В начале декабря Мацкявичюс с адъютантом и казначеем в сопровождении конников вышли к Неману в окрестностях местечка Вилькия. Отпустив охрану, Мацкявичюс с двумя товарищами пошел по берегу в поисках переправы. Здесь они были захвачены вне< запно появившимся воинским отрядом. Это произошло 5 (17) декабря 1863 года.

В штабе Муравьева царило ликование. Один из сотрудников Вешателя, Мосолов, вспоминает: «По возвращении моем в Вильно около 10 декабря я был встречен радостною вестью; все говорили мне при встрече: «Вы знаете, Мацкевич взят!» Штабс-капитан Озер-ский, возглавлявший поимку Мацкявичюса, «был упоен выпавшим на его долю счастьем» и только и говорил что о своей счастливой экспедиции.

Муравьев Вешатель 6 декабря телеграфировал в Петербург военному министру: «Поспешаю уведомить Ваше превосходительство для доклада государю императору, что... известный предводитель шайки мятежников ксендз Мацкевич, его адъютант Дартюзи и кассир Родович, схваченные вчерашнего числа между Вильками и Средниками штабс-капитаном Озер-ским, доставлены в Ковно».

Дальнейшая судьба Антанаса Мацкявичюса была предрешена. Муравьев отдал приказ судить его в 48 часов. Однако желание царских палачей добыть от пленника нужные им сведения несколько затянуло дело. Следствие продолжалось шесть дней. Чтобы сломить волю Мацкявичюса, ковенский губернатор Муравьев (сын Вешателя) приказал ввести в свой кабинет во время допроса Антанаса его отца — тяжело больного, уже долгие месяцы томившегося в тюрьме. Неожиданная встреча с отцом потрясла, но не сломила вождя восстания. «Прости, отец, но не обвиняй, не все кончено, не все потеряно!» — заявил Антанае.

Следователи не могли добиться от него желаемых показаний, а генерал-губернатор не хотел долго ждать. 9 декабря он послал в Ковно телеграмму, требуя «ускорить окончание военного суда над ксендзом Мацкевичем».

На следствии Мацкявичюс держался мужественно. Он с гордостью говорил царским следователям о своей двенадцатилетней революционно-пропагандистской деятельности. Он признавал, что готовил народ к выступлению и призывал его действовать, как

только борьба началась в Польше, что он был организатором и руководителем восстания «не по принуждению, а по своему убеждению». На вопросы о своих соратниках и товарищах он отвечал, что ничего не знает, или называл только погибших. Он даже «не знал», кто входил в Виленский комитет.

Попытке следователей обвинить его в том, будто он действовал против русского народа, Мадкявичюс дал резкую отповедь. Он провел резкую грань между царским правительством и русским народом, указал на всеобщую ненависть народа к правительству и ко всей царской администрации. Он заявил: «Не питал я ничего дурного против русского народа — говорю это не из боязни наказания, а по истинному моему убеждению, как человек, сознающий свои деяния».

Прямо и смело заявил Мацкявичюс царским следователям о своей вере в конечную победу революции. «А что взгляды мои справедливы, — писал он,— свидетельствуюсь настоящим положением, как человек, который знал, что делает, когда делал, и что ожидает, если не удастся».

Мацкявичюс понимал, что восстание уже разгромлено. Но задачи, решения которых добивались повстанцы, по-прежнему не решены. «Если только правительство, — писал он, — не переменит способ действия администрации, если не прекратят обира-тельства и мучения над жителями, найдется другой Мацкевич и, что я не сделал, сумеет окончить».

