Кеневича хорошо знали руководители московского подполья, но в Казани он никогда не бывал, выдавать себя за русского он не хотел и не мог, а направить в Казань надо было человека, который не произвел бы впечатление чужака. Такой человек быстро нашелся. Это был член петербургской офицерской

организации поручик Максимилиан Андреевич Черняк, наполовину поляк, наполовину украинец. Черняк также не был знаком с Казанью, но близ Казани в Спасском уезде служил двоюродный брат Черняка штабс-капитан Иваницкий, на которогЬ можно было в полной мере положиться.

Расчеты Кеневича и Черняка основывались на уже известных нам предположениях о новом подъеме крестьянского движения, в особенности в Поволжье, на ожидаемом содействии казанских землевольцев, на впечатлении, которое произведет на народ манифест, наконец, на наличии в гарнизоне Казани и других поволжских городов революционно настроенных офицеров и значительного числа солдат поляков.

В средине марта Черняк приехал в Казань. Уже предупрежденный заранее Иваницкий организовал встречу Черняка с группой студентов-землевольцев. Изложенные Черняком планы ошеломили казанских землевольцев. Они также готовились к восстанию, вели пропаганду среди крестьян, создали свою боевую дружину и учились обращению с оружием, но поднять восстание через какой-то месяц? Лучше чувствуя обстановку на месте, они не верили в успех неподготовленного движения. Но, с другой стороны, каждая вспышка в глубине России могла стать существенной помощью повстанцам в Польше, Литве, Белоруссии, а тем самым содействовать победе общего дела. Не чуждо было им и высказанное Иваницким убеждение, что достаточно выставить посреди деревни стяг с надписью «Земля и Воля», чтобы вокруг него собрались все крестьяне. Черняк обещал прислать ко времени, намеченному для начала восстания, из Москвы группу офицеров — руководителей и оружие. Согласие было достигнуто.

Решительный протест со стороны казанских землевольцев вызвало сообщение Черняка о предполагаемом использовании подложного манифеста. Они заявили, что считают такие методы неблагородными и безумными. Народу надо говорить правду. Как образец они привели листовку «Долго давили вас, братцы».

После отъезда Черняка из Казани активную подготовку к будущему выступлению развернул Наполеон Иваницкий. «Это был очень интеллигентный, симпатичный молодой человек лет тридцати, привлекавший всех нас к себе недюжинным умом и безграничной преданностью революционному делу», — писал в своих воспоминаниях землеволец Иван Красноперов. Эта характеристика бесспорно правильна, но не полна. Искренний и горячий революционер, Иваницкий, как и многие участники революционного движения того времени, был очень неопытен. Грядущая революция представлялась ему, как мы видели, делом простым и довольно легким, необходимыми правилами конспирации он пренебрегал. Не удивительно, что среди людей, которым стали известны планы восстания, оказался предатель — студент Иван Глассон.

2 апреля прибывший в Петербург Глассон сделал донос властям о подготовке восстания в Казани. В это же время начали поступать сведения об «апостольской» деятельности землевольцев в Поволжье и Приуралье. Некоторые студенты-«апостолы» были арестованы. Власти всполошились. По приказу из Петербурга в Казани были приняты чрезвычайные меры предосторожности, город был поставлен в военное положение. План неожиданного овладения губернским центром стал невозможен.

Студенты выслали на дороги, ведущие к Казани, дежурных, чтобы предупредить об опасности Черняка, который должен был приехать в Казань. Но вместо Черняка 14 апреля приехал его уполномоченный — петербургский студент Юзеф Сильванд. Он привез большое число прокламаций трех видов (это были подложный манифест, воззвание от имени Временного Народного правления и воззвание с заголовком «Земля и Воля. Свобода вероисповедания»), четырнадцать револьверов, четыреста рублей и уже утратившую значение инструкцию об овладении Казанью.

