— Господин Славейков, — наконец снова заговорил генерал, четко выговаривая каждый слог. — Я знаю, что вы подлинный болгарский патриот, борец за свободу и просвещение вашего народа, знаю, что вы были редактором «Гайды» и «Македонии», знаю, что вы автор многих сборников стихов и других полезных для народа книг...

Генерал внезапно умолк, подошел к столу, раскрыл папку, быстро перелистал ее, достал какой-то лист бумаги и, повернувшись к Славейкову, прочитал:

Всех царей державной статью Русский может обороты Русские болгарам братья,

Та же кровь и та же плоть.

Нет держав России впору,

Мощи в мире нет такой.

Быть ей нашею опорой,

Быть ей нашей высотой!

Сила русская, и воля,

И кровавый русский пот Вызволят из-под неволи Наш намученный народ.

Бог поддержит наше дело И пошлет спасение,

Коль возьмем в десницу смело Острый меч отмщения.

Вся надежда на Россию,

Русский царь нам словно Спас;

Остальные глаз косили И не думали о нас.

И германцы, и британцы,

И французы — хором Все в приятели стремятся К нашим людожорам.

Спекулянты, одно слово:

Интерес им покажи —

За него на все готовы И городят ложь на лжи.

Род и вера — той идеи Русскому дороже нет,

Служба им всего святее,

Благороднейший завет.

С тем заветом мы согласно Брат за братом станем в строй,

Чтобы стать нам сопричастным Русской доблести святой ¹³.

— Это ваше стихотворение, господин Славейков? — потеплевшим голосом спросил генерал, и глаза его впервые смягчились, засветились добротой.

Славейков, сдерживая волнение, глухо произнес:

— Я написал его, когда русские войска вступили в Болгарин), чтобы освободить нас от турецкого ига.

— Да, конечно, ваши чувства к русскому народу нам всем известны. Помнится, вы были комендантом Старой Загоры, когда генерал Гурко освободил город?

— Так точно, ваше превосходительство. Был комендантом, пока город оставался свободным, — тяжело вздохнув, тихо ответил Славейков.

— Вы и тогда оказали нашим войскам неоценимую услугу, — сказал командующий. — Так что я говорю с вами совсем откровенно, как с близким другом. После того как в конце ноября мы взяли Плевну, военное положение на фронте решительно изменилось в нашу пользу. Однако следует до конца использовать наше преимущество и не дать врагу передышки. Вот почему нашим вой-

скам необходимо немедленно перевалить через Балканы. Выйти в тыл турецкой армии, сосредоточенной против нас на Шипке, и разгромить ее. Что вы скажете на это, господин Славейков? Сможем мы провести свои войска через Балканы? Некоторые генералы утверждают, что это абсолютно невозможно.

Славейков вдруг преобразился, лицо его посветлело.

— Балканы можно перейти! — твердо заявил он и добавил: — Всюду и всегда!

— Я тоже так думаю. Нужно только хорошо организовать переход. И самое главное: командиры должны иметь на руках точные и подробные сведения о каждой горной тропе, о каждом перевале, по которому им предстоит провести войска. Мы, разумеется, пользовались и будем пользоваться услугами болгарских патриотов. Надеемся, и вы поможете нам, господин Славейков? Нам необходимы подробнейшие и точные описания горных перевалов, троп, развилок, вершин, высот, ущелий, пропастей, речек, лесов и вырубок. Вообще хотелось бы, чтобы вы представили нам полную картину, в частности, Тряв-ненского и Имитлийского перевалов...

Славейков не удержался и, не дослушав последних слов генерала, выпалил:

— Если нужно, я сию минуту дам все необходимые сведения!

— Нет, нет! — сдержанно махнул рукой главнокомандующий. — Обдумайте хорошенько и представьте все в письменной форме. А если возможно, то нарисуйте и точные карты перевалов. Мой адъютант позаботится о вас.

