По полученным в ЦНК сведениям взятие рекрутов должно было начаться 14 (26) января. В связи с этим вечером 31 декабря (12 января) Падлевский собрал руководителей варшавских конспираторов и предложил им в течение ближайших двух дней организовать массовый выход конскриптов из города. Указание начальника города варшавяне приняли с большим энтузиазмом и почти везде выполнили его безотлагательно. Это было очень кстати, так как Велёпольский перенес срок бранки и начал брать рекрутов в ночь на 3 (15) января. В его руки попали главным образом лица, негодные к военной службе.
Проведение бранки в корне меняло ситуацию, требовало ответных действий. На экстренном заседании ЦНК, состоявшемся 3 (15) января, было решено начать восстание через неделю, а в оставшиеся дни завершить его подготовку. На следующий день собрались комиссары конспиративных организаций со всей Польши и руководящие деятели варшавской городской организации. На этом совещании, объявив присутствующим решение ЦНК, Падлевский произнес замечательную речь, полную патриотических чувств и глубокого понимания тех социально-политических вопросов, без решения которых восстание было обречено на провал.
«После долгого сна, — начал Падлевский, — нация проснулась к жизни и решилась жить... Свою волю она объявила в крови и молитве; она ни перед чем не отступила; всем пренебрегла для независимости, как это видно из ее непрерывных жертв». Затем он напомнил об истории конспиративных организаций Варшавы, о создании Варшавского городского комитета и преобразовании его в Центральный национальный комитет. «Этот последний, членом которого я состою в течение последних трех месяцев, — продолжал Падлевский, — ясно наметил в своей программе образ действий и громко его провозгласил; его исповеданием веры являлось — поднять всю нацию до понимания политической обстановки в стране, внушить веру в успех восстания и вступить в бой с захватчиками; кличем к восстанию было немедленное возвращение простому народу его собственности».
Рассказывая о пропагандистской деятельности организации, мобилизации денежных средств и других мероприятиях по подготовке к восстанию, Падлевский особо выделил вопрос об оружии. «Я официально обещал городскому отделу, — заявил он, — 7 тысяч карабинов, ибо, по всей вероятности, я мог их иметь в стране; но арест французским правительством комиссии, назначенной для доставки его, открыл ее намерения, и это привело к тому, что провоз оружия через границу значительно задержится. Я не организовал изготовления кос, ибо это было преждевре-
менно [...]. Охотничье оружие собрано в воеводствах, его хватит не более чем на 600 человек».
Информировав собравшихся о назначении военными начальниками в Сандомирское воеводство М. Лян-гевича, в Плоцкое — К- Блащинского («Боньча»), в Подлясье — В. Левандовского, а в Варшавское воеводство — его самого, Падлевский снова вернулся к вопросу о недостатке оружия и о невозможности заготовить его в оставшееся время. «...Комитет, — сказал он, — хочет узнать ваше мнение, а именно: как вы и ваши организации рассматриваете это новое обстоятельство?» Чья-то реплика переадресовала этот вопрос оратору и Центральному национальному комитету, представителем которого он являлся.
В ответ Падлевский решительно заявил: он
всегда высказывал мнение, что участники организации и в особенности молодежь «должна пожертвовать собою для спасения простого народа, для разрешения крестьянского вопроса самой польской нацией, для заложения основ великой народной войны, для избавления всей нации». «Так я мыслю, — говорил Падлевский, — и за это я положу голову. Как солдат регулярной армии, я понимаю всю трудность теперешнего положения; я знаю, что я не могу сделать ничего лучшего, как погибнуть, неся крестьянину своей собственной рукой то, что ему принадлежит, то, что он должен получить от нас и через нас». Речь 4 (16) января была последним выступлением Падлевского в Варшаве: на следующий день он оставил город, чтобы возглавить повстанцев, которые должны были нанести первые удары по врагу.