При встрече с землевольцами на квартире члена польского военно-революционного кружка Ромуальда Станкевича Сильванд выдвинул новый план — отказаться от попытки восстания в Казани, а развернуть

движение на периферии губернии. Участник совещания офицер-революционер Александр Мрочек поддержал эту мысль, предложив атаковать Ижевский оружейный завод, что сразу решило бы вопрос о вооружении восставших.

Но планы эти не получили реализации. При содействии Глассона, вернувшегося в Казань уже в качестве провокатора, власти получили улики, необходимые для ареста Иваницкого. Вслед за тем развернулись аресты среди казанских студентов. В Москве был задержан Мрочек. Следствие по делу о «казанском заговоре» было начато в Петербурге.

Иероним Кеневич с конца февраля находился в Москве. Теперь пребывание его здесь было отнюдь не спокойным. 2 марта полиция получила анонимный донос на него и Воейкову. В доносе говорилось, что на квартире Воейковой собираются поляки и что Кеневич в конце 1862 года отправлял из Москвы оружие и порох. У Воейковой был произведен обыск. Он не дал результатов: хозяйка успела выпустить гостя через черный ход. Угроза на этот раз миновала, но было ясно, что подозрительный иностранец уже привлек к себе внимание. Воейкова уехала за границу и остановилась в родном городе Кеневича Нанси, где в мае ее в последний раз навестил Кеневич.

Результаты поездки Черняка в Казань воодушевили Кеневича, намеченный Иваницким план ночного захвата города представлялся ему.реальным. Но когда из Казани вернулся Сильванд, стало очевидно, что надежд на организованное восстание питать не приходится. Оставалось лишь возбуждение крестьянских волнений посредством подложного манифеста, что, во всяком случае, встревожило бы правительство, а тем самым облегчило бы в какой-то мере борьбу повстанцам. Ведь со дня на день должно было вспыхнуть восстание в Белоруссии, куда уже уехал Звеж-довский. И Кеневич, твердый в исполнении намеченного плана, решил пустить в ход манифест.

Распространителями манифеста стали студенты поляки Александр Маевский, Фердинанд Новицкий, Евстафий Госцевич и Август Олехнович. Никто из них

ранее с Кеневичем не был знаком, связал их с ним член офицерской организации Эдмунд Хамец. Фамилии Кеневича они не знали, но назвался он своим подлинным именем. Первоначально имелось в виду направить их в Казань для участия в восстании, но после возвращения из Казани Сильванда Кеневич решил поручить им подбрасывание подложного манифеста. Студенты были снабжены паспортами на чужое имя, револьверами, деньгами и вырезанными из печатного экземпляра или нарисованными от руки маршрутными картами. Каждый из них получил несколько сот экземпляров манифеста.

22 апреля они выехали из Москвы через Ншкний Новгород в Арзамас, а оттуда Маевский и Олехнович поехали по дороге на Темников, имея целью распространить манифест в Тамбовской, Рязанской и Тульской губерниях. Уже 26 апреля они были арестованы в Спасске Тамбовской губернии. Новицкий и Госце-вич двинулись на юго-восток через Лукоянов и расстались в Городище, откуда Госцевич направился в Симбирскую, а Новицкий в Саратовскую губернию. И они оба вскоре были арестованы: Госцевич — 29 апреля в Симбирске, а Новицкий на следующий день в Самаре.

Эффект распространения в течение нескольких дней на ограниченной территории нескольких сот экземпляров манифеста, большинство которых и не попало в руки крестьян, был, разумеется, ничтожен.

23 апреля, на следующий день после отъезда студентов, Кеневич, у которого в Москве, что называется, горела земля под ногами, выехал в Вильно. Вместе с ним уехал снабженный чужим паспортом Черняк, которого уже разыскивали по сведениям из Казани. В Вильно они расстались. Черняк направился в повстанческий отряд. Под псевдонимом «Ладо» он участвовал в восстании в Литве до последних его дней и был арестован в июле 1864 года.

Кеневич выехал в Варшаву. Он присутствовал на одном из заседаний Жонда Народового и получил даже предложение войти в состав жонда в качестве представителя Литвы. Но Кеневич заявил, что преж-