С. К. Крикалев - Герой Советского Союза и Герой России приехал на торжества накануне очередного и очень ответственного космического полета совместно с американцами. Он дважды длительно летал на советской космической станции и два раза летал на американском "Шаттле". Наши космонавты говорили, что он перевернул представление американцев о нас. Американские астронавты обычно ограничивались на "Шаттле" лишь работой с манипулятором. А тут пришел инженер, программист и отработал так образцово, как им и не снилось. Говорят, что когда на "Шаттле" что-либо ломалось, никто на борту, кроме русского Крикалева, исправить положение не мог. Не случайно в ближайшие недели ему предстояло стать первым российским космонавтом на международной станции "Альфа". Анохин в свое время наверняка выделил этого парня, потому что, помимо прочего, Сергей Крикалев был еще и чемпионом СССР по самолетному спорту. Хотя их общение (в самом начале "космической" биографии молодого инженера) не было продолжительным, он сохранил об Анохине самое благодарное воспоминание. Нельзя сказать, что так было со всеми, кому он так сильно помогал.
"Я только пришел в отряд, - говорил Крикалев, - и Сергей Николаевич представлял нас, молодых космонавтов, на различных комиссиях, когда мы проходили отбор. Много я слышал разговоров о нем, слышал и его рассказы об авиации. Он передавал свой опыт первому поколению космонавтов, а они - последующим. Он оставил большой след во всех нас...".
Много было ярких слов, воспоминаний летчиков, ученых. Одно восторженнее другого. Причем ни у кого не возникало и тени сомнений в искренности все новых и новых ораторов, в справедливости все более высоких и самых высоких человеческих оценок. Но было еще одно ... не выступление (после всех), а тихое слово мне на ушко Маргариты Карловны: "Сережа не был великим, он был... верующим. Он был глубоко верующим человеком...".
ГОЛУБИНАЯ ЛЮБОВЬ
Вряд ли читатель не успел понять, что рядом с Сергеем Николаевичем Анохиным всю его жизнь был человек столь же удивительный. Человек, который вместе с ним испытал все радости и беды их общей и своей собственной жизни, обретения и потери, награждения и оскорбления. Этот человек, жена и друг, - Маргарита Карловна Раценская, сама по себе, независимо от легендарного мужа, прошла через свои испытания - в воздухе и на земле. И она сама вписала свое имя в историю авиации. Но главный ее вклад в эту историю - то, сколь настойчиво она помогала пройти через все испытания, в воздухе и на земле, своему мужу. То, как сегодня она сохраняет память о нем.
Одним из самых выдающихся и благодарных учеников семьи Анохиных был летчик-испытатель Георгий Константинович Мосолов. Он говорил: "Моя родная мама дала мне жизнь. Но у меня есть еще вторая мама, которая дала мне крылья и открыла путь в небо; это мой летный учитель - Маргарита Карловна Раценская". В одном из интервью писатель К.-Х. Айерман спросил Мосолова, кто из летчиков-испытателей оказался для него наиболее значимым. Георгий Константинович ответил: «Сергей Николаевич Анохин - звезда первой величины на летном небосклоне. Справедливо молва нарекла его человеком-птицей. О нем недостаточно сказать, что он человек редкого опыта и мужества, решительности и дружелюбия. Немногие летчики внесли столь большой вклад в развитие авиационной техники, как Сергей Николаевич. Знаете ли Вы, что однажды конструктор Яковлев сказал: "Я знаю Анохина уже много лет. Уважаю его безгранично и ценю как уникального специалиста науки о летных испытаниях. Но этот человек продолжает удивлять. На земле это обычный человек, с такими же житейскими слабостями, как все мы. Но в небе - это сокол! В его руках машина приобретает совершенно особые
достоинства. И этому не помеха - один глаз пилота"...».
Уже говорилось, что как бы ни было велико почти всеобщее уважение к Сергею Николаевичу, более того, чем больше оно было, тем сильнее его жизнь и жизнь его семьи вызывала зависть и пересуды некоторых из окружавших его людей... Поводы были всякие.
