Именно с тех пор для наших читателей он стал Игером. Однако, генерал "рассчитался" не с "обидчиками". Он исказил многое, рассказывая о своей встрече в России с таким же летчиком-испытателем, как он сам, - Степаном Анастасовичем Микояном. Когда Степан Анастасович говорил мне об этой встрече, я почему-то не придал его словам, сказанным между прочим, должного значения. И вот я прочитал несколько страниц в объемистой книге Егера о его малоизвестном краткосрочном посещении СССР в 1959 г. в связи с сессией Международной авиационной федерации (ФАИ) в Москве и о его встрече с Микояном. В этом описании (да простит меня заслуженно почитаемый летчик-испытатель Чарлз Егер) переврано все, что можно.
Обидно писать о плохом в выдающемся человеке. Но недостойно и пропускать очередную напраслину о своей стране. Чтобы ощутить меру затуманенности сознания даже передовых людей того времени, отметим, что у президента ФАИ Жаклин Кокран те же подозрения, что и у Егера, вполне благополучно сочетались с миролюбивым тоном ее официального выступления: "...Наша конференция посвящена развитию спортивного мастерства и способствует гуманности. Идя в ногу с прогрессом в воздухе и безвоздушном пространстве, мы никогда не должны отрываться от земли. В этом отношении мы можем стать надежной силой в борьбе за мир и дружбу между народами и нациями. Мы можем по-своему помочь перековать мечи, нависшие над миром, в лопасти пропеллеров или турбин для осуществления мирной миссии авиации в жизни человечества...".
В 1959 г., в Москве, на заседании Международной авиационной федерации - за выдающиеся личные достижения в планеризме Раценской был вручен диплом имени Поля Тиссандье. Тремя годами ранее такой же престижной и редкой награды - знака международного признания, был удостоен Сергей Николаевич Анохин. И сегодня, более сорока лет спустя, французские коллеги не забывают Раценскую... Регулярно она получает их добрые послания и приглашения посетить Париж...
ЖИЗНЬ - НА ВОЛОСКЕ. БОЕВЫЕ ПЛАНЕРЫ
Анохина чаще, чем других летчиков - и более молодых, и более здоровых, - вспоминали, когда надо было выполнить необычный полет, на необычной машине. Это касалось не только летных испытаний, но и традиционных показательных выступлений на воздушных парадах в Тушине, где "зрелищность" должна была сочетаться с особой безопасностью номера. Хотя среди наших авиационных спортсменов всегда находились летчики мирового класса, тем не менее, особые обстоятельства заставляли и руководителей авиационного спорта вспомнить о Сергее Николаевиче с его уникальными способностями и опытом выхода из, казалось, самых безнадежных ситуаций. Так, именно в расчете на него в 1961 г. в недрах ДОСААФа был придуман оригинальный номер в исполнении двух машин - планера и вертолета.