12(24) декабря 1863 года военно-полевой суд «рассмотрел» «военно-судное дело» Антанаса Мацкя-вичюса и констатировал, что «подсудимый Мацкевич... первый поднял знамя восстания в Литве, которое, по выражению Мацкевича, вначале опиралось на нем одном, и как до этого, так и потом рассеивал везде свои преступные стремления... и старался распространять и проповедовать восстание в Ковенской, Виленской и Гродненской губерниях. В то же время Мацкевич, собрав шайку, принял над ней начальство, вошел в тесные сношения с членами так называемого народного правления, вскоре назначен был люстрато-ром (то есть инспектором. — Ю. Ж-) мятежных шаек

и, наконец, в начале минувшего ноября месяца получил от литовского революционного правительства мандат на звание организатора вооруженной силы Ковенского воеводства и вместе с тем был назначен наместником войскового начальника в Ковенском воеводстве. При таких обширных уполномочиях подсудимый был главным и действительным агитатором восстания в Литве и до последних дней пытался поддержать восстание в крае. На допросе же он сам сознался во всех своих преступлениях, скрыв, однако, всех лиц и членов революционной организации, с которыми он сначала как начальник одной шайки, а потом как люстратор и, наконец, как организатор всех шаек в Ковенской губернии должен был иметь непосредственное и близкое сношение. Единственное оправдание, которое представил Мацкевич, заключается в том, что он... если поднял первый знамя бунта, то, собственно, в защиту литовского народа без решительного намерения оторвать его от русского государства».

Временный полевой аудиториат приговорил Анта-наса Мацкявичюса «казнить смертию повешением». Решение аудиториата 14 декабря утвердил генерал-губернатор Муравьев, «с тем чтобы смертная казнь над ксендзом Мацкевичем была исполнена публично в г. Ковно».

Через два дня, 16(28) декабря 1863 года, приговор был приведен в исполнение на небольшой площадке, где ныне сходятся две каунасские улицы — Ожешке-нес и Саломеи Нерис.

«Люблю мою Литву, — писал Мацкявичюс накануне казни, — ей я посвятил мои слабые силы... Стремлением моим было возвратить моему литовскому народу права человечества, уничтоженные шляхтою...»

И мертвый Мацкявичюс не давал покоя своим палачам. 18 декабря генерал-губернатор послал в Ковно телеграмму: «До сведения моего дошло, что ксендз Мацкевич шел на казнь с папиросою, благословлял народ и благословил перед казнью саван. Кто допустил и кто командовал парадом? Генерал Муравьев».

В результате не досмотревший за осужденным поручик был отправлен под арест. В феврале 1864 года Муравьев обращал внимание губернатора на то, что в Ковенском уезде и в деревнях «до сих пор бродят беглые повстанцы, что войска иногда их захватывают, а крестьяне и не думают выдавать их [...], что вообще в означенных местах, бывших местами пребывания преступника Мацкевича, дух жителей самый ненадежный, и не принято мер < водворению там прочного порядка».

А в литовском народе долго ходили легенды, что Мацкявичюс жив. Крестьяне верили, что в один прекрасный день он появится среди них и вновь поведет на панов.

В Советской Литве свято чтят память Антанаса Мацкявичюса, как национального героя и одного из славных деятелей революционных событий начала 60-х годов прошлого века.

Иероним КЕНЕВИЧ

Граница осталась позади, и пассажиры с любопытством приникли к окнам. Ничто не изменилось — все тот же куявский пейзаж, такой спокойный в это пасмурное летнее утро. Но это было уже Царство Польское, край, объятый восстанием, и даже мирный и обыденный вид полей, покрытых созревавшей пшеницей, не ослаблял овладевшего путешественниками тревожного возбуждения.

На платформе станции Александров, новенькое здание которой так резко отличалось от уже успевших покрыться сажей и копотью прусских вокзалов, жандармский вахмистр собрал паспорта приезжих и попросил их обождать в станционном зале.

Дежурный жандармский офицер с привычной неторопливой быстротой просматривал лежащую перед ним пачку документов. «Попалась пташка, — подумал он, прочитав фамилию человека, о задержании которого он получил накануне срочное предписание. — А паспорт-то настоящий и виза подлинная. Французский подданный... Все же чудаки эти мятежники. Уж коли добыли настоящий бланк, то и вписали бы этому «французскому подданному» какую-нибудь фамилию пофранцузистее — Дюпон или Бурже, а то... Видать, во французском этот курьер не мастак. Сейчас мы это проверим». Закончив просмотр паспортов, он приступил к раздаче их владельцам. Задавая обычные вопросы о цели поездки, конечном ее пункте, предполагаемой длительности пребывания в пределах Российской империи, легко переходя при необходимости с русского на польский или немецкий,