"Взять хотя бы покидание самолета, - говорила Раценская. -Летчики-испытатели обычно боятся прыгать с парашютом, боятся катапультироваться. А тут в испытатели пришел мастер спорта, ставший позднее заслуженным мастером парашютного спорта...". Зависть исходила, прежде всего, от летчиков, считавших себя в чем-то ровней Анохину. Вольно или невольно, отдавая должное его феноменальному летному мастерству и опыту испытателя, они покусывали его, раздувая грязные слушки о жене. Особенно больно жалил миф о ее неверности. Маргарита Карловна знала о грязи, которую на нее льют, и на склоне лет высмеивала жалких выдумщиков: "Сережу и мною пытались вывести из себя. Как? А вот так: скажут ему исподтишка какую-нибудь гадость обо мне, хорошо зная, что он необыкновенно любил меня, и довольны! Но моя жизнь была всегда на виду. У нас в доме не было и нет халата. Я всю жизнь работала среди мужиков. И уже с утра выходила подтянутая. Я и своих летчиц гоняла как чертей - приучала к тому же. Потому и сохранила форму, которой многие удивляются и поныне. Если бы я была той, кем кто-то хотел меня представить, прилепив вторую букву алфавита, меня отвергли бы прежде всего мои подруги и мои ученики, и я никогда не была бы столь высоким руководителем ни в Центральном аэроклубе, ни, тем более, в ЦК ДОСААФ...".
Маргарита Карловна хорошо знала, "кого ей шили". У нее был друг детства, красивый парень Володя. Он был женат на ее близкой подруге -Лере Хомяковой, и супруги очень любили друг друга. До войны Лера была инструктором ленинградского районного аэроклуба в Москве. Она ушла на фронт. В ночном бою сбила над Саратовом немецкий самолет. Но потом погибла. Володя женился во второй раз. У него была хорошая семья. Но, как и в детстве, как при Лере, продолжал опекать Маргошу -благо он работал в том же ДОСААФе, рядом. Он видел все напряжение ее жизни, и Маргоша всегда знала, что рядом с ней - верный друг, хороший, интеллигентный человек, очень уважавший Сергея
Николаевича.
Удивительно, но и сегодня есть люди, готовые (по прочтении рукописи этой книги) охотно "просветить" меня в том, насколько любвеобильной была Маргоша в молодости... Можно представить, что же было тогда, что могло дойти до ушей Анохина...
Завистники приносили немало огорчений, но цели своей не достигали. "Мало того, что Сережа продолжал любить меня, как и прежде, и все это знали, - говорила Раценская. - Он всегда был необыкновенно внимателен, а теперь его внимание стало особенно подчеркнутым. Вы помните же историю с камеей?..".
Как не помнить? Однажды Маргарита Карловна показала мне огромную, обрамленную золотом, необыкновенно искусно
выполненную камею. И сказала: "Это подарок Сережи...".
Как-то Анохины после ужина в ресторане "Москва" заглянули в ювелирный ларек, и их внимание привлекла роскошная, итальянской работы прозрачная камея. Поразил ее размер: "На кого же рассчитана она?" - спросила Маргарита Карловна, имея в виду то ли цену, то ли размер камеи. "Но это же произведение искусства..." - ответил Анохин, и разговор на этом закончился. Сергей Николаевич отвез жену в Крюково на том же мотоцикле, на котором привозил ее в любимый ресторан. В Крюкове она была на парадном сборе. И за заботами быстро забыла про чудесную камею.
Анохин в тот год также участвовал в воздушном параде, к которому готовилась Раценская со своими спортсменками. Он показывал на параде опытную боевую технику и вылетал из Жуковского. А женщины, возглавляемые Раценской, выступали пятеркой пилотажниц на самолетах Як-18. Это была команда подруг, но к одной из них, Анне Бодрягиной, Маргарита Карловна сохранила особенно теплое чувство: «Сейчас Анька расхворалась, и, больно видеть, совсем плохая... Я в каком-то смысле ее ученица. Она пришла работать к нам зрелым, опытным человеком, будучи уже несколько лет инструктором военно-морского училища, где готовила летчиков для флота. В войну, - продолжала Раценская, - она была боевым летчиком. Так что летала очень хорошо. У нее был исключительно чистый пилотаж. Почти все участницы пятерки были ее ученицами, из ее курсантского отряда. Я возглавляла спортивный отряд в ДОСААФ, и мне захотелось слетать с ней. "Пожалуйста, товарищ командир", -охотно согласилась она. Я полетела с ней (на том же Як-18) и поняла, что летаю, может быть, не хуже нее, но... жестче, жестче! А у нее в полете - мягкое кружево! Она и по характеру своему такая. Два года мы летали вместе этой пятеркой, и я много работала самостоятельно, улетая в зону и совершенствуя свой пилотаж, чтобы не уступать и в этом моему заместителю и ее ученицам. У меня был большой опыт в другом: в полетах с планеристами, в буксировках. А на параде этого было недостаточно. У нас была добротная команда пилотажниц, в которой