...В комнате, куда привели Славейкова, весело гудела печка. На столе стопка чистых листов бумаги, тонкая деревянная ручка, линейка, стеклянная чернильница. Горели две стеариновые свечи, озаряя возбужденное лицо поэта. Он, не медля ни минуты, склонился над столом и стал самозабвенно чертить карту Имитлийского перевала. Вспоминал и наносил на лист бумаги всякий поворот, любой изгиб, каждую вершину, родники, ключи, бьющие прямо из скал, малейшие высотки, тропки, лощины, лужайки, ущелья, скалы, обрывы... Все это почти зримо представлялось ему. И он рисовал даже отдельно стоящие на полянах деревья, под которыми в свое время отдыхал. Чертил, писал, рисовал, а перед глазами как живые возникали бесконечные колонны русских солдат

п болгарских ополченцев. Они безмолвно двигались по только что проложенным в глубоком снегу тропам, поднимались на крутые склоны, шли вдоль закованной в ледяной панцирь, петляющей в ущелье реки, спускались в неглубокие пропасти, разбивали биваки в долинах, окруженных густыми лесами в тяжелых снежных папахах...

Закончив работу, Славейков на мгновение задумался, потом вновь склонился над листом и размашисто приписал:

«Балканы всюду можно пройтп!»

Когда он поднимался из-за стола, в окно уже просачивалась мутная мгла зимнего утра. Рассвет с трудом изгонял мрак долгой ночи. Только теперь Славейков почувствовал, как сильно устал, как болят от напряжения глаза. Но на отдых времени уже не оставалось. Он быстро оделся, сунул в карман шубы исписанные листы и вышел на улицу. Он торопился в главный штаб.

В штабе поэт передал докладную и вычерченные им карты. Затем вскочил на коня.

Вечерело, когда он въехал в Ловеч, свернул на крутую улочку и остановился перед большими воротами, над которыми нависала широкая стреха. Громко постучал палкой. Залаяла собака, послышались торопливые шаги. Звякнул засов, калптка отворилась, и на пороге показался крепкий, рослый парень.

— Это ты, Стефан? — спросил Славейков.

Парень пристально всмотрелся в верхового, его губы расплылись в улыбке, юное лицо засветилось радостью.

— Я, господин учитель! — воскликнул юноша. — Слезайте с коня, заходите!

Он взял лошадь под уздцы и помог приезжему сойти на землю.

— Есть в доме люди? — спросил гость.

— Есть, господин учитель! Как не быть? Все наши дома, — радостно отвечал бывший ученик Славейкова. — И отец, и мать, и братья, и сестры — все дома. Проходите, пожалуйста, проходите! Дорогим гостем будете!

— Прекрасно! — улыбнулся Славейков. — Сначала зайдем к родителям, а потом хочу поговорить с тобой наедине. Когда-то ты был одним из самых добрых и умных учеников. Помнится, любил слушать о разных событиях из истории Болгарии, беспокоился за судьбу нашего народа. Я не ошибаюсь?

— Нет, господин учитель. Я и сейчас люблю родину. И еще крепче, чем раньше. Вот и Ловеч уже целых три месяца наш, свободный!

Поставив лошадь в конюшню, оба вошли в большой дом. Вся семья с нескрываемым восторгом встретила гостя. Женщины засучив рукава бросились готовить ужин. Мужчины, окружив поэта, заговорили о минувших сражениях, озабоченно спрашивали о судьбе Шипки. После ожесточенной, кровавой битвы в августе русские солдаты и болгарские ополченцы отбросили крупные силы турецких войск. Что будет дальше? Турки, наверное, копят силы, выжидают удобный момент, чтобы снова напасть?

Наконец расспросы подошли к концу.

— Ты, учитель, видать, устал? — поинтересовался отец Стефана, мужчина могучего телосложения, с пышными, подкрученными кверху, чуть ли не до ушей, молодецкими усами.

— Угадал. Путь немалый проделал, — улыбнулся Славейков.

— Эй, молодка, парни! Ну-ка быстро готовьте стол, — приказал глава семейства.

После ужина Славейков и Стефан поднялись по крутой скрипучей деревянной лестнице на второй этаж и вошли в комнату, приготовленную для гостя. Поэт внимательно посмотрел на юношу. Сильный, умный, спокойный, он не отрывал глаз от учителя и с нетерпением ждал, что тот ему скажет. Но пристальный взгляд Сла-вейкова смутил парня, и он опустил голову.