Вслед за постановлением о вооруженном выступлении в ночь на 11(23) января 1863 года ЦНК при-, нял обращенный к польской нации манифест и декрет по крестьянскому вопросу: их оглашением должно было начаться восстание. В целом эти документы содержат программу буржуазной революции, но отдельные их положения непоследовательны и противоречивы, так как появились в результате компромисса революционных демократов — идеологов крестьян с умеренными элементами в партии красных, кото-
рые отражали интересы дворянского сословия. Еще более заметное влияние оказал путь компромиссов, по которому шел ЦНК, на его практические действия, последовавшие за решением о сроке восстания.
На заседании ЦНК 5(17) января было решено открыто провозгласить себя Национальным правительством, как только будет занят Модлин. Руководство захватом этой крепости было возложено на Падлев-ского, его первоначально предполагалось назначить главнокомандующим всех вооруженных сил восстания. Пост начальника города передавался Бобровскому, который должен был оставаться в Варшаве; предполагалось, что остальные члены ЦНК скроются, чтобы явиться в Модлин в момент провозглашения правительства. План этот отражал растерянность умеренной части ЦНК перед надвигающимися событиями и их желание устранить от дел одного из своих активнейших противников. Положение Падлев-ского было очень сложным. Он видел неразумность плана, понимал, что его хотят сделать ответственным за неизбежные неудачи. Однако, считая себя связанным мнением большинства, он не мог отказаться от возложенных на него поручений, тем более что речь шла о выполнении его собственных предложений.
В один из самых напряженных дней кануна восстания появился уполномоченный Центрального комитета «Земли и Воли» Александр Слепцов. Он ехал в Лондон для переговоров с издателями «Колокола» и должен был задержаться в Варшаве, чтобы ближе познакомиться с обстановкой. Несколько раз Слепцов встречался с Потебней и Падлевским.
Во время первых вооруженных столкновений Слепцов был в Польше; под свежим впечатлением от них он написал прокламацию, начинавшуюся словами: «Льется польская кровь, льется русская кровь...» Обращаясь к офицерам и солдатам русской армии, прокламация призывала их не проливать крови польских братьев, ибо иначе «дети будут стыдиться произносить имена своих отцов». «Помните это, — говорилось в прокламации, — поймите, что с освобождением Польши тесно связана свобода нашей
страдальческой родины [...]. Вместо того чтобы позорить себя преступным избиением поляков, обратите свой меч на общего врага нашего, выйдите из Польши, возвративши ей похищенную свободу, и идите к нам, в свое отечество, освобождать его от виновника всех народных бедствий — императорского правительства. Протяните братскую руку примирения и нового свободного союза полякам, как они протягивают ее вам».
Прокламация, написанная Слепцовым, была отпечатана подпольной землевольческой типографией и с середины февраля 1863 года широко распространялась как в районе восстания, так и далеко за его пределами. В Петербурге и Москве прокламацию рассылали по почте, вручали прохожим на улице, разбрасывали в университете, в военно-учебных заведениях, расклеивали в подъездах жилых домов. Специально посланные участники студенческих кружков повезли пачки прокламаций в Витебскую и другие губернии, отдельные ее экземпляры появлялись в Тамбове, Казани и других городах.
Одобренный ЦНК план действий был не наилучшим уже в момент его принятия. При всем том он сразу же начал разваливаться. Явившись на сборный пункт в Кампиносской пуще, Падлевский нашел вместо трех тысяч готовых к бою повстанцев только около пятисот почти безоружных, плохо снаряженных конскриптов. Едва Падлевский пришел в себя от неожиданности, как появился связной от Потебни с ^известием, что комендант Модлина, предупрежденный о планах повстанцев, принял меры, чтобы находящиеся в крепости члены офицерской организации не могли содействовать атакующим. Понимая, что в сложившихся условиях план захвата Модлина неосуществим, Падлевский решил все силы сосредоточить под Плоцком и двинулся в этом направлении